– Я понял, о чем ты говоришь, но из меня дерьмовый парень, – я дал последний шанс. – Я изменил тебе. Прямо на твоих глазах. Я не хотел делать тебе больно, но сделал.
– Нет. Я знаю. Это просто… – Она огляделась и пожала плечами. – Я видела выражения ваших лиц. Луна не собирается позволять тебе целовать ее снова. Она пожалела об этом. Я хочу этого, я готова рисковать.
Что она видела? Луна пожалела? Моя кровь вскипела в венах.
– Ты пожалеешь об этом, – тихо сказал я.
Она улыбнулась, встала и подошла, присев ко мне на колени и обняв за шею.
– Я не королева, ты знаешь, – хрипло сказала она, ее взгляд упал на мои губы. – Ты можешь трогать меня, когда захочешь.
Я прижался к ней губами и попытался утонуть в ее красоте, даря ей сладкую ложь в качестве опоры.
– Ты королева. – Я стер поцелуй Луны с губ, заменив его сладкими, мягкими лепестками Поппи. – Ты моя королева.
Когда на следующее Рождество пришло очередное письмо, очевидно, нарушающее мою просьбу, я сжег его на заднем дворе и отправил Дикси видео.
Найт: Удивительно, что за шило попало тебе в зад? Ты цепляешься за все как какая-то шлюха. Запиши в своей голове: мне не интересно.
Это больше всего впечатляло меня в Воне. Быть мудаком невероятно сложная работа.
– Ты пахнешь пеплом, – заметил папа, когда мы приглаживали волосы перед позолоченным зеркалом.
Два павлина в костюмах от Китон Омбре – это одна из тех редчайших вещей за последний год, когда мы что-то делаем вместе; это не осталось незамеченным. До того, как маме отказали в трансплантации легких, мы еще надеялись и были близки. Мы проводили много времени вместе. Сейчас – нет.
– У тебя все нормально? – Он оторвал взгляд от своего отражения, наблюдая боковым зрением за мной. Двумя пальцами я нанес духи от Клива Кристиана на шею.
– А ты? – я спросил обыденным тоном.
– Не уклоняйся от вопроса.
– Ты тоже.
– Ты такой невыносимый.
– Я твой, – объяснился я.
Он гордо улыбнулся. Мне нравится папа в этом образе, это заставляет меня чувствовать свою принадлежность к этому миру. К этому дому. К этой семье.
– Я работаю днями и ночами над тем, что ищу экспериментальное лечение. – Он качнул головой, указывая на маму. – Она поправится.
– Ты реально веришь в это?
– Я обязан, иначе сойду с ума.
– Не сходи с ума. Ты и так уже перешел свою черту безумия.
– Страдание – это довольно женское слово.
– Тогда ты бьешь безумием в лицо. Жестко.
– Намного лучше. – Он грустно рассмеялся, но, поймав мой взгляд в зеркале, задал вопрос: – Уже расстался с Поппи?
Я передал ему духи, взъерошив уложенные волосы.
– Она слишком молода для тебя, старик.
Снова смех. Уже без грустных ноток.
Это приятно, как в старые времена.
– Ты так и не простил Луну из-за того парня.
– Она и не просила о прощении, – признал я, делая шаг назад от зеркала, задаваясь вопросом, могу ли я ему доверять.
Мама не поняла этой части. Не думаю, что хоть одна женщина может. Папа может, хотя мы не общались несколько месяцев. Уже…
– Я не могу перестать думать о них. – Я убрал руки от волос. – Я имею в виду о нем…
– Внутри нее, – закончил отец за меня, поворачиваясь и облокачиваясь на раковину, его взгляд горел. – Ты постоянно перематываешь это у себя в голове. Как он касается ее. Как она ощущается. Как он чувствует себя в ней.
– Разрежь меня своим лезвием и вытащи это из меня.
– Я бы сделал это, но как же новая плитка на полу? – невозмутимо сказал он.
Я сделал вид, что чешу нос средним пальцем. У нас все тот же юмор четырехлеток. Он перехватил палец с уверенной улыбкой.
– Боюсь, что прозвучу старомодно… – начал он.
– Приехали. – Я закатил глаза.
– Знаешь, в чем проблема твоего поколения? Вы отказываетесь понимать, что у любви есть цена. То, что делает ее значимой, жгучей, богатой. Это стоит твоей ярости, ревности, разбитого сердца, времени, денег, здоровья… – Он остановился, зарычав от последнего слова словно раненое чудовище.
Я отвел взгляд. Наблюдать за тем, как мой отец любит мать, это как будто видеть раскрытую грудную клетку, где сердце еще бьется внутри. Слишком первобытно, слишком реально.
– Пища для размышлений – стоит ли она того? Вам придется заплатить свою плату, вот увидишь.
Я фыркнул, думая о том, что он пережил с мамой.
– Никто не должен.
Он хлопнул меня по плечу.
– Когда ты отказываешься платить любви, то иногда цена вырастает. Это инфляция, и все закончится тем, что ты потеряешь больше, чем рассчитывал.
«Будто я не знал этого, папа. – Я покачал головой, вспомнив Дикси. – Будто я не знал».
Если вам когда-нибудь будет интересно, как можно приготовить придурка, то вот рецепт: возьмите восхищение, которое ведет к ложному самоопределению, умножьте его на достаточное количество денег, которым можно затопить корабль, разделите на хорошие гены и внушительный рост.
Мне позволили первым открыть подарок на Рождество, так как я выиграл чемпионат штата в качестве капитана команды Школы Всех Святых. Это было ночью, когда я впервые взял с собой Поппи. Той ночью мне пришлось выпить целую бутылку водки, чтобы пройти через все ласки. На вкус она отличалась от Луны и не пахла ничем, кроме себя. Это как целоваться с бутылочкой духов «Шанель № 5» – горько и так же сексуально, как лизаться с рыбой.
Когда это случилось, моим подарком оказались часы «Ронд Соло Де Картье» с синим кожаным ремешком, с номером, как на моей спортивной куртке – шестьдесят девять – (да, это позволено в Школе Всех Святых, когда твое имя Найт Коул) – в золоте.
Как я сказал, я не был рожден придурком. Это была упорная работа.
– Мы так гордимся тобой.
Папа и его лучшие друзья и бизнес-партнеры, продолжение нашей семьи – Вишес, Джейме, Дин и Трент – обняли меня за плечи. Даже Пенн подал мне руку.
– Спасибо. – Я закрепил часы на широком запястье.
– Чувак, ты мог бы стать профи со своей статистикой. Почему ты не попробуешь? – свистнул Пенн, обнимая свою невесту.
Я бросил быстрый взгляд на маму, которая разговаривала со своей сестрой Эмилией.
– Да. Тут мне надо держать язык за зубами. Мои извинения, – вздрогнул Пенн.
После заглатывания еды, которой хватило бы на три морские пехоты, Дарья и Пенн рассказывали о том, как они чертовски хороши (пометка: придурки. Но рецепт приготовления другой), Вон заявил, что хочет учиться в Европе перед толпой, испустившей вздох облегчения (пометка: мегапридурок. Не спрашивайте, как можно его сделать. Только его безжалостный отец знает), и Луна, усердно работающая над тем, чтобы стать более невидимой (что сделало мой взгляд еще острее), мы все удалились в гостиную с алкоголем и десертами.
Мои родители, конечно, понятия не имели, насколько близко я знаком с алкоголем. Мама занята тем, чтобы не умереть, а папа занят тем, что помогает ей не умереть. Кроме того, я всегда был изобретательным сукиным сыном. Я в состоянии скрыть, замаскировать и преуменьшить то, насколько я пьян, внутри и снаружи. В данный момент я был пьяным дураком.
Луна, конечно, права. Даже когда я скрываю запах алкоголя в своем дыхании, она может сказать, когда я пьян, потому что я начинаю обижать ее. Я не хочу быть таким. Но оставаться трезвым, резким и настоящим намного хуже, чем иметь дело с ее разочарованным взглядом.
Луна поджала под себя ноги и села на ковер у камина. Она грызла печенье и читала книгу под названием «Темнота между звездами». Как вдруг кто-то позвонил в дверь.
– Кого могло принести в ночь перед Рождеством? – вскипел дядя Вишес в своей дипломатической манере и встал, чтобы открыть дверь.
– Спросите своего сына, – ответил ему я.
Я знаю, что это было очень глупо – приглашать Поппи и Ленору, но в свою защиту скажу, что это на самом деле была не моя идея и не моя работа. Вон практически просил меня пригласить сестер. А так как мы все еще спорили о том поцелуе с Луной, который произошел по причине того, что он думал преподать мне какой-то урок, но я думаю, что он врет, то я подумал: почему бы и нет?
Он сказал, что ему надо обсудить с младшей Асталис какую-то стажировку, которую она почти украла у него. Не знаю. Мне все равно. Я просто знаю, что это хорошая возможность зацементировать тот факт, что у меня не разбитое сердце.
Потому что так и есть.
Трахать эту Луну.
А, подождите. Кто-то и так ее уже трахнул.
Прекрасно. Инфляция моей любви стремительно взлетела выше крыши. Но на самом деле я больше переживаю о том, что я не переживаю ни о чем. Растерян? Да. Все, что я знаю, так это то, что Луне снова удалось подружиться со мной в домике на дереве, а я принял ее дружбу, очевидно, я выступаю в роли ее коврика. Чтобы сделать все еще хуже, Луна флиртовала с такими людьми, как Джефферсон, прямо передо мной и целовала моего лучшего друга. И меня не должно это волновать, но нет.
Девочки вошли в гостиную, принеся с собой домашнюю выпечку и неловкую тишину, словно позади них было полумертвое животное. Луна не стала отрывать взгляд от своей книги, отчаянно стараясь не замечать эту ситуацию.
Дарья пригвоздила меня пронзительным взглядом с дивана, где сидела со своим женихом.
– Гладко, Коул.
– Ага, а еще толсто, длинно и жестко. Так? – прошептал я себе под нос и мельком усмехнулся.
– Асталис, – Вон встал.
Не надо быть гением, чтобы понять, к какой сестре он обращается.
Ленора ответила ему решительным взглядом.
– Спенсер.
– Ты сделала пирог?
– Нет, а что?
– Очень не хотелось бы видеть, как моя семья и друзья отравятся на Рождество, – съязвил он.
– Вот, у него есть сердце. Вы можете поверить, насколько я удивлена слышать это?
– Возможно, я не знаю своих тараканов, но ты точно не знаешь, что означает это слово. Переговорим, – потребовал он.