Я слегка поежился, вспоминая увиденное.
– Наверное, самую серьезную атаку мы не застали, – продолжала Таня. – То, что видели мы, и близко на нее не похоже.
Я хмыкнул:
– Ну да, у автоматики же были в распоряжении сотни тысяч лет, чтобы поработать над битвой. Понятно, что сейчас она довела свои действия до уровня искусства. Слышала, что сказал Хэнд перед тем, как все пошло вразнос?
– Нет.
– Он сказал: «Вот что убило остальных». Того, что мы нашли в коридоре, но и прочих тоже. Вэна, Арибово, других членов команды. Вот поэтому они оставались снаружи до тех пор, пока не кончился воздух. С ними случилось то же самое, так ведь?
Она остановилась и посмотрела мне в лицо:
– Послушай, но если это так…
Я кивнул:
– Вот-вот. Я тоже так подумал.
– Мы же рассчитали кометарную траекторию. По счетчикам с глифами, а потом, для верности, с помощью наших инструментов. Период вращения составил двенадцать тысяч стандартных лет, плюс-минус. Если с командой Арибово произошло то же самое, значит…
– Значит, было еще одно пересечение, с другим военным кораблем. Год-полтора назад. И кто знает, какая орбита у этого судна.
– Статистически… – выдохнула она.
– Именно. Вот и тебе это пришло в голову. Какова статистическая вероятность того, что двум экспедициям с интервалом в полтора года одинаково не повезет пересечься с двумя разными кораблями?
– Астрономически малая.
– Это еще скромная оценка. Такое совпадение практически невозможно.
– Если только…
Я опять кивнул, улыбнувшись при виде того, как по мере своих рассуждений она на глазах начинает заряжаться энергией.
– Точно. Если только там вокруг не летает столько всего, что подобная встреча – событие очень частое. То есть, иными словами, если мы не имеем дело с циклически повторяющимися фрагментами сражения в масштабе целой планетной системы.
– Такое мы бы заметили, – возразила она неуверенно. – Кто-нибудь уже обнаружил бы их.
– Вряд ли. Расстояния немаленькие, и даже пятидесятикилометровый корабль – штука довольно скромная по астероидным стандартам. Да и помимо всего прочего – мы же не искали. Как только мы сюда прилетели, то зарылись носом в землю, хватая все, что неглубоко лежит, и все, что можно побыстрее продать. Окупаемость инвестиций. Вот девиз Лэндфолла. Мы и думать забыли, что можно искать в каком-то другом направлении.
Она рассмеялась – по крайней мере, было на это похоже:
– А ты сам-то, часом, не Вычинский, а, Ковач? А то временами буквально повторяешь его слова.
Я изобразил еще одну улыбку:
– Нет, и я тоже не Вычинский.
В кармане загудел телефон, который дал мне Роспиноджи. Я потянулся за ним, морщась от боли в локте.
– Да?
– Это Вонгсават. Ребята закончили. Можем улететь сегодня вечером, если хочешь.
Я бросил взгляд на Вардани и вздохнул:
– Да. Хочу. Через пару минут буду.
Убрав телефон, я снова зашагал вперед. Вардани двинулась следом.
– Эй, – окликнула она.
– М-м-м?
– Вот это про поиск в другом направлении? Вместо того чтобы копаться в земле? Это откуда вдруг взялось, мистер «я не Вычинский»?
– Не знаю, – пожал плечами я. – Может быть, с Харлана. Это единственное место во всем Протекторате, где, думая о марсианах, приходится смотреть вверх, а не вниз. Разумеется, у нас тоже есть раскопки и археологические находки. Но единственное, что напоминает о марсианах постоянно, это орбитальники. Они кружат над головой каждый день твоей жизни, словно ангелы, сжимающие в нервных пальцах меч. Часть ночного неба. Все, что мы обнаружили здесь, вообще-то совсем меня не удивляет. Давно пора.
– Да.
Энергия, которая снова возвратилась к ней, слышалась теперь и в ее голосе, и я понял, что с ней все будет в порядке. В какой-то момент мне казалось, что она отказалась лететь с нами по другой причине; что осесть здесь и ждать конца войны было каким-то непонятным наказанием, к которому она сама себя приговорила. Но энтузиазм, который сейчас прозвучал в ее голосе, говорил об обратном.
С ней все будет в порядке.
Возникло чувство, что подходит к концу долгое путешествие. Совместное приключение, которое началось с близкого контакта с применением техник психического восстановления – в украденном шаттле, на другой стороне планеты.
Словно сходила корка с зажившей ссадины.
– Один вопрос, – сказал я, когда мы оказались на запыленной извилистой улице, ведущей вниз, к захудалой посадочной площадке Участка 27. Там мерцало маскировочное поле цвета песка, накрывшее клиновский линкор. Мы посмотрели на него.
– Да?
– Что мне делать с твоей долей?
Она коротко рассмеялась, на этот раз уже по-настоящему.
– Перебрось по гиперсвязи. Одиннадцать лет, так? Будет что предвкушать.
– Ну-ну.
На посадочной площадке из-под камуфляжа вдруг вынырнула Амели Вонгсават и, приложив ладонь козырьком к глазам, посмотрела на нас. Я поднял руку и помахал ей, после чего начал спускаться – навстречу линкору и предстоящему долгому пути.
ЭПИЛОГ
«Доблесть Энгины Чандры» срывается с плоскости эклиптики и направляется в глубокий космос. Корабль уже летит быстрее, чем может представить человек, но даже это слишком медленно, по межзвездным стандартам. На полной мощности он достигает лишь доли околосветовой скорости, с которой сюда направлялись баржи колонистов сто лет назад. «Чандра» не предназначен для полетов в глубоком космосе; его строили не для этого. Но у него навигационные системы «Нуханович», и рано или поздно он доберется до своей цели.
Здесь, в виртуальности, связь с внешним миром исчезает. Подрядчики Роспиноджи потрудились на совесть. У нас тут побережье – исхлестанный ветрами и волнами известняк, сползающий к самой кромке воды и похожий на наслоения оплавленного воска у основания свечи. Террасы залиты до того ослепительным солнечным светом, что на них невозможно смотреть без темных очков, а блики на поверхности моря сливаются в одно сплошное сияние. Прямо с берега можно шагнуть в пятиметровую глубину кристально-чистой воды, в прохладу, которая смывает с кожи пот, точно старую одежду сбрасываешь. Разноцветные рыбешки снуют среди кораллов, что причудливыми крепостями возвышаются над бледным песком.
У нас тут дом – просторный и старый, спрятавшийся между холмами и похожий на за́мок, с которого кто-то срезал верхушку. Эту плоскую крышу, окруженную с трех сторон балюстрадой, украшают выложенные мозаикой патио. Задняя дверь дома ведет прямо к холмам. Внутри достаточно места, чтобы каждый из нас мог уединиться, а вместе провести время можно в кухне и столовой. В доме часто слышится музыка – ненавязчивая классическая гитара с Адорасьона или поп из Латимер-сити. Большая часть стен занята книжными полками.
Днем температура поднимается настолько, чтобы возникло желание залезть после завтрака на пару часов в море. По вечерам становится прохладно, надо надевать легкий свитер или куртку, чтобы посидеть на крыше, глядя на звезды, как мы все любим. Ночное небо отличается от того, что в тот же момент видно из кабины пилота на «Доблести Энгины Чандры» – один из техников рассказал мне, что формат сконструирован на основе оригинала из земных архивов. Никому из нас до этого нет особенного дела.
Не худшая жизнь после смерти. Может, не дотягивает до стандартов, какого-нибудь Хэнда, например, доступ недостаточно ограничен, – но так ведь и разрабатывали его простые смертные. И она всяко лучше той жизни после смерти, где заперт сейчас мертвый экипаж «Тани Вардани». Если, как утверждает Амели Вонгсават, «Чандра» из-за опустевших палуб и коридоров похож на корабль-призрак, он все равно куда безобиднее того, что оставили нам марсиане по ту сторону портала. Если я и призрак, обитающий в стенах линкора и со скоростью электрона ползающий по его электроцепям, то у меня жалоб нет.
Но время от времени по вечерам, окидывая взглядом деревянный стол, уставленный опустевшими бутылками и трубками, я жалею о том, что здесь сидят не все. Особенно я скучаю по Крукшенк. Депре, Сунь и Вонгсават – отличная компания, но у них нет той грубоватой жизнерадостности лаймонки, которой она орудовала в разговорах, как дубиной. И, разумеется, в отличие от нее никто из них не хочет заняться со мной сексом.
Сутьяди тоже нет с нами. Только его стек я не уничтожил в Дангреке. Перед вылетом с Участка 27 мы попробовали его загрузить, и перед нами предстал безумец. Мы стояли вокруг него в прохладном, отделанном мрамором дворике виртуала, а он не узнавал никого. Он кричал, что-то неразборчиво лепетал, пускал слюни и испуганно сжимался, когда кто-нибудь пытался до него дотронуться. В конце концов мы его отключили, после чего удалили и тот вирт, теперь он вызывал у всех самые безрадостные ассоциации.
Сунь что-то пробормотала насчет психохирургии. В моей голове живо воспоминание о клиновском сержанте-подрывнике, которого слишком часто переоблачали, так что я настроен не слишком оптимистично. Но к услугам Сутьяди будет вся психохирургия Латимера. Я плачу.
Сутьяди.
Крукшенк.
Хансен.
Цзян.
Кому-то может показаться, что мы легко отделались.
Иногда, сидя под ночным небом в компании Люка Депре и бутылки виски, я почти что согласен с этим.
Время от времени Вонгсават исчезает. За ней в антикварном аэроджипе с мягкой крышей приезжает конструкт в строгом костюме, стилизованный под бюрократа периода первопоселенцев Дома Хань. К вящему веселью всех присутствующих, он тщательно пристегивает ее ремнями безопасности, после чего они отправляются к холмам, расположенным за домом. Как правило, она отсутствует не больше получаса.
Разумеется, в пересчете на реальное время это пара дней. Спецы Роспиноджи замедлили для нас бортовой вирт, насколько могли. Наверное, такой заказ у них был впервые: обычно клиенты хотят разогнать виртуальное время в десятки или сотни раз по отношению к реальному. Но им не нужно пересидеть одиннадцать лет в полной праздности. Мы проживем перелет в сто раз быстрее, чем в реальности. Недели на мостике «Чандры» для нас проходят за часы. Мы окажемся в системе Латимера к концу месяца.