Затем последовало еще несколько криков.
Он, шатаясь, попятился от меня. «Санджет» с грохотом упал на пол. Каррера принялся тереть лицо, по всей вероятности только сильнее размазывая по тканям растворяющую их субстанцию. Из груди вырвался низкий горловой звук, а между пальцами показалась бледная красная пена. Затем пыль, похоже, разъела часть голосовых связок, крики стали похожи на бульканье воды в забитой водопроводной трубе.
Продолжая издавать эти звуки, он обрушился на пол, хватаясь за лицо, словно пытаясь удержать его на месте. Изо рта вытекали крупные сгустки крови и куски ткани из поврежденных легких. Когда я поднял «санджет» и нацелил его на Карреру, тот уже захлебывался в собственной крови. Облаченное в полисплав тело содрогалось в конвульсиях.
Прости.
Я приставил дуло к его рукам, закрывавшим плавящееся лицо, и нажал на спусковой крючок.
Когда мой рассказ подошел к концу, Роспиноджи хлопнул в ладоши, сразу став похожим на ребенка, которым не являлся.
– Просто отлично, – выдохнул он. – Готовый героический эпос.
– Прекрати, – сказал я.
– Нет, я серьезно. Ведь наша планетарная культура так молода. Меньше века истории. Нам такие истории нужны.
– Ну, – я пожал плечами и потянулся к стоявшей на столе бутылке; разбитый локоть отозвался на движение уколом боли. – Могу уступить авторские права. Продай историю «Лапине Групп». Глядишь, сделают из этой херотени конструкт-оперу.
– Вот ты смеешься, – в глазах Роспиноджи вспыхнул предпринимательский огонек. – А ведь на такой домашний продукт есть спрос. Мы практически все импортируем с Латимера, а сколько можно жить чужими мечтами?
Я налил себе очередные полстакана виски:
– Кемп как-то справляется.
– Ой, Такеси, то ж политика. Совсем другое дело. Компот из неокуэллистских сантиментов и старомодного коммин… комму… – он пощелкал пальцами. – Подскажи, ты же с Харлана. Как эта фигня называется?
– Коммунитарианизм.
– Во, точно, – он яростно тряхнул головой. – Такое не выдержит испытания временем, не то что старая добрая героическая сага. Плановое производство, социальное равенство – точно какой-то чертов образовательный конструкт для начальной школы. Кто ж на такое купится, господи Самеди? В чем тут смак? Где кровь и адреналин?
Я отхлебнул виски и, скользнув взглядом по крышам складов Участка 27, принялся рассматривать угловатый скелет основной постройки раскопа, залитый закатным светом. Свежие слухи, поступавшие по запрещенным каналам, а потому наполовину утонувшие в помехах и глушилках, утверждали, что война набирает обороты на экваториальном западе. Контрнаступление Кемпа, не предусмотренное Картелем.
Жаль, что Каррера больше не может ничего предусматривать за них.
Напиток скользнул в желудок, заставив меня слегка поежиться. Виски пробирало довольно сильно, но делало это деликатно и интеллигентно. Это был не тот заубервильский сорт, который мы пили с Люком Депре на прошлой неделе, а по субъективным ощущениям – целую вечность назад. Я почему-то не мог представить, чтобы его можно было найти у Роспиноджи.
– Уж чего-чего, а крови пока хватает, – заметил я.
– Да, пока хватает. Но это на время революции. Ты подумай, что будет после. Предположим, Кемп выиграет эту смехотворную войну и учредит свой ненаглядный институт голосования. Как считаешь, что он сделает потом? А я тебе скажу что.
– Даже не сомневался, что скажешь.
– Меньше чем через год он подпишет те же самые контракты с Картелем, чтобы сохранить прежнюю динамику денежных потоков. А не подпишет – его, э-э, выголосуют вон из Индиго-сити его же собственные люди и подпишут все сами.
– Мне он не кажется человеком, который уйдет мирно.
– Да, в том-то и проблема с голосованиями, – рассудительно произнес Роспиноджи. – Судя по всему. А тебе с ним вообще доводилось пересекаться?
– С Кемпом? Да, несколько раз.
– Ну и какой он?
Такой же, каким был Айзек. Каким был Хэнд. Какие все они. Та же внутренняя сила, та же треклятая уверенность в собственной правоте. Просто он считал правым другое дело.
– Высокий, – ответил я. – В смысле роста.
– А. Ну это да.
Я повернулся к сидящему рядом со мной мальчику:
– А тебя это не беспокоит, Джоко? Расклад, при котором кемписты преуспеют до такой степени?
Он усмехнулся:
– Сомневаюсь, что их политинспекторы как-то отличаются от картельских. У всех есть аппетиты. Да и помимо прочего. С тем, что я получил от тебя, мне хватит денег, чтобы пойти против Старика в цилиндре и выкупить свою заложенную-перезаложенную душу, – он остро взглянул на меня. – При условии, конечно, что мы отключили все твои страховочные передатчики с отложенным запуском.
– Расслабься. Я же сказал, их было всего пять. Достаточно для того, чтобы «Мандрейк» мог какие-то найти, если будет искать, и убедиться, что они и в самом деле существуют. На большее у нас не было времени.
– Хм-м, – Роспиноджи поболтал стаканом; странно было слышать эти рассудительные интонации в таком детском голосе. – Лично мне кажется, что ты безумно рисковал. Что, если «Мандрейк» обнаружила бы все пять?
Я дернул плечом:
– Ну а что если? Хэнд никогда бы не рискнул предположить, что нашел их все: слишком многое стояло на кону. Расстаться с деньгами было безопаснее. На этом основан любой хороший блеф.
– Да. Ну, это же ты у нас чрезвычайный посланник, – он ткнул пальцем в лежавшую на столе тонкую коробочку размером с ладонь, доставшуюся мне от «Клина». – И ты абсолютно уверен, что «Мандрейк» не сможет расшифровать сигнал?
– Можешь мне поверить, – сама эта фраза заставила меня улыбнуться. – Новейшая разработка в области военной маскировки. Без этой коробочки сигнал неотличим от обычной звездной статики. И для «Мандрейк», и для всех остальных. Ты – гордый и единственный обладатель марсианского звездолета. В высшей степени лимитированного издания.
Роспиноджи убрал прибор в карман и поднял руки:
– Хорошо. Довольно. Мы же уже пришли к соглашению. Можно больше не крутить эту пластинку. Хороший продавец знает, когда остановиться.
– Главное, не пытайся меня кинуть, – сказал я дружелюбно.
– Я человек слова, Такеси. Послезавтра – крайний срок. Лучшее, что можно купить за деньги, – он посопел. – В Лэндфолле, по крайней мере.
– И спеца, чтобы нормально все настроить. Настоящего спеца, не какого-то недоучку с виртуальным образованием.
– Странное заявление для человека, который собирается провести в виртуальности следующее десятилетие. У меня самого, к твоему сведению, виртуальное образование. Бизнес-администрирование. Три десятка виртуальных кейсов за плечами. Гораздо лучше, чем переживать их в реальности.
– Просто фигура речи. Хорошего спеца. Не пытайся срезать угол.
– Ну, если ты мне не доверяешь, – буркнул он раздраженно. – Почему бы тебе не поручить это вашему юному пилоту?
– Она будет наблюдать. И она достаточно разбирается в предмете, чтобы отличить профессионала от халтурщика.
– Не сомневаюсь. Она производит впечатление весьма компетентного специалиста.
Это явное преуменьшение вызвало у меня усмешку. Закодированная защита «Клина», которая норовила заблокировать систему при каждом новом маневре, плюс смертельное радиационное отравление. Амели Вонгсават перенесла все это, всего один раз замысловато выругавшись сквозь стиснутые зубы, и долетела от Дангрека до Участка 27 меньше чем за пятнадцать минут.
– Да. Так оно и есть.
– Знаешь, – Роспиноджи хмыкнул, – прошлой ночью, когда я увидел опознавательные знаки «Клина» на этом монстре, то решил, что на этот раз мое время и в самом деле истекло. Мне и в голову не могло прийти, что линкор «Клина» можно угнать.
– Угу. Это было непросто, – снова поежился я.
Какое-то время мы сидели за столиком, наблюдая, как закатный свет соскальзывает все ниже по опорам конструкций. На улице, где находился склад Роспиноджи, дети играли в какую-то игру, где нужно было много бегать и кричать. Их смех плыл вверх, точно дым от барбекю, достигая площадки, где сидели мы.
– Вы дали ему имя? – наконец нарушил молчание Роспиноджи. – Этому звездолету?
– Нет, как-то не было на это времени.
– Так я и думал. Ну вот зато сейчас есть. Какие-нибудь идеи?
Я пожал плечами:
– «Вардани»?
– А, – он пристально посмотрел на меня. – А ей это понравится?
Я поднял стакан и осушил его одним глотком:
– А я, на хрен, знаю?
С тех пор как я выполз из портала, она со мной почти не разговаривала. Убийство Ламонта, похоже, в каком-то смысле стало последней каплей. Либо это, либо как я в экзокостюме, как автомат, прочесывал берег, уничтожая стеки сотни с лишним мертвых солдат «Клина», по-прежнему лежащих на песке. Ее лицо, когда она закрывала портал, было лишено всякого выражения, как у дешевой синтетовской оболочки. Как андроид, она проследовала за мной и Вонгсават в трюм «Доблести Энгины Чандры», а когда мы прибыли к Роспиноджи, заперлась в своей комнате и уже не выходила оттуда.
Я не испытывал желания ни в чем ее убеждать. Слишком устал для разговора, который нам был нужен, не очень верил, что он вообще нужен – и в любом случае, сказал я себе, пока не договорюсь с Роспиноджи, мне есть о чем волноваться.
С Роспиноджи я договорился.
На следующее утро меня разбудил шум неловко заходящего на посадку катера, в котором сидела бригада спецов из Лэндфолла. Испытывая легкое похмелье после виски и мощного коктейля из антирадиационных препаратов напополам с болеутоляющими, которые Роспиноджи закупает на черном рынке, я спустился их встретить. Молодые, лощеные и наверняка отлично знающие свое дело, они оба с первого взгляда вызвали у меня раздражение. Для затравки мы с ними немного попрепирались при молчаливом попустительстве Роспиноджи, но я явно терял способность внушать страх. Их реакция ни разу не вышла за пределы «что это за чудной полутруп в экзокостюме». В конце концов я сдался и провел их к линкору, где у входа, скрестив на груди руки, уже ждала Вонгсават с мрачным видом собственницы. Разглядев ее, спецы резко поумерили гонор.