Джафар заметил мою растерянность и поспешил утешить меня:
– Зигвульф, Его Величество, несомненно, пожелает увидеть этих зверей, но без торжеств. Я же предложу ему дать тебе личную аудиенцию, дабы и он мог услышать твою замечательную повесть.
Было ясно, что наша встреча закончена. Я неуверенно поднялся, чувствуя, что Озрик, которого я не видел, пребывает точно в таком же недоумении, и тут вспомнил нечто такое, что лишь из-за растерянности не пришло мне в голову раньше:
– Ваша светлость, но ведь слон, которого ваш повелитель отправил в дар Карлу, был белым! Я совсем уже ничего не понимаю…
Визирь слабо махнул рукой:
– Я не осведомлен о подробностях истории со слоном.
Колени у меня тряслись, а рубашка, я чувствовал, прилипла к спине. Я вспотел, но не от жары, поскольку вечер сделался вполне прохладным: меня прошиб холодный пот от осознания того, что задание, которое дал мне король, закончилось полным провалом.
Джафар же продолжал говорить:
– Дворцовые прислужники заблаговременно предупредят тебя о дне аудиенции, буде халиф решит удостоить тебя ею. Ты же тем временем обяжешь меня, если в подробностях изложишь повесть о своем путешествии писцам дворцовой библиотеки. Она окажется прекрасным пополнением их собрания путевых заметок.
Собравшись с силами, я поблагодарил надима за гостеприимство, после чего слуга проводил нас с Озриком по той же аллее, где возле лодки дожидался наш первоначальный сопровождающий.
Вернувшись в наши уединенные комнаты, мы обнаружили там Аврама, который с нетерпением ждал новостей.
– Как прошла встреча? – спросил он, как только мы вошли.
– Хуже некуда, – уныло ответил я. – В Багдад нужно было везти черных, а не белых животных. Королевский цвет халифа – черный. А белый – цвет его противника из Испании.
Раданит даже глаза выпучил от изумления:
– Но ведь в Круглом городе все носят белое, это же непреложный закон!
– Да, – кивнул я, стараясь не выдавать своим голосом всей глубины расстройства. – Но те, кого допускает к себе халиф, обязаны одеваться в черное. Почему ты нас не предупредил?
Драгоман вскинул руки в умоляющем жесте:
– Я же раданит, я ни разу не был удостоен чести появиться в присутствии халифа! Жизнь двора халифа – это тайна для непосвященных!
– И Джафар, и мальчик, который был вместе с ним, были с головы до ног закутаны в черное, – сообщил я ему.
Глаза Аврама вспыхнули любопытством:
– Что еще за мальчик?
Я описал Абдаллаха, и, когда закончил, раданит с шумом втянул воздух сквозь зубы:
– Знаете, кто это такой?
– Лично я понятия не имею, – пожал я плечами. – Знаю только, что он не упустил ни одного слова из моего рассказа.
– Отец Абдаллаха – не кто иной, как сам Харун, – сказал драгоман, на которого эти сведения произвели серьезное впечатление. – Делиться своим мнением о встрече с тобой с халифом будет не только Джафар, но и любимый сын.
– В таком случае будем надеяться, что Абдаллаху понравилось то, что он увидел и услышал, – проворчал я.
Аврам смерил меня тревожным взглядом:
– Абдаллах – сын наложницы-персиянки. У него есть сводный брат Мохаммед, ровесник, которого Харуну родила одна из его полноправных жен. Мохаммед – наследник халифа. И мальчики страшно ревниво относятся друг к другу.
Я пожал плечами:
– Нас-то это каким образом касается?
– Если Абдаллах в разговоре с отцом отзовется о тебе благосклонно, то Мохаммед приложит все силы, чтобы как можно сильнее испортить тебе жизнь в Багдаде.
– Но ведь Абдаллах и Мохаммед – еще дети!
– Зигвульф, ты даже представить себе не можешь ту тайную борьбу, которая идет при дворе халифа за сверкающим покровом, которым он обращен к миру. У каждого из сыновей имеются сторонники, борющиеся за власть и влияние в надежде на то, что тот, кого они поддерживают, когда-нибудь взойдет на трон.
– Ты говоришь точь-в-точь как номенклатор в Риме, когда он предупреждал меня о тайных интригах, ведущихся вокруг избрания следующего папы.
– Здесь все куда опаснее, чем в Риме, – мрачно сказал Аврам. – Прежний халиф, Махди, почил безвременно. Одни считают, что его отравили, другие – что задушили подушкой. Он был братом Харуна.
– Значит, Харун подстроил его смерть?
Драгоман, и без того говоривший вполголоса, перешел на шепот:
– Нет, это была их родная мать. Она решила, что старший сын стал меньше прислушиваться к ее словам, и предпочла увидеть на троне Харуна.
Глава 15
– И все же я никак не могу понять, каким образом советники франкского короля умудрились при подготовке нашей поездки перепутать черное и белое, – сказал мне Озрик следующим утром. Мы вышли из зверинца, куда ходили проведать Вало. Он, хотя и не говорил по-арабски, сумел подружиться со смотрителями, которые помогли ему удобно устроиться в их спальне. Мади и Моди получили свою излюбленную пищу, а полые стены их помещения регулярно заполняли льдом. Вало не сомневался, что вскоре они будут совершенно здоровы.
– Я старательно припомнил и беседу с Алкуином, и все, что говорил мне сам Карл, – ответил я другу. – Оба были твердо уверены в том, что королевский цвет в Багдаде – белый.
Солнце уже поднялось высоко и сильно слепило глаза. Мы следовали по узкой улочке за тем же провожатым, который вчера привел нас к Джафару, стараясь держаться в тени. Направлялись мы в дворцовую библиотеку, чтобы встретиться с писцами, которым предстояло записать во всех подробностях рассказ о нашем путешествии из Ахена.
– Алкуин или Карл говорили о том, откуда получили эти сведения? – спросил Озрик.
– Нет. У меня же не было причин интересоваться этим, – вздохнул я. – Однако неосведомленность совершенно не свойственна Алкуину. Не помню точно его слов, но вроде бы он сказал только, что любой, кто входит во внутренний город, должен быть одет в белое. Так оно и оказалось.
Сарацин приостановился, чтобы вытряхнуть из сандалии попавший туда камешек.
– А как насчет Аврама? Он-то должен был все это знать!
– С Аврамом я познакомился лишь после возвращения из Каупанга. К тому времени все было подготовлено, и мы добыли белых животных. Кроме того, наш драгоман сказал мне, что никогда не бывал в присутствии халифа и видел его лишь издали.
Мы направлялись в сторону огромного зеленого купола, который я заметил с барки, когда мы приближались к Багдаду. Он возвышался над всеми окружавшими его строениями и, несомненно, являлся частью главного дворцового комплекса, бывшего сердцем Круглого города. Когда мы подошли ближе, нашим глазам предстала еще одна крепостная стена, усеянная сторожевыми башнями. Дворец халифа представлял собой твердыню внутри твердыни.
Но к подножию стены мы не подошли – наш провожатый свернул в арочный проход, где на каменной скамье дремали двое пожилых привратников. Миновав его, мы оказались в просторном и идеально квадратном дворе. Посередине бил фонтан – судя по всему, в Круглом городе их устраивали чуть ли не повсеместно, – а двуцветная, серая с пестровато-белым, плитка, которой был вымощен двор, изображала геометрические узоры: треугольники, круги и квадраты. Со всех сторон двор окаймляло внушительное двухэтажное здание, обращенное внутрь четырьмя одинаковыми портиками из равномерно расставленных мраморных колонн, приглушенные цвета которых соответствовали лежавшим на земле плиткам. Все это в целом порождало ощущение аскетичного упорядоченного и созерцательного спокойствия и заставляло вспомнить о монашеской обители.
Под портиками, в тени, на мраморном полу кучками сидели люди. Некоторые чуть слышно переговаривались друг с другом, другие писали, склонившись над невысокими столиками. Среди них было много седобородых, но попадались и молодые, едва вышедшие из отроческого возраста. Я обратил внимание на то, что в большинстве своем писцы трудились парами: старший читал по книге, а младший, сидя за столом, записывал под его диктовку.
Сопровождающий провел нас к дальней стороне квадрата, где стоял в ожидании, заложив руки в широкие рукава, высокий, но сильно сутулый и болезненно худой мужчина, и представил нам этого человека как управителя библиотеки халифа Фадла ибн Наубакта.
– Надим Джафар сообщил, что вы недавно прибыли из Франкии. Он повелел нам записать все, что вы расскажете о вашем путешествии, – сказал библиотекарь тонким скрипучим голосом. При этом он часто и коротко моргал, и я решил, что его глаза раздражает солнце или же что он проводил над книгами слишком много времени и испортил зрение. Кроме того, было похоже, что он немного недоволен тем, что его оторвали от привычных занятий.
– Мы с моим спутником будем рады сообщить обо всех подробностях, какие сможем вспомнить, – ответил я.
– Очень хорошо. Смею надеяться, что мы отнимем у вас не слишком много времени. – Фадл провел нас в тень ближайшего портика. – Вы замечательно овладели арабским, – сказал он мне. – Я отыскал толмача, говорящего по-франкски, и одного из лучших писцов. Но вижу, что можно будет обойтись без знающего ваш язык помощника. Так дело пойдет гораздо быстрее.
Мы прошли совсем рядом с парой писцов, и я услышал, как старший читает что-то вслух на неизвестном мне языке. Произнося слова, старик булькал, как вода, стекающая по желобу.
– Сколько языков понимают ваши толмачи? – спросил я библиотекаря.
– Это переводчики, а не толмачи, – с ноткой педантизма в голосе поправил меня Фадл. – Изрядную толику наших дел занимает изучение текстов, написанных на иноземных языках и чужими письменами. Мы перелагаем их на арабский или сирийский. Если же предмет оной книги сугубо важен, мы списываем для библиотеки несколько копий.
– И какой же из иноземных языков у вас более всего в ходу? – поинтересовался я.
– Греческий, – без малейшего колебания ответил мой новый знакомый. – Год назад мы отправили в Византию посольство для приобретения классических медицинских трактатов. Его Величество щедро даровал необходимые деньги, и надим Джафар тоже не остался в