Мой энтузиазм слегка не соответствовал тому образу, который сложился у бывших товарищей по оружию, но не настолько, чтобы его нельзя было списать на тетрамет, радиационное отравление и последствия произошедшей с нами инопланетной странности. Да и, кроме того, у меня не было стопроцентной уверенности, что баббл-тент прослушивают.
– Спасли нас, Цзян, прикинь. «Клин».
– «Клин»? Это… – глядя в глаза маорийской оболочки, я увидел, как Сутьяди пытается собрать разрозненные кусочки в единую картину. – …Здорово. «Клин Карреры». Не знал, что они занимаются спасательными операциями.
Я снова сел на край постели и натянул на лицо ухмылку.
– Они искали меня, – несмотря на все актерство, у меня на самом деле стало тепло на душе; с точки зрения Ломанако и всего 391-го взвода, дело практически так и обстояло. – Можешь себе представить?
– Попробую, – Сутьяди приподнялся. – Кто еще смог выбраться?
– Все, кроме Сунь, – я указал на нее рукой. – Но и ее стек цел.
Его лицо дернулось. Воспоминания пробивались на поверхность его сознания, как застрявший кусок шрапнели.
– А там… ты… видел?
– Угу, видел.
– Это были призраки, – сказал он сквозь зубы.
– Цзян, для боевого ниндзя ты что-то слишком уж пуглив. Кто знает, что такое мы видели. Если уж на то пошло, это могла быть запись.
– Запись, как мне кажется, – довольно подходящее определение слова «призрак», – заметила Амели Вонгсават с кровати, стоящей напротив Сутьяди. – Ковач, я правильно расслышала, что нас вытащил «Клин»?
Я кивнул, буравя ее взглядом:
– Да вот, рассказываю Цзяну. Похоже, за мной сохранился полный набор клубных привилегий.
Она поняла. Ее глаза чуть заметно блеснули, и она сразу подыграла мне.
– Рада за тебя, – она оглядела начинающие шевелиться фигуры на соседних койках. – Ну что, кого мне можно порадовать новостью о том, что мы живы?
– Выбирай на свое усмотрение.
После этого все пошло как по маслу. Вардани восприняла известие о перевоплощении Сутьяди, не изменившись в лице, – сказалась лагерная выучка, – словно приняла из рук в руки контрабандную записку. Хэнд – его спецподготовка была не такая травматичная, как у меня, зато куда дороже – тоже выслушал новость не моргнув глазом. Ну а для Люка Депре как военного ассасина, привыкшего работать глубоко под прикрытием, такие вещи и вовсе были естественны как дыхание.
На наше поведение, словно радиопомехи, накладывались воспоминания о последних моментах на марсианском корабле. Над всеми висело темное облако общей боли, которую никто из нас пока не был готов анализировать. Разговоры о тех последних минутах были полны неуверенности и недомолвок: в нервозных, исполненных бравады фразах сквозило беспокойство, точно тень того мрака, что царил по другую сторону портала. Оставалось надеяться, что обсуждение было достаточно эмоциональным и отвлекло внимание возможных наблюдателей от превращения Сутьяди в Цзяна.
– По крайней мере, – сказал я, – теперь понятно, почему они бросили свой гребаный корабль. В смысле, это куда хлеще радиации или биооружия. Там хоть последствия можно устранить. Можете себе представить, каково это – сидеть на боевом посту и пытаться управлять дредноутом, когда при каждом близком разрыве выскакивает, гремя костями, прежний экипаж.
– Я. Не верю. В призраков, – с нажимом произнес Депре.
– А им, похоже, это не мешало.
– Вы как думаете, – Вонгсават подыскивала слова медленно, словно пробираясь сквозь заросли шип-коралла при отливе, – все марсиане оставляют – оставляли – что-то такое после себя? Что-то типа вот этого?
Вардани покачала головой:
– Если это и так, мы раньше ничего подобного не видели. А мы за последние пятьсот лет откопали немало марсианских руин.
– Мне показалось, – Сутьяди сглотнул, – что они… кричали. Все разом. Оплакивали какую-то массовую смерть. Гибель всего экипажа, например. Может быть, мы раньше просто ни с чем таким не сталкивались. С горем такого масштаба. В Лэндфолле вы сказали, что марсианская цивилизация сильно превосходит нашу. Может быть, у них больше не было насильственных смертей, да еще в таких количествах. Может, для них это осталось в прошлом.
Я хмыкнул:
– Здорово – если, конечно, такое в принципе возможно.
– Для нас, по всей очевидности, невозможно, – сказала Вардани.
– Может, и стало бы возможным, если бы после каждого массового убийства оставался такой след.
– Ковач, это абсурд, – Хэнд выбрался из постели, злость придала ему сил. – Вы все. Наслушались претенциозных человеконенавистнических умствований этой вот особы. Ни в каком прошлом ничего для них не осталось. Знаете, что я там увидел? Я увидел два военных корабля стоимостью в пару миллиардов каждый, без конца повторяющих одно и то же сражение, которое не привело ни к чему ни сто тысяч лет назад, ни сегодня. Чем это лучше того, что мы имеем на Санкции IV? Они так же прекрасно убивали друг друга, как и мы.
– Браво, Хэнд, – Вонгсават наградила его речь неторопливыми сардоническими аплодисментами. – Вам бы в политофицеры податься. Единственная проблема с вашим мачистским гуманизмом: второй корабль не был марсианским. Верно, госпожа Вардани? Абсолютно другая конфигурация.
Глаза всех присутствующих обратились к Тане, которая сидела, опустив голову. Наконец она подняла глаза, встретилась со мной взглядом и неохотно кивнула.
– Ничего похожего на эту технологию я раньше не встречала. И ни о чем подобном не слышала, – она сделала глубокий вдох. – Исходя из того, что мы видели… похоже, марсиане вели войну с кем-то еще.
Над нами снова сгустилось облако тревоги. Его холод пробрал до мурашек и разом оборвал разговор. Тень грядущего и отрезвляющего открытия, на пороге которого стоит человечество.
Нам здесь не место.
Несколько столетий нам позволяли резвиться в трех десятках миров, оставленных марсианами. Но взрослые ушли с детской площадки, и неизвестно теперь, кто может на нее забраться и что он может с нами сделать. День клонится к вечеру, крыши домов темнеют, пустеют окрестные улицы, и неожиданно вокруг становится холодно и мрачно.
– Ерунда, – отрезал Хэнд. – Марсианская цивилизация пала в результате восстания в колониях, это общее место. Гильдия же этому и учит, госпожа Вардани.
– Ну да, Хэнд, – голос Вардани был исполнен бесконечного презрения. – А как ты считаешь, почему они этому учат? Кто, зашоренный ты мудила, финансирует Гильдию? Кто определяет, во что должны верить наши дети?
– Существуют доказательства…
– Вот только не надо втирать мне про доказательства, – усталое лицо археолога вспыхнуло от ярости; на какую-то секунду мне показалось, что она ударит Хэнда. – Тупой ты засранец. Ты-то что знаешь о Гильдии? А я этим занимаюсь всю свою жизнь. Рассказать тебе, сколько находок утаили из-за того, что они не вписывались в картину мира, созданную Протекторатом? Сколько исследователей заклеймили предателями человечества, сколько проектов закрыли исключительно потому, что они не совпадали с официальной линией? Сколько дерьмища извергается из назначенных глав Гильдии всякий раз, когда Протекторат решает отдрочить им, подкинув деньжат?
Этот неожиданный приступ гнева со стороны изможденной, умирающей женщины, казалось, ошарашил Хэнда.
Он неуверенно пробормотал:
– С точки зрения статистики, вероятность того, что две цивилизации одновременно достигнут эволюционной стадии межзвездных путешествий…
Но это было все равно что пытаться обуздать бурю. Переполнявшие Вардани эмоции подействовали на нее не хуже тетрамета. Ее голос обжигал, как удар кнута.
– Ты дефективный, что ли? Или ослеп, когда стоял перед порталом? Это моментальная передача материи на межпланетные расстояния; технология, которую они, уходя, просто небрежно бросили в углу. Думаешь, такая цивилизация ограничится парой сотен кубических световых лет? Орудия, которые мы видели в действии, оперируют на сверхсветовых скоростях. Оба корабля могли прибыть с другого конца галактики. Нам-то откуда знать?
Пола баббл-тента откинулась, в помещение проник дневной свет. Отведя на мгновение взгляд от лица Вардани, я увидел в проеме Тони Ломанако в хамелеохроме с сержантскими нашивками. Он старательно пытался подавить ухмылку.
Я поднял руку:
– Здоро́во, Тони. Добро пожаловать на научные дебаты. Не стесняйся задавать вопросы, если смутят какие-нибудь технические термины.
Ломанако перестал сдерживать усмешку:
– У меня на Латимере сын. Хочет стать археологом. Говорит, что профессия, связанная с насилием, как у папаши, ему не подходит.
– Временный период, Тони. Это у него пройдет.
– Надеюсь, – Ломанако неловко шевельнулся, и я увидел, что под хамелеохромом на нем надет экзокостюм. – Коммандер хочет вас видеть.
– Одного?
– Нет, он сказал, привести всех, кто не спит. Похоже, это что-то важное.
Снаружи день клонился к вечеру. На западе небо окрасилось в светло-серый, на востоке уже сгущалась тьма. В свете установленных на треножниках ламп Ангьера лагерь Карреры представлял из себя образец организованной активности.
Сознание посланника привычно анализировало диспозицию, холодно перебирая детали, одновременно испытывая приятно щекочущее теплое чувство, которое возникает всегда, когда понимаешь, что надвигающаяся ночь не застанет тебя в холоде и в одиночестве.
У портала на жуках сидели часовые, оживленно покачиваясь и жестикулируя. Ветер донес обрывок смеха. Я узнал голос Квок, но слов на таком расстоянии разобрать не сумел. Лицевые пластины часовых были подняты, но они по-прежнему оставались в вакуумной экипировке и при полном вооружении. Остальные солдаты, которых Ломанако определил в сопровождение, стояли вокруг передвижной ультравиб-пушки, и их вид говорил о такой же непринужденной боевой готовности. Чуть дальше еще одна группа клиновцев возилась с деталями, по всей очевидности, генератора противовзрывного силового поля. Прочие курсировали между «Доблестью Энгины Чандры», полисплав-блоком и баббл-тентами с ящиками, в которых могло быть что угодно. Сзади и сверху сцену заливали огни с мостика и грузового отсека «Чандры», откуда бортовые погрузчики д