Возьми себя в руки.
Помимо крика, слышался еще один знакомый мне звук. Негромкий рык возбужденных зрителей. «Клин» наблюдает за тем, как вершится правосудие.
Я сел на постели, скрестив ноги, и раскрыл сжатые кулаки. Полоски дермальника упали на одеяло.
В голове словно вспыхнула искра.
Мертвое лицо марсианина встало перед глазами с такой ясностью, словно было изображением на ретинальном дисплее.
…в этом кресле…
…меня будит.
…кружение пятен света и тени…
…погребальная песнь, исполненная инопланетного горя…
Я ощутил…
…лицо марсианина в водовороте ослепительной боли, не мертвое…
…большие нечеловеческие глаза, встретившиеся с моими, в которых застыло выражение чего-то…
Вздрогнув, я очнулся.
Человеческий крик все длился, скручивая в комок нервы, въедаясь в костный мозг. Вардани закрыла лицо руками.
Мне не должно быть так плохо, запротестовала какая-то часть моего сознания. Мне же не впервой…
Нечеловеческие глаза. Нечеловеческие крики.
Вонгсават зарыдала.
Я почувствовал, как во мне что-то поднимается, собирается воедино, закручиваясь спиралью, подобно марсианам на корабле… Ингибитор напрягся.
Нет, еще рано.
Самообладание посланника начало бесстрастно и методично гасить человеческие реакции – в точности, когда это было нужно. Я обрадовался этому вмешательству, как любовник, дождавшийся свидания на солнечном пляже в виртуальности Вардани, – кажется, я даже расплылся в приветственной улыбке.
Снаружи на разделочном столе закричал Сутьяди, отрицая обвинение. Слова с трудом выходили из его рта, точно их тянули клещами.
Взявшись за фиксатор на руке, я медленно сдвинул его к запястью, задев за биометки, на что кость отозвалась резкой болью.
Вопль Сутьяди, словно осколок стекла, резанул по хрящам и сухожилиям. Ингибитор…
Ледяное спокойствие. Лед.
Фиксатор повис на запястье. Я взялся за язычок первой бионити.
Вполне возможно, кто-то наблюдал за мной из каюты Ламонта, но вряд ли. В этот момент у всех хватало дел. И кроме того, зачем вести наблюдение за задержанными с ингибиторами на позвоночниках? Какой смысл? Доверься машине и займись чем-нибудь поинтереснее.
Вопль Сутьяди.
Я ухватился за ярлычок и потянул, сначала слабо, потом все сильнее.
Ты этого не делаешь, напомнил я себе. Ты просто сидишь себе, слушаешь, как умирает человек, и за прошедшие пару лет это происходило с тобой так часто, что уже не способно волновать. Ничего особенного. Системы посланников наводили морок на эндокринные железы, оборачивали в пленку холодной отстраненности. Я верил в то, что говорил себе, на уровне, глубже рассудочного. Ингибитор на шее дернулся и опять успокоился.
Бионить оторвалась, и я вытянул ее из руки.
Слишком короткая.
Еб…
Лед.
Вопль Сутьяди.
Я взялся за следующий ярлычок и подвигал его туда-сюда. Почувствовал, как нить рассекает ткань под кожей по прямой, доходя до кости, и понял, что и эта слишком короткая.
Подняв голову, я наткнулся на взгляд Депре. Его рот вопросительно округлился. Я рассеянно улыбнулся в ответ и взялся за следующий ярлычок.
Вопль Сутьяди.
Четвертая нить оказалась тем, что надо, – я почувствовал, как она режет мясо по длинной кривой, идущей через локоть и вокруг. Единственный эндорфинный дермальник, который я использовал чуть раньше, сократил боль до легкого неудобства, но напряжение все равно пробегало по телу электрическими разрядами. Я заново схватился за ложь посланника о том, что не происходит абсолютно ничего особенного, и с силой потянул.
Нить вышла с усилием, как стебель бурой водоросли из мокрого песка, оставив борозду в предплечье. На лицо брызнула кровь.
Вопль Сутьяди. Он становился то пронзительнее, то глуше, проигрывая всю гамму отчаяния и неверия из-за того, что с ним делала машина, из-за того, что происходило с его жилистым, мускулистым телом.
– Ковач, что за херню ты…
Я метнул на Вардани взгляд и ткнул пальцем назад, указывая на шею. Археолог умолкла. Я аккуратно намотал нить на левую ладонь и завязал узлом вокруг ярлычка. Затем, не давая себе времени задуматься, растопырил пальцы, ловко и быстро затянув петлю.
Ничего особенного не происходит.
Нить прорезала ладонь, прошла сквозь мясо, как сквозь воду, и уперлась в интерфейсную пластину. Слабая боль. Из невидимого разреза выступила узкая полоска крови и растеклась по всей ладони. Я услышал, как у Вардани перехватило дыхание, и она тут же коротко взвизгнула от укуса ингибитора.
А здесь ничего, сообщили нервы ингибитору на моей собственной шее. Тут ничего не происходит.
Вопль Сутьяди.
Я развязал узел и вытащил нить, затем широко раскрыл рассеченную ладонь. Края раны разошлись. Я вставил в разрез большой палец и…
НИЧЕГО не происходит. Абсолютно ничего.
…провернул его, разрывая ткани.
Тут уж не мог помочь никакой эндорфин. Боль я испытал, но добился чего хотел. Из-под развороченного слоя мышц и жировой ткани показалась яркая белая поверхность интерфейсной пластины, покрытая каплями крови и мелкими шрамами микросхем. Я еще шире развел края раны, чтобы обнажить пластину целиком. После чего завел руку за голову – так, чтобы это движение было столь же непроизвольным, как смачный зевок, – и накрыл ингибитор разодранной ладонью.
И сжал кулак.
На какое-то мгновение мне показалось, что удача оставила меня. Удача, которая позволила удалить бионить, не повредив крупных сосудов, и добраться до интерфейсной пластины, не перерезав какой-нибудь важной связки. Удача, благодаря которой за экранами в каюте Ламонта не сидел наблюдатель. Удача, которая рано или поздно должна была закончиться, и, когда под скользкой от крови ладонью ингибитор шевельнулся, я почувствовал, как начал рушиться шаткий каркас самообладания посланника.
Сука.
Интерфейсная пластина – привязанная к пользователю, враждебная по отношению к любым находящимся в прямом контакте микросхемам, не имеющим нужного кода, – дернулась в разодранной руке, и что-то за моей головой коротнуло.
Издав короткий электронный писк, ингибитор сдох.
Я крякнул, затем раненой рукой начал разжимать паучий захват, позволив стону боли прорваться сквозь стиснутые зубы. Начиналась реакция. В конечностях возникла легкая дрожь, раны стали онемевать.
– Вонгсават, – произнес я, отдирая ингибитор. – Могу я тебя попросить выйти наружу и разыскать Тони Ломанако?
– Кого?
– Сержанта, который приходил за нами прошлым вечером, – необходимости подавлять эмоции больше не было, но системы посланника тем не менее продолжали это делать; даже когда невыносимая боль Сутьяди начинала скручивать и терзать нервы, обретенное нечеловечески безграничное терпение помогало сохранять душевное равновесие. – Его имя Ломанако. Скорее всего, он у разделочной плиты. Скажи ему, что мне нужно с ним поговорить. Нет, погоди. Лучше просто скажи, что он мне нужен. Буквально эти слова. Не говори зачем. Просто скажи, что он срочно мне нужен. Это заставит его прийти.
Вонгсават посмотрела на сомкнутые полы баббл-тента. Они почти не заглушали душераздирающих воплей Сутьяди.
– Наружу, – повторила она.
– Да. Прости, – мне наконец удалось отцепить ингибитор. – Я бы пошел сам, но это будет менее убедительно. И на тебе еще сидит эта штука.
Я осмотрел корпус ингибитора. Извне никаких признаков внутренних повреждений, нанесенных защитными системами пластин, видно не было, но сам юнит неподвижно застыл, судорожно сжав щупальца.
Пилот с трудом поднялась:
– Хорошо. Иду.
– И, Вонгсават…
– Да?
– Поосторожней там, – я поднял руку с дохлым ингибитором. – Постарайся не нервничать.
Похоже, на моем лице снова появилась улыбка. Какое-то время Вонгсават молча смотрела на меня, затем вышла. В помещение ворвались крики Сутьяди, после чего пола баббл-тента снова опустилась.
Я сосредоточился на разложенных передо мной медикаментах.
Ломанако не заставил себя ждать. Он нырнул в баббл-тент, опередив Вонгсават, – крик Сутьяди снова на мгновение стал громче, – и подошел к центральному ряду кроватей, на одной из которых лежал, содрогаясь от озноба, я.
– Извиняюсь за шум, – сказал он, наклоняясь и осторожно прикасаясь к моему плечу. – Лейтенант, как…
Я нанес удар снизу вверх по его незащищенному горлу.
Пять дермальников с тетраметом из тех, что я украл прошлым вечером, располагались непосредственно над моими основными кровеносными сосудами. Если бы я был в неподготовленной оболочке, то уже бился бы в предсмертных судорогах. Если бы моя собственная подготовка была чуть слабее, я бы уже бился в предсмертных судорогах.
Я не решился ввести себе дозу меньше.
Удар перешиб трахею, разорвав ее пополам. На руку мне хлынула теплая кровь. Ломанако попятился. Желваки ходили, взгляд казался детским из-за удивления и обиды. Вскочив с койки, я прыгнул на него…
…мой внутренний волк горестно завыл от такого предательства…
…и закончил начатое.
Он упал на спину и остался лежать без движения.
Я переступил через труп, чувствуя, как пульсирует в висках тетрамет. Ноги подгибались. Одна сторона лица задергалась в нервном тике.
Крики Сутьяди снаружи достигли новой зловеще-пронзительной высоты.
– Снимите с него экзокостюм, – сказал я резко.
Ответа не последовало. Оглядевшись, я обнаружил, что разговариваю сам с собой. Парализованные Депре и Вардани бессильно лежали на койках. Вонгсават пыталась подняться, но ноги ее не слушались. Слишком сильные чувства – ингибиторы распробовали их в крови и отреагировали соответствующим образом.
– Твою ж мать.
Я обошел их всех, сжимая пауков искалеченной рукой и отдирая, когда их замыкало. Из-за тетраметовой бури, бушевавшей в организме, деликатное обращение было практически невозможным. Депре и Вардани охнули от боли, когда их ингибиторы приказали долго жить. С Вонгсават все прошло сложнее. Под моей раскрытой ладонью вспыхнули искры, опалившие кожу. Пилота вырвало желчью, она забилась в конвульсиях.