Себастьян ничего не сказал, – ни замечания, ни комплимента, – и я это оценила. Почему? Потому что это выходило за рамки обыденности. Когда все, кто тебя видит, только и делают, что льстят, комплименты теряют силу. Уже ожидаешь чего-то подобного и не чувствуешь, что к тебе относятся по-особенному.
– Однажды во время перелета в Испанию самолет попал в бурю, которая едва не разорвала его на части. Летели отец, я, мачеха Элизабет и сестра Габриэлла, которой тогда было всего три. Они сидели в креслах впереди, – сказала я, указывая на группу из четырех кресел, стоящих попарно друг против друга, с небольшим столиком посередине, который находился в нескольких метрах от нас. – Поскольку они хотели, чтобы Габриэлла спала во время полета, уложили ее на два кресла, поэтому мне пришлось сесть здесь. Когда самолет начало трясти, капитан попросил оставаться на месте, пристегнув ремни, и даже не думать вставать с места. Я была одна, и самолет раскачивало во все стороны. Так испугалась, что самолет расколется на две части, отрезав меня от родных, что начала кричать и плакать, умоляя отца подойти. Габриэлла проснулась, рыдала и издавала адские вопли. Элизабет пыталась ее успокоить, пока отец орал на пилотов, требуя объяснить, что, черт возьми, происходит. Поскольку никто не обращал на меня внимания, я отстегнула ремень. Была до смерти напугана, хотелось подойти к папе и крепко взять его за руку. Самолет попал в ужасную турбулентность как раз в тот момент, когда я встала с места. Она была такой сильной, что меня подбросило, и я ударилась головой о косяк двери, которая наконец открылась от всей этой тряски.
Себастьян молча слушал рассказ. Повернулась лицом к иллюминатору, бегло посмотрев наружу, прежде чем продолжить.
– Мало того, что я, ударившись, разбила себе лоб, – сказала я, дотрагиваясь до шрама у линии роста волос, который остался после того случая, – отец избил меня до полусмерти за то, что встала с места.
Повернула голову, чтобы посмотреть на Себастьяна. Он был напряжен, челюсть крепко стиснута, а его правая рука сжалась в кулак так, что побелели костяшки.
– Больше он никогда не поднимал на меня руку… но этого было достаточно, чтобы Элизабет потребовала развода. Они расстались два года спустя, после ожесточенной борьбы за опеку над Габриэллой, которую, очевидно, выиграл отец.
Самолет начал разбегаться по взлетно-посадочной полосе. Я снова отвела взгляд, нервничая… и тут почувствовала, что Себастьян взял меня за руку.
Посмотрела на него и улыбнулась, увидев соединенные руки. Ничего не говоря, крепко сжала ее, со всей силой, в которой нуждалась.
Прошло полтора часа, но я так и не смогла сомкнуть глаз. Огни были погашены, и снаружи не было видно ничего, кроме суши под нами. Хотела уснуть: так будет легче справиться с тошнотой, всегда приходящей во время полета.
Себастьян закрыл глаза, но знала, что он не спит.
– Себастьян…
– Ммм.
– У тебя случайно нет чего-нибудь, чтобы быстро заснуть? Чудодейственная таблетка. Валиум или что-то в этом роде…
Тут он распахнул глаза.
– Я что, похож на человека, который пичкает себя этим дерьмом?
По правде говоря, нет.
– Я устала и хочу спать.
– Тогда закрой глаза и спи.
– Не могу… Перепробовала все, чтобы заснуть. Даже овец считала, но это невозможно.
– Ну, пересчитай оленей, уверен, это сработает.
Не ослышалась? Себастьян Мур шутил?
Беспокойно заерзала на сиденье. Мне было неудобно.
– Можно положить голову тебе на колени?
– Нет.
Черт!
– Только чуть-чуть, чтобы немного расслабить ноги, – сказала я, без всяких скрытых мотивов. Мне и вправду было жутко неудобно.
– Мы летим на частном самолете, в котором шесть удобных кресел, так что можешь лечь, как хочется, и перестать меня беспокоить.
– Ты не слушал мою историю про турбулентность? – спросила я, закатив глаза. – Если пересяду на другие места и по какой-то причине мы разобьемся, умру в одиночестве. Не знаю, как тебе, но для меня это очень печально, а с меня хватит подобного опыта…
– Господи, иди сюда, только успокойся, – сказал он, одновременно приподнимая подлокотник. – Лежи здесь и молчи.
Я улыбнулась.
– Спасибо, Себастьян, ты хороший человек.
Устроилась, положив голову ему на ногу, и свернулась клубочком на сиденье в позе эмбриона.
Как же хорошо… хотя нога была твердой как камень, мне было все равно. Попыталась уснуть, но удалось это только спустя час, когда в состоянии полудремы почувствовала, что Себастьян гладит мои волосы.
Наверное, он думал, что я отключилась, иначе стал бы это делать? Его длинные пальцы пробегали по волосам – от линии роста волос до кончиков. Почти мурлыкала в полудреме от удовольствия, когда он касался кончиками пальцев уха, почти невесомо.
А может, все это снилось? Воображение опять играло со мной?
Что знала точно, так это то, что пока лежала, опустив голову ему на колени, все пять с половиной часов полета до Луизианы, наслаждалась каждой чертовой секундой.
У терминала, чтобы отвезти домой, нас ожидал Питер Вертес. Личный водитель отца всегда был добр ко мне и Габриэлле, вот почему я подбежала и обняла его, как только увидела.
– Очень рад видеть вас, сеньорита, – сказал он привычным официальным тоном. – Приятно с вами познакомиться, сеньор Мур, – добавил он, взглянув на Себастьяна, пожал ему руку, а затем помог уложить чемоданы в багажник «Мерседеса».
Когда мы сели в машину – я на пассажирском сиденье сзади, – а Себастьян завязал разговор с Питером, настроение заметно испортилось. Так всегда бывало, когда предстояла встреча с отцом. Наши характеры были совершенно несовместимы, и в его присутствии приходилось удерживать свой «в допустимых рамках». И меня, конечно, удручало: что бы я ни говорила и ни делала, отец, казалось, всегда испытывал разочарование.
Наш особняк в Луизиане, на мой вкус, был слишком претенциозным, на грани показной роскоши, но это был родной дом, и я любила это место… особенно когда отец бывал в отъезде. Когда подъехали к воротам, невольно улыбнулась: не терпелось отправиться в конюшни и оседлать Филиппа, прекрасного коня, по которому очень скучала. В тот раз, после похищения, улетела в Нью-Йорк почти сразу, так что успела забежать проведать Филиппа лишь на пару минут. А сейчас, спустя два месяца, смогу провести с ним столько времени, сколько захочу. Только с ним.
Когда Питер припарковал машину в конце подъездной аллеи, Роб, сенбернар отца, выбежал навстречу с громким лаем, стуча лапами по земле. Он был размером почти с пони: в детстве я побаивалась его, но мы заключили перемирие, когда мне исполнилось четырнадцать, и я перестала пытаться сесть на него верхом… Это, а также то, что отец подарил мне Филиппа, способствовало тому, что я оставила бедную собаку в покое.
Ласково почесала его за ушами, а затем пошла к дому, чтобы поприветствовать Люпиту, которая, как обычно, ждала на крыльце.
– Здравствуй, Люпе! – сказала я, крепко ее обнимая.
– Ох, солнышко, скажи, что все хорошо и никто больше не причинил тебе вреда… – запричитала она, нежно потрепав меня за щеки и удостоверившись, что я цела и невредима.
Как раз в это мгновение к нам подошел Себастьян с моим чемоданом и своей небольшой сумкой.
Они с Люпитой переглянулись, и Себастьян протянул ей руку и представился.
– Он следит за тем, чтобы со мной ничего не случилось, Люпита, – объяснила я, с улыбкой кивнув в сторону Себастьяна.
– Пожалуйста, позаботьтесь о ней, молодой человек. Наша сеньорита – дикое животное: если она не ищет неприятностей, они сами ее находят.
Состроила гримасу, но Себастьян рассмеялся и кивнул.
– Кажется, прекрасно понимаю, о чем вы.
Сощурилась, переводя взгляд с одной на другого.
– Господи, да о чем вы? Я же сущий ангелочек.
– Увы, слово «ангел» – последнее, которое я бы использовал для описания твоего характера, дочка, – раздался голос отца за спиной.
Я напряглась, хотя для меня это была естественная реакция. Затем расслабилась и повернулась, чтобы, наконец, встретиться с ним.
Он обнял меня, и я вновь почувствовала, как запах его парфюма окутал, впитавшись в одежду.
– Как ты?
– Хорошо.
Отец больше ничего не сказал и подошел к Себастьяну.
– Как дела, юноша? – сказал он, похлопав его по спине и очень приветливо с ним поздоровавшись. – Рад снова видеть тебя. Надеюсь, дочь не доставила много хлопот.
Себастьян улыбнулся, и я с удивлением обнаружила, что они уже знакомы. Вспомнила день, когда Себастьян настучал на меня отцу из-за отказа отменять уроки балета, и почувствовала, что настроение снова испортилось.
– Все в порядке, сеньор Кортес, хотя есть некоторые вопросы, которые хотел бы обсудить с вами.
Отец с улыбкой кивнул.
– Конечно-конечно! Завтра все обсудим вместе с Логаном, не волнуйся. Кстати, тысячу раз об этом говорил, зови меня Алехандро.
Тысячу раз…
Ох, мне это совсем не нравилось.
– Вы знакомы?
Себастьян с отцом переглянулись, и я поняла, что они что-то от меня скрывают. От отца этого ожидала, но не от Себастьяна.
– Ты же не думаешь, что я бы доверил твою защиту кому попало?
Сменила тему:
– Когда приезжает Габриэлла?
Отец нахмурился, когда упомянула сестренку.
– Через три дня.
Кивнула и пошла забирать чемодан, но Себастьян опередил.
– Я помогу.
Позволила ему проводить себя наверх, в комнату, потому что хотела остаться с ним наедине. Внезапно, когда вокруг нас оказалось так много людей, это ощущалось странным, мы привыкли к тому, что всегда были одни.
– Не знала, что ты знаком с отцом… – обронила я, когда мы подошли к двери. Открыла ее и вошла, надеясь, что он сделает то же самое.
Он остался за порогом.
– Он меня нанял. Конечно, я его знаю.
– Обычно за безопасность семьи отвечает Логан Прайс, а вы, похоже, очень хорошо ладите…