– Но ты, похоже, продал не так уж много своих жерновов.
Моряк махнул рукой:
– От них тоже есть польза. Все знают, что Редвальд каждый год возит в Каупанг жернова и вино. Так что, когда народ видит эти камни, он сразу вспоминает, что рядом с ними есть и добрая выпивка. И с кабатчиками впрямую соперничать не нужно.
– Вало и Озрик на твоем корабле? – спросил я затем.
– Ты найдешь их за соседней дверью. Я снял половину того дома.
Дом оказался одной из тех длинных, крытых дерном построек, похожих на перевернутые корабли. Войдя туда, я обнаружил, что внутри он разделен деревянными перегородками на несколько комнат, каждая из которых была снабжена собственной плотно закрытой дверью. Сунувшись в первую комнату, я увидел множество бочек и кувшинов, в которых, скорее всего, находилось привезенное Редвальдом вино. Соседняя комната была приспособлена под распивочную: там на скамейках расположились с кружками и кувшинами несколько неприветливых на вид пьяниц. Меня они встретили крайне недоброжелательными возгласами, так что я поспешил закрыть дверь и перешел к обследованию следующего помещения, оказавшегося намного меньше, с одним-единственным столом и парой табуретов, на которых, перебирая какие-то листья, сидели Вало и Озрик.
– Вало, я уже видел белых медведей. Ты просто замечательно поработал, – сказал я с порога.
Сын спасшего меня егеря вскинул голову и расплылся в счастливой улыбке.
– Тебе удалось поладить с птицеловом? – спросил Озрик.
Я рассказал ему о поимке двух белых кречетов и описал колечко рога единорога, которым Ингвар украсил рукоятку своего ножа.
– А я покажу тебе кое-что еще, – сказал сарацин и повернулся к Вало: – Найди какое-нибудь местечко на солнце, где можно было бы просушить эти листья, ладно?
– Что это такое? – поинтересовался я, когда парень принялся осторожно собирать листья.
– По-саксонски это растение называется шандра, черный белокудренник. Если его жевать, он помогает от морской болезни, – рассказал мой друг.
Я подождал, пока Вало выйдет из комнаты, и собрался было спросить Озрика, почему он оставил наше серебро без охраны, но тот опередил меня.
– Я тебе, Зигвульф, вот что скажу, – спокойно произнес он. – Серебро в безопасности… то, что осталось. Я покидал корабль, только если знал, что Редвальд надолго ушел в селение, как сейчас, например.
Мой взгляд он выдержал вполне уверенно: тревога в его глазах была вызвана иной причиной.
– Пока ты был в отъезде, мне выпала возможность поговорить с одним из работорговцев-хазар, – продолжил сарацин.
– Выяснил что-то дурное? – насторожился я.
– Похоже, дурное впереди. – Озрик понизил голос: – Византийцы вряд ли будут довольны, когда узнают о нашем посольстве в Багдад. Хазары точно сказали, что басилевс воюет с халифом. И это не просто война, а война за веру. Христиане против сарацин.
Я сразу вспомнил, что халиф называет себя повелителем правоверных.
– Ты думаешь, что они попытаются помешать нам?
– Басилевс явно предпочел бы получить от Карла войско, которое помогло бы ему в битвах против халифа. А то, что правитель, которого он хотел бы видеть союзником, посылает его врагу в подарок редких зверей, ему не понравится.
– Может быть, Константинополь не узнает, зачем мы сюда приехали?
Мой друг покачал головой:
– Исключено. Шпионы греков есть повсюду. Никто не платит за сведения о соседях с такой щедростью, как они. Очень может быть, что они позволили этим хазарам отправиться в Каупанг с условием, что те подробно доложат обо всем, что удастся узнать.
– Но работорговцы не знают, зачем мы сюда приехали.
– Увы, знают. Можно сказать, я сам разболтал им об этом.
Его слова потрясли меня. Мы с Озриком договорились держать поручение, которое исполняем, в секрете. Его мы раскрыли только тем, кто мог добыть для нас белых животных, – Охтеру и Горму. Соблюдать осторожность нам следовало прежде всего для того, чтобы не привлекать к себе внимания короля Оффы, у которого, несомненно, должны иметься на торгу осведомители.
Я открыл рот, чтобы попенять товарищу за неосторожность, но он вскинул руку, прежде чем я успел заговорить:
– Думаю, ты согласишься, что дело того стоило.
Мой друг нагнулся и достал из-под стола какой-то длинный тонкий предмет, завернутый в плотный пурпурный бархат и обвязанный алым шелковым шнурком.
– Я сказал сарацину, что некогда учился на лекаря, а он мне сообщил, что у него есть одна вещь, которая наверняка должна очень заинтересовать любого врача.
– Так говорят, когда хотят что-нибудь продать.
– Он и хотел – и сумел так заинтриговать меня, что я попросил его показать мне эту вещь.
Я молча ждал продолжения, а Озрик тем временем тонкими смуглыми пальцами распутывал узлы на шнурке. Сняв веревку, он положил предмет на стол и, осторожно развернув бархат, показал мне то, что прикрывала материя.
Целый рог единорога.
У меня перехватило дыхание, и я довольно долго не мог найти подходящих слов. Рог был точно таким, как я видел на изображении единорога в бестиарии Карла. Длиной с мою вытянутую руку и толщиной в два дюйма у основания, он равномерно сужался к острию и был украшен спиралью, которую ни с чем нельзя было перепутать. Цвет его был таким же блеклым, желтовато-кремовым, что и колечко на рукояти ножа Ингвара. Сам же материал больше походил на слоновую кость, нежели на рог.
– И где же этот работорговец его добыл? – спросил я сдавленным от потрясения голосом.
– Места он мне не назвал, лишь сказал, что купил его у какого-то торговца. Думаю, он врет. В поисках рабов они забираются в самые глухие уголки и не упускают возможности прихватить, что плохо лежит. Уверен, этот рог краденый, – заявил сарацин.
Я провел пальцами от основания до кончика рога, чувствуя кожей гладкую плавную спираль.
– Какую же ценность эта штука может иметь для лекаря?
– Считается, что лечебными свойствами обладают едва ли не все редкости. Например, жемчуг толкут в порошок и употребляют с отваром трав для лечения судорог, – рассказал Озрик.
– А для чего употребляется рог единорога, тому хазару было известно?
– Он не мог сказать точно. Лишь считал, что это нечто очень необычное.
Я вернул рог моему другу:
– Сколько ты предложил за него?
– Я пытался не торговаться, но после того, как он сказал, что хочет предложить рог одному из приехавших в Каупанг ювелиров…
– Ты его купил.
Озрик растянул губы в одной из своих редких слабых улыбок:
– Дорого обошлось – дюжина сотен серебряных динариев.
– Цена здесь неважна, – успокоил я его. – Вот если бы мы его упустили, это была бы беда! Кроме того, Редвальд же сторговался с Охтером и Гормом о медведях и соколах и сберег нам где-то столько, а может, и больше того.
– Хазар требовал, чтобы я расплатился сразу, – объяснил Озрик. – Пришлось воспользоваться нашими свежеотчеканенными деньгами. И работорговец догадался, что мы, скорее всего, агенты короля. Он почти прямо сказал мне об этом.
Сарацин принялся упаковывать рог в материю.
– Хазары знают, что мы купили белых медведей и намерены приобрести всех белых кречетов, какие только будут на торгу, – продолжил он. – Они не могут не задуматься о том, зачем Карлу понадобились эти животные. Если им известно также, что белый – королевский цвет правителя Багдада, то они, если не совсем глупцы, должны догадаться и о связи Карла с халифом.
Я до чрезвычайности разволновался от того, что получил подтверждение существования единорогов, и лишь теперь догадался спросить Озрика, что тот имел в виду, когда сказал, что остальное наше серебро находится в безопасности.
– Я передал сумки Редвальду, – спокойно ответил тот. – Он положил их в свое тайное хранилище на корабле.
Я выпучил глаза:
– Думаешь, это было разумно?
Мой товарищ остался невозмутим:
– Охтер настаивал на том, чтобы сразу получить плату за медведей, так что после того, как я расплатился с ним и с хазаром, у нас осталось меньше трети.
К моей радости сразу примешался отчетливый привкус сомнения. Я подумал, не слишком ли мы доверяем нашему корабельщику. Для не вполне порядочного человека даже треть тех денег, которые дал нам с собой Карл, могла представить непреодолимое искушение.
Освободившись от необходимости постоянно нести караул возле нашей серебряной казны, мы с Озриком удвоили усилия по поиску тех мест, где могли водиться единороги. Узнать что-нибудь у хазар мы не могли, потому что те в одночасье вдруг собрались и покинули Каупанг меньше чем через день после того, как мой друг купил у них рог. Так что мы разделились и бродили по торгу, расспрашивая и продавцов, и покупателей, и моряков с пристани – каждого, кто, судя по облику, мог что-то знать. Нас встречали то непонимающими взглядами, то колкими или даже оскорбительными замечаниями и – довольно часто – откровенным смехом. Если бы нам удалось отыскать хоть одно указание на то, что требовалось, мы сразу же отправились бы туда, но с каждым днем людей, которым можно было задавать вопросы, оставалось все меньше и меньше. Торг в Каупанге всегда был приурочен к летнему солнцевороту, и вскоре после него многие купцы начали закрывать свои лавки и отправляться домой. К тому же еще и погода делалась все хуже. Даже если утром яркое солнце вроде бы обещало хороший день, то после полудня небо затягивало тяжелыми тучами и пронизывающий западный ветер трепал парусиновые навесы оставшихся лавок. Тучи приносили с собой внезапные проливные дожди. Когда начинался ливень, Вало обычно сидел у медведей, а мы с Озриком предпочитали укрываться в том самом доме, где Редвальд снял комнаты.
Как раз в один такой день я решил не ждать, пока меня промочит до нитки очередным дождем из черной тучи, стремительно приближавшейся со стороны моря. Оттуда уже доносились раскаты отдаленного грома, и даже были отчетливо видны струи ливня, полосовавшие воду внизу. Ускорив шаг, я добрался до дома раньше Озрика. Питейная комната была полна народа, и от некоторых посетителей воняло, как от промокшей навозной кучи, так что я сразу направился в ту самую комнатушку, где Озрик и Вало перебирали свою целебную траву, и остановился у крохотного окошка, поджидая друга. К тому времени буря уже достигла поселения, свет померк, и дождь лил сплошной стеной: он с отчаянной силой заколотил по лужам, растекшимся на утоптанной земле позади дома. Я даже подскочил, когда где-то неподалеку сверкнула ослепительная молния, вслед за которой прозвучал оглушительный раскат грома. Я нисколько не сомневался, что Озрик укрылся от дождя где-то в другом месте, так что, когда дверь за моей спиной открылась, я немало удивился. Но, повернувшись, чтобы поприветствовать друга, я увидел двоих незнакомцев.