– Нет, не поверят, хотя все уже знают, что Ингвар поймал двух кречетов в одну ловушку, когда ты находился рядом с ним. Любой скажет, что это невероятный случай. – Капитан помолчал, глядя на меня и как будто что-то рассчитывая в уме. – А как насчет короля Оффы? Ты же говорил, что он мог затаить на тебя злобу.
– Но как он мог бы узнать, что я нахожусь в Каупанге? – спросил я.
– У него наверняка есть здесь свои шпионы. Я, правда, не знаю, кто это, и знать не хочу, – ответил Редвальд. – Становиться поперек дел Оффы мне совсем не с руки. Слишком уж важна для меня торговля в Мерсии. – Последние слова он договорил полушепотом, и в лавке повисло тяжелое, напряженное молчание. – Может быть, это всего лишь совпадение… Если я правильно понял твое описание, то один из этих головорезов на прошлой неделе побывал у меня. Хотел деньги обменять.
Моряк задрал полу туники, вытащил небольшой кошель из мягкой кожи и добавил:
– Северяне золотым монетам не доверяют еще больше, чем серебряным. И стараются избавиться от них как можно быстрее.
Он развязал кошелек, вытряхнул на стол полдюжины золотых монет разной толщины, формы и размера, выбрал одну из них и протянул мне:
– Смотри.
Монета оказалась размером с мой ноготь. Отчеканена она была недавно, так что узор еще не стерся. Я сразу узнал изящные строчки сарацинского письма.
– Это одна из монет, которые твои загадочные убийцы – если, конечно, мы верно их опознали – хотели разменять на серебро, – сказал капитан.
Я задумчиво повертел монету в пальцах:
– Им заплатили авансом за убийство?
– Может быть. Но с тем же успехом это мог быть и выигрыш в кости, и законная плата от ювелира за охрану. Хотя для этого плата была бы слишком щедрой.
Я неосторожно вздохнул и поморщился от боли в пораненном боку.
– Попрошу Озрика перевести надпись, после того как он перевяжет мою рану. Не исключено, что, узнав, откуда пришла монета, мы сможем узнать, и кто стоит за покушением.
– Можно и не ждать Озрика. Переверни монету и прочти, что на ней написано, – сказал Редвальд.
Я последовал его совету. На обороте, среди сарацинских знаков, красовалась надпись латинскими буквами: «Оффа король».
– Чеканка Оффы? – растерянно сказал я. – Но почему же тут сарацинские знаки?
Моряк откинулся на спинку стула, и я увидел на его лице характерное выражение, которое появлялось всегда, когда он намеревался открыть мне один из секретов своего ремесла:
– Пару лет тому назад Оффа решил выпустить вдобавок к серебру собственную золотую монету. Хотел расширить торговлю Мерсии с Испанией. А для этого нужны были монеты, которые сарацины легко узнавали и принимали бы. Поэтому его чеканщики изготовили для штамповки форму по настоящей сарацинской монете – золотому динару – и внесли только одно изменение: добавили имя Оффы.
– Значит, эти головорезы – наемники Оффы… – От мысли о том, что человек, захвативший власть на моей родине, не забыл о моем существовании и готовил мое убийство, у меня снова похолодело в животе.
– Не торопись, – остановил меня Редвальд и толкнул по столу в мою сторону еще одну золотую монету. – Твой дружок с ножом менял не одну монету.
У второй монеты с одной стороны был отчеканен крест, а с другой – две стилизованные головы. Обе головы венчали короны, а у одной были изображены длинные, достающие почти до плеч, серьги. Я вопросительно взглянул на собеседника:
– А это откуда?
– Из Константинополя. Византийский солид. – Редвальд поднял одну бровь. – Силуэт справа – это молодой басилевс Константин.
– А тот, что с большими серьгами?
– Его мать Ирина. Она правит страной как регент. Подумай, нет ли каких-нибудь причин, по которым в Константинополе могли бы решить, что от тебя лучше избавиться? – Корабельщик невесело усмехнулся: – Они ведь могут попытаться и еще раз! Так что сдается мне, что лучше нам ускорить отбытие из Каупанга. Я припоминаю, что вроде как обещал благополучно доставить тебя и твоих друзей обратно в Дорестад… и, кажется, мне за это что-то причитается.
Тут в комнату, прихрамывая, вошел Озрик. Он сразу заставил меня встать и стащил с меня тунику, чтобы осмотреть рану. Пока мой друг очищал порез тряпицей, смоченной в дождевой воде, я пришел к заключению, что либо Редвальд не причастен к покушению на меня, либо он необыкновенно искусный лжец. Моряк подсказал мне двоих возможных врагов. Первый – король Оффа, чьи шпионы могли нанять убийц, чтобы избавить своего господина от слишком уж давней занозы. А второй – константинопольский басилевс. Озрик ведь не так давно говорил мне, что у греков имеются причины для того, чтобы сорвать посольство от Карла к халифу.
Я ломал голову, пытаясь сообразить, каким образом греки могли узнать, зачем Карл отправил меня в Каупанг. Хазары никак не могли успеть за это время добраться со своим известием до Константинополя. А потом я вспомнил другое предупреждение Озрика: шпионы греков могут быть где угодно. Осведомитель, обосновавшийся при дворе Карла, мог поставить басилевса в известность еще до того, как мы с Озриком покинули Ахен.
Редвальд не стал терять время на подготовку к отплытию из Каупанга. Он по дешевке распродал оставшееся вино, а непроданные жернова отдал знакомому торговцу из местных. В последний день, поутру, я отправился вместе с Вало к Горму, чтобы забрать трех белых кречетов и орла. Все это время они оставались на попечении торговца птицами. Его сын уже снял швы с глаз недавно пойманных соколов, так что они вновь обрели способность видеть. Рольф успел более или менее приручить птиц, и теперь они уже не боялись людей.
Горм самолично помог нам донести птиц до стоявшего у причала когга. Спустившись в трюм, мы обнаружили там двоих моряков Редвальда, которые подвешивали на канатах, прикрепленных к бимсам – балкам, поверх которых лежали палубные доски, – длинный шест. Птицам предстояло сидеть на нем во время плавания.
Пока мы с Гормом смотрели на их работу, Вало нашел где-то кусок мешковины и принялся обматывать ею насест. Это требовалось для того, чтобы птицам было удобнее держаться.
– Эй, так нельзя! – вдруг крикнул один из моряков. Оказалось, что Вало взял моток тонкого каната и уже кромсал его на короткие куски тем самым ножом, которым резал еду для белых медведей.
– Пусть его, – резко бросил Горм. – Он знает, что делает.
Мой помощник тем временем начал прикреплять обрезки веревок к потолку: так, чтобы они болтались подле насеста.
– Для чего это? – спросил я торговца.
– Чтобы птица могла дотянуться и ухватиться клювом во время качки, – объяснил тот и повернулся к Вало: – Не хочешь остаться в Каупанге? Мне пригодился бы по-настоящему хороший помощник.
Я даже испугался, увидев, как круглое, будто луна, лицо сына егеря сделалось белым, а его вечно полузакрытые глаза наполнились слезами. Он яростно замотал головой и уставился на меня молящим взглядом – мысль о том, что его могут бросить здесь, явно перепугала его до смерти.
– Не бойся, Вало, – успокоил я его. – Ты нужен мне, чтобы ухаживать за медведями. Так что можешь остаться со мною и Озриком.
Парень пробормотал что-то невнятное, и мне пришлось попросить его повторить.
– У медведей нет имен, – выговорил он.
Горм поторопился исправить свою промашку:
– Зигвульф, мне кажется, Вало решил, что, раз ты не дал медведям имен, ты собираешься оставить их здесь.
Я совершенно не знал, что на это сказать, и посмотрел на него:
– И что ты предлагаешь?
Торговец птицами усмехнулся:
– Мой сын уже несколько дней зовет их Моди и Мади. Может быть, подойдет?
– И что это значит? – Я никогда прежде не слышал подобных имен.
– Это боги, сыновья Тора. Моди означает «яростный», а Мади – «сильный».
Я покосился на Вало:
– Подойдут им такие имена?
Молодой человек просветлел лицом и старательно кивнул несколько раз.
– Нужно перевезти Моди и Мади на корабль, – решил я.
Вало просунул руку под рубаху и вытащил дудку из оленьего рога, которая, привязанная кожаным шнурком, висела у него на шее.
– Они последуют за мной и придут сюда, – заявил он.
У меня отнялся язык. Медведи уже не были слабыми болезненными зверятами, какими их привезли в Каупанг. Они выросли, набрали вес, сделались подвижными и проворными и с удовольствием возились друг с другом. Поднимаясь на задние лапы, они с рычанием размахивали передними лапами, хватали друг друга смертоносными челюстями за шею, или за лапу, или за что придется, дергали, толкали и обменивались оплеухами. Не требовалось богатого воображения, чтобы вообразить, что может произойти, если они окажутся на свободе.
Горм снова поспешил мне на помощь:
– Вало, я придумал кое-что получше. Мы привезем их к кораблю на санях.
Так и было сделано. Моряки Редвальда соорудили волокушу размером вдвое больше обычной: на ней возвышалась прочная клетка, рассчитанная сразу на обоих медведей, потому что Вало убедил нас в том, что, если зверей разлучить, они разволнуются и никто не сможет поручиться за их поведение. Сам он устроился в клетке вместе с ними, потому что во время перевозки их было необходимо успокаивать. С большим трудом нам удалось впрячь в сани четырех перепуганных лошадок. А потом все мы – Горм с сыном, Редвальд, Охтер, птицелов Ингвар, Озрик и я – тоже вцепились в канаты и потащили сани в сторону порта. Наше передвижение по разъезженной и изрытой улице Каупанга вызвало переполох. Купцы при нашем появлении закрывали свои лавки, торговцы помельче спешили убрать с нашего пути прилавки, и лишь самые любопытные из покупателей оставались на улице и с раскрытыми ртами следили за нами. По пятам за нами, гавкая, рыча и лязгая зубами, мчалась огромная свора, в которую собрались все местные собаки.
Мы успешно добрались до причала, где команда Редвальда поджидала нас (и прилив), протащили сани с клеткой по помосту и успешно перегрузили ее на палубу корабля, где моряки крепко привязали ее канатами. Пока они занимались этим, я с помощью Ингвара совершил еще одну, последнюю покупку. Среди множества шавок, привлеченных нашим отъездом, я высмотрел несколько бойких собак среднего размера и плотного телосложения с короткими лисьими мордочками, стоячими треугольными ушами и завитыми кольцом хвостами. Они, как мне показалось, выделялись из стаи разумностью, и, что самое главное, мне пришло в голову, что если их густые, хотя и не слишком длинные шубы как следует отмыть и почистить, они сд