Дин пожал плечами. Сейчас он не мог принять окончательное решение.
– Не знаю. Думаю, это будет зависеть от того, что они скажут.
Кэт опустилась на край кровати рядом с Дином и взяла в ладони его подбородок.
– Ты должен рассказать мне, что будет дальше, понимаешь? Я не прошу номер твоего телефона, не набиваюсь тебе в подружки и все такое. Черт побери, да ты последний человек, с которым мне захотелось бы прогуляться под ручку. Ты выглядишь как полная автокатастрофа. Но, по крайней мере, ты можешь послать мне сообщение. Когда что-нибудь произойдет.
Дин рассеянно кивнул.
– Как я познакомился с тобой? – внезапно спросил он. – Вчера вечером?
Она рассмеялась. У нее были хорошие зубы.
– Так ты не помнишь?
– Нет. Я помню, как танцевал в пабе. Помню, как сидел у тебя на кухне. Но я не помню, в какой момент ты появилась.
– Я была послана темными неведомыми силами судьбы, чтобы навеки изменить ход твоей жизни, – замогильным голосом произнесла она.
Дин сконфуженно рассмеялся. Он не оценил ее юмор, но смог понять, что она умная и забавная. Умнее, чем он.
– Нет, правда, – сказал он.
– Правда? Твоего друга стошнило прямо мне на туфли. Ты помог мне отмыть их.
Дин рассмеялся, теперь уже от души.
– Ты имеешь в виду Томми?
– Да, того солдатика. Он пытался объяснить мне, что у него огромный стояк на рыжих девчонок и что он может целый час не кончать, а потом просто выблевал свое достоинство на меня. Оно было синее.
– Синее?
– Его блевота была синей.
Дин пережил очередное яркое воспоминание: он открывает качающуюся крышку мусорного бачка у Кэт и выбрасывает пару холщовых туфель, покрытых синими пятнами.
– Так ты возьмешь мой номер, мистер Мертвая Подруга? Сойдет текст из трех слов: «Есть отличная сестра», или «Нашелся классный брат», или «Изменил свое мнение». Просто, чтобы я знала.
– Да, конечно, – сказал Дин. – Конечно, я это сделаю.
– Вот и хорошо. – Она с довольной улыбкой похлопала его по руке. – Давай-ка спустимся на кухню и выпьем горячего чаю.
Он последовал за Кэт вниз по лестнице, мимо фотографии кошки в дождевике, мимо бледно-зеленых стен, на кухню, где ночью принял решение, навсегда изменившее его жизнь.
Мэгги
Мэгги сквозь зубы втянула воздух, зажмурилась и скривила лицо. Ее подруга Джоанна Дженни оторвала ткань от ее кожи и бросила ворсистую полоску в маленькое ведро на полу. Мэгги прикусила губу, чтобы удержаться от вскрика. Дженни разгладила другую полоску на внутренней части ягодицы, и Мэгги снова приготовилась к боли.
– Подержи вон там, ладно, Мэгс? – сказала Дженни, указав на мясистую часть бедра. Мэгги ухватилась за полоску и держала ее натянутой, пока Дженни вырывала волоски из той части, о которой Мэгги старалась особенно не думать. Она тихо взвыла и спросила сквозь стиснутые зубы:
– Мы почти закончили?
Дженни изучила ее паховую область густо подведенными тушью глазами и провела пальцами по линии бикини.
– Да, – неопределенно отозвалась она – Почти закончили. Думаю, еще несколько минут.
Дженни уже двадцать пять лет делала Мэгги восковую эпиляцию. Никто из них не помнил, были ли они подругами до того, как Джении в первый раз удалила ей лобковые волосы, или же они стали подругами после этого, но они определенно были хорошо знакомы. Мэгги была не тем человеком, который позволяет многим видеть себя под таким углом.
Мэгги приходила домой к Дженни раз в месяц. На самом деле это было глупо, поскольку теперь никто не видел Мэгги обнаженной, и она даже не пользовалась городскими плавательными бассейнами, так как проводила все свободное время в хосписе. Какое-то время она надеялась, что Дэниэл в один прекрасный день снизойдет до созерцания ее обнаженной натуры, но теперь было ясно, что этого не случится. Однако для Мэгги было важно чувствовать себя ухоженной везде и повсюду. После восковой эпиляции она чувствовала себя чистой и здоровой.
Дженни наконец объявила, что она закончила, и смазала маслом бедра Мэгги.
– Как там твой друг? – спросила Дженни, стащив резиновые перчатки и отправив их ведро.
Мэгги грустно улыбнулась. Ее друг. Это все, чем он был теперь. Горе охватывало ее каждый раз, когда она думала о чудесном странствии, которое им с Дэниэлом было уже не суждено разделить.
– Дэниэл?
– Да.
– Ну, не очень хорошо. – Мэгги скатилась с процедурного стола и поболтала ногами. – Должна сказать, это странный опыт. Очень странно находиться рядом с человеком, который практически…
– Умирает?
– В общем, да. – Мэгги не оценила такую брутальною прямоту. Она была уверена, что есть лучший способ выразить это в словах. – Но это странно. В иные дни он выглядит так, как будто с ним вообще не стряслось ничего плохого. А иногда мне кажется, что я войду в его палату и увижу пустую кровать, аккуратно заправленную, со свежими подушками. Все готово для следующей несчастной души. – Мэгги зябко повела плечами. – Мне так жаль его. Все так затянуто и непредсказуемо. В некотором смысле было бы лучше…
– Если бы его сбил автобус?
– Нет! – Мэгги нервно рассмеялась. – Нет! Я имела в виду, что все это, в конце концов, чрезвычайно болезненно. И ты не можешь… уйти мгновенно. Ты можешь закончить свой век в инвалидном кресле. Или стать слабоумным. Нет! Но, может быть… знаешь, ведь есть швейцарский метод. Один маленький укол, и все кончено.
– Ну да. – Дженни вытерла руки бумажным полотенцем и сняла белый халат. – Именно этим они и занимаются в хосписе, разве нет? Паллиативная медицина? Целая куча мелких уколов, которые убивают тебя по кусочку раз за разом?
– Нет! – горячо возразила Мэгги. – Они просто помогают снять боль.
– Да, но они и не пытаются сохранить ему жизнь, верно? Они не пытаются улучшить его состояние?
– Нет, но это не значит, что они убивают его. Знаешь, он танцевал со мной. Правда. Он повел меня на прогулку в сад и попросил потанцевать с ним. То есть если бы его не вытащили в хосписе из полной безнадежности, то, конечно же, он бы не смог этого сделать. Это был бы постоянный упадок вместо редких приливов энергии. И еще…
Мэгги помедлила. Она уже почти неделю прожила в раздумьях о странном откровении Дэниэла. Она больше никому не говорила об этом, в основном потому, что практически ни с кем не говорила в последние дни. Ее жизнь была поглощена состоянием Дэниэла. Она посмотрела на старую знакомую, возможно, самого близкого человека, не считая детей, матери и Дэниэла, и слова невольно подступили к ее губам.
– Дженни, он поведал мне нечто потрясающее, – сказала Мэгги, натягивая черные брюки. – Я скажу тебе, но ты должна обещать, что ни одна живая душа не узнает об этом.
Дженни вскинула брови:
– Откуда я знаю, кто может интересоваться твоим другом Дэниэлом, если никто из нас даже не знаком с ним?
Мэгги вскинула голову:
– Ну, никогда нельзя знать заранее. Ты должна дать обещание.
– Хорошо, я обещаю. – Дженни вздохнула и улыбнулась подруге.
– В восьмидесятых и девяностых годах он был донором спермы.
Выщипанные брови Дженни взлетели еще выше.
– Ого! – сказала она.
– И у него четверо детей. Два мальчика и две девочки. Одним около двадцати, другим далеко за двадцать.
– Боже ты мой. – Дженни подпихнула подушку у себя за спиной и уставилась на Мэгги.
– Знаю. И он не встречался ни с кем из них. Он ничего не знает о них, кроме пола и дней рождения. А теперь, когда он… теперь, когда ему осталось недолго, он говорит, что хочет увидеть их. И ясно, что в его нынешнем положении он мало что может предпринять в этом отношении.
– Так ты хочешь поучаствовать?
– Да, наверное, хотя я понятия не имею, с чего начать. Это все равно что искать иголку в стоге сена. На самом деле четыре иголки.
– Он сказал тебе, в какой клинике сдавал сперму?
– Нет, – ответила Мэгги. – Я не стала задавать вопросы после того, как он сказал главное. Мне не хотелось слишком давить на него, особенно в таком состоянии.
– Если ты всерьез собираешься заняться этим ради него, тебе нужно знать, с чего начать.
– Да, да. Конечно, ты права.
– Когда ты в следующий раз увидишься с ним?
– Сегодня, после шести вечера.
– И ты серьезно хочешь сделать это для него?
– Абсолютно.
– Тогда ты не можешь позволить себе слоняться вокруг да около. Возьми карандаш и блокнот и расспроси его обо всем. Если метастазы проникнут в его мозг, сегодня вечером у тебя может оказаться последний шанс.
Мэгги поежилась, но потом кивнула:
– Я знаю, – сказала она, ощущая неизбывную печаль при мысли о несчастном Дэниэле, чей мозг разрушался у нее на глазах. – Я сделаю это. Сегодня же. Вечером я поговорю с ним.
Медсестры развозили на тележках напитки, когда Мэгги пришла в хоспис.
– Вино? Пиво? Херес? – спрашивала добродушная женщина с розой в волосах. Такая же роза стояла в вазоне на тележке, рядом с шоколадными пирожными, усеянными серебряными шариками, подарком от анонимного благожелателя. Пирожные, книги и коробки вина. Мэгги дивилась тому, что на свете есть столько душевных людей, украшавших свежеиспеченные пирожные и паковавших их в пластиковые коробочки без какой-либо корысти или интереса к их дальнейшей судьбе, но приходивших на следующей неделе и собиравших такие же коробочки просто из-за обычной человеческой доброты.
Мэгги привыкла считать себя хорошим человеком. Она улыбалась каждому встречному, жертвовала на благотворительность и всегда говорила людям, что они замечательно выглядят. Она отправляла мусор на повторную переработку, брала на выходные чужих детей и снова жертвовала деньги, когда друзья устраивали благотворительные мероприятия. Несколько лет назад она даже участвовала в благотворительном пробеге. Всего лишь одну милю, в красном спортивном костюме. Для помощи больным раком груди. Но, тем не менее. Ей нравилось думать о себе, как о солнечном зайчике в человеческом облике, как о человеке, который делает хмурый день ясным, как о распределителе хорошей кармы. Но теперь она сомневалась в этой оценке, ежедневно сталкиваясь с необходимостью отдавать все больше сил, забот, физической и духовной энергии на труд в хосписе.