Когда магистр Саламатус понял, что живых свидетелей трагедии не будет, он махнул рукой на сохранение дома, и маги Колдовского Ковена помогли огню разгуляться как следует. Чем меньше следов останется, тем проще будет врать Магистрату о том, что случилось на самом деле. А поскольку вранья предполагалось много, думаю, мои шансы попасть в пьесу о новых Джулиане и Мэриэтте в качестве главного злодея тоже сгорели и подернулись пеплом.
Уж и не знаю, радоваться по этому поводу или сокрушаться.
– Разница есть, Морт, – собрав остатки терпения в кулак, попытался втолковать я сыну. – Невозможно управлять человеком, дважды заглянувшим в ад и осознавшим, куда ему предстоит отправиться. Его представления о страхе и неприятностях меняются раз и навсегда.
– Да что с тобой? Ты стал мягкотелым, точно какой-то смертный, – с отвращением произнес Морт. – Я не стал бы пугать твоего бори. Я стал бы его пытать! И, учитывая, как хорошо он умел лечить, эти пытки могли длиться неделями и месяцами. Я подчинил бы его, Сет. Он делал бы все, что я прикажу. Он исцелил бы маму!
– Научись работать головой, дурной мальчишка! Что стоило такому искуснику омертвить свою плоть и перестать ощущать боль? Все твои пытки прошли бы даром…
Морт остановился и набычился – агрессивный, озлобившийся, неспособный ни услышать, ни понять меня. Губы его шевелились, он, словно ребенок, проговаривал про себя аргументы в ответ, но никак не мог подобрать подходящего.
Я тоже остановился.
Морт может мнить о себе что угодно, но мне все происходящее было неприятно не меньше, чем ему. Злость на себя, порожденная неудачей с исцелением Веры, душила, не отпуская, с того самого мгновения, как шпага Тора Бесоборца снесла голову Мастера с костлявых плеч.
И часть ее сейчас я с облегчением выплеснул на зарвавшегося сына.
– Что ему Вера, глупец? – громыхал я, наступая на Морта. – Тебя не было там, в комнатке, где Мастер Плоти заставил плоть сползать с костей девушки, ради которой он и продал свою душу Спящим! Ты не видел, что он делал с другими людьми, которые вообще ничего для него не значили. Кровь и пепел! Да я шел по двоим из тех, с кем позабавился Мастер! Он превратил их в медуз, растворив плоть и кости и разлив их по всей улице, точно яйцо по сковородке. Я сделал по этому «ковру» сорок шагов, и после каждого несчастные кричали. Я выжег живую дверь, сплетенную из двух молоденьких девушек. Я видел прекрасную молодую женщину, от шеи и ниже превращенную в омерзительного слизня. Этому маньяку ты готов доверить свою мать?! Сила Велиара, ну почему твои мозги не поспевают за телом?!
Морт то бледнел, то краснел, и на лице его мало-помалу проступало откровенное бешенство. Глядя в перекошенное лицо мальчишки, я увидел себя и, разом опомнившись, сбавил тон:
– Я не буду говорить о том, что любое прикосновение Мастера могло и меня превратить в жидкую лужицу у его ног, но поверь, Морт, имейся хоть один шанс сохранить этому бори жизнь, чтобы он мог исцелить Веру, я бы его использовал. Твоя мать все еще дорога мне…
– Дорога тебе? – Морт услышал фразу, за которую смог уцепиться. – Дорога тебе, говоришь? Расскажи это Абель! Расскажи это своей анчинской сучке Ли-Ши! Расскажи это своей эльфийской потаскухе. Ах да… уж она-то тебя не услышит. Сказывают, глуха как пень…
Не стоило ему так говорить. Ни про Ли-Ши, ни тем более про Таннис. У меня шкура толстая, а вот у моих женщин – нет.
Бац!
Кулак должен был врезаться в скулу Морта, но юный Слотер ожидал чего-то в этом духе и отреагировал молниеносно. С неестественной быстротой он вскинул руку и блокировал удар предплечьем, после чего отскочил назад, рванув шпагу из ножен…
И замер, уткнувшись носом промеж спаренных стволов «громобоя».
При своих габаритах Морт быстр, как угорь, но не следует забывать – рефлексы он все же унаследовал от меня.
– Довольно этих воплей. Убирайся отсюда, – с трудом сдерживаясь, прорычал я. – Уноси ноги добром. Клянусь всеми Шестью, во второй раз я не буду стрелять тебе в ногу. Я выстрелю выше.
– Да что ты говоришь, дорогой папочка, – брызнул ядом Морт. – Давай спускай курок! Спускай, и я сбегу из ада, чтобы посмотреть, как дядюшка Витар или дядюшка Дредд нарежут из тебя ремешков.
Делано расхохотавшись, он с металлическим лязгом бросил шпагу в ножны.
Я не торопился опускать пистолет: иногда кажется, что это вообще единственное средство, способное отрезвляюще подействовать на Морта.
– А ведь ты боишься меня, Сет, – прекратив смеяться, сказал сын, глядя перед собой ненавидящими глазами. – Боишься, потому что знаешь – я способен задать тебе хорошую трепку. Поэтому, чуть что, ты, весь такой могучий и непобедимый, хватаешься за пистолет. Только не забывай, пистолет может найтись и у меня. И стреляю я лучше.
– Зато верный момент для выстрела никогда подгадать не можешь. Я не боюсь тебя, Морт. Если я беру в руки пистолет, то лишь за тем, чтобы уравнять возможности с твоим Талантом.
– Пф-ф-ф! «Я боюсь не тебя, а твоего Таланта», – издевательски подражая моему голосу, фыркнул Морт. – Игра в слова. Многие считают Сета Слотера гигантским детиной с куцыми мозгами, но я-то знаю, язык у тебя подвешен. Ты мастер прятаться за словами. Научился этому у смертных, недаром столько времени среди них ошиваешься.
Усилием воли я заставил себя опустить пистолет.
Злость никуда не ушла, но на какое-то время я подавил ее, заставив себя предпринять последнюю попытку сгладить конфликт.
– Ты и впрямь считаешь, что Вере станет легче от нашей стычки, Морт?
– Не меняй тему! Я пришел не пререкаться с тобой, а предупредить – у меня есть счет к тебе! У мамы был шанс, но ты его уничтожил. Ты поступил даже хуже – дал ей надежду, а затем растоптал ее. Она могла бы тебя простить, но я так не сделаю. Я не прощу тебя, Сет. Я заставлю тебя страдать. Найду способ!
Наглость и агрессивность Морта сделали свое дело – он наконец добился того, чтобы я окончательно вышел из себя. Я принял вызов.
– Ну так выставь мне свой счет, сынок. Выставь прямо сейчас…
Я уже искренне желал, чтобы он дал мне повод пустить в ход кулаки. По-настоящему. Один не достигший цели тычок не в счет.
В голове сам собой сложился рисунок короткой и безжалостной стычки, которой должен был закончиться разговор отца и сына. Вот я швыряю пистолет в красную от гнева физиономию юного Слотера, разбивая ему нос и дробя переносицу. Бросок застает его врасплох, и Морт не успевает форсироваться. Затем – прежде чем пистолет успеет упасть на землю, – бью в ухо. Оглушенный мальчишка начинает валиться на землю, но я еще успеваю добавить ему локтем, а затем, когда юный великан наконец падает, принимаюсь охаживать ногами – долго и со знанием дела. Пока на земле не останется лежать окровавленный ошметок, скулящий от боли.
Мышцы напряглись, вздулись, обещая сделать все в точности с тем, что подсказывал боевой инстинкт.
Я плохой родитель. Пора это не только признать, но и подтвердить.
Зато морды бью на совесть.
– Не выставлю, Сет. Я выпишу его тебе, как ты мне однажды. Вот этим. – Морт хлопнул себя по поясу, за которым красовалась рукоять длинноствольного пистолета, изукрашенного накладками из слоновой кости и золота. – А руки о тебя марать не буду…
С этими словами он развернулся и двинулся прочь – распаленный, злобный и опасный для любого, кому не повезет подвернуться под руку. Подворачиваться, впрочем, было некому. Наша перепалка, выглядевшая со стороны ссорой двух разъяренных огров, разогнала добрую половину обитателей Аракан-Тизис по углам да щелям. А ведь эти смертные считали, что уж они-то привыкли к обществу Выродка…
Кровь и пепел! Да пропади он пропадом, этот сукин сын! За все, что я сделал и чего не сделал для Веры, она сполна расплатилась со мной, просто произведя на свет такого упрямого и твердолобого болвана, как Морт!
Вот кто здесь настоящий ублю…
Я осекся.
Сквозь пелену ярости до меня дошло, на кого я злюсь по-настоящему.
Да на себя же! На того себя, которого минутой раньше увидел со стороны в облике Морта Сета Слотера. И который мне совсем не понравился.
Резко развернувшись, я с силой ударил кулаком в стену ближайшего дома, выбив кирпич и обрушив солидный пласт извести, смешанной с песком. Кисть пронзило острой болью, которая огненной вспышкой отдалась в голове, выжигая из нее воспаленные мысли.
Уф-ф! Отпустило.
Ощупывая ушибленную руку (не сломано ли запястье?), я побрел обратно.
«Чертов Морт, – уже скорее вяло, чем агрессивно, думалось на ходу, – неужели он и впрямь полагает, будто я не искал возможности оставить Мастера в живых? Что я не хотел исправить жизнь Веры?!»
Даже мой сын не должен быть таким упрямым ослом.
Одна скидка – на возраст. Всего шесть лет все-таки.
Впереди уже показался краешек фасада дома вдовы Маркес, когда из темной подворотни по правую руку от меня раздался голос – негромкий и приглушенный, словно бы идущий из-за полы плаща:
– Эй, ублюдок!
Ах, как славно! Ах, как кстати!
Обознался окликающий или нет, неважно. На своем здоровье он только что поставил крест.
Будет на ком выместить злобное раздражение, оставшееся после перепалки с Мортом! Оскалив зубы в ухмылке, не предвещающей ничего хорошего, я обернулся, нащупывая за спиной рукоять даги…
Ошибка.
Окликнувший меня не обознался. Намереваясь разобраться с Выродком, он поступил единственно правильным образом – тут же нажал на курок. Прежде чем я успел извлечь дагу, в темноте подворотни сверкнула вспышка, воздух разорвал гром пистолетного выстрела.
Бабах!
И вся недолга… никаких задиристых ритуалов, что в ходу у наемных бретеров и сбиров. Никаких объяснений и зловещих фраз. Окликнул, а когда жертва остановилась и повернулась, открыв выстрелу грудь, спустил курок.
Похвально и правильно.
А вот я, поддавшись эмоциям, позволил себе утратить осторожность, за что и поплатился. Ур никому не спускает промахов.