– Тебя послушать, ты знаешь, каково это.
– Ага. – Моаш криво улыбнулся. – В моем прошлом тоже есть Приносящие пустоту. Может быть, потому я и понимаю тебя. Может быть, потому и ты понимаешь меня.
– Тогда что…
– Вообще-то, я не хочу об этом говорить, – перебил Моаш.
– Мы Четвертый мост, – заметил Каладин. – Ты сам сказал. Твои проблемы – мои проблемы.
«Моаш, что король сотворил с твоей семьей?»
– Полагаю, это правда, – согласился тот и отвернулся. – Просто… Не сегодня. Сегодня я всего лишь хочу отдохнуть.
– Моаш! – позвал сидевший у костра Тефт. – Ты идешь?
– Иду, – крикнул в ответ Моаш. – Лопен, а ты как? Готов?
Гердазиец ухмыльнулся, вставая и потягиваясь возле костра:
– Я Неповторимый Лопен, то есть готов ко всему и всегда. Пора бы уже это запомнить.
Сидевший неподалеку Дрехи фыркнул и метнул в Лопена кусочком тушеного длиннокорня. Тот шмякнулся гердазийцу прямо на лицо. Лопен, не моргнув глазом, продолжил:
– Как вы можете убедиться, к подобному я тоже был совершенно готов, и готовность моя подтверждается тем, с какой уверенностью я совершаю этот однозначно грубый жест.
Тефт хмыкнул, и они с Питтом и Сигзилом подошли к Лопену. Моаш направился было к ним, потом замешкался:
– Кэл, ты идешь?
– Куда?
– Отдыхать. – Моаш пожал плечами. – Посетим несколько таверн, сыграем несколько партий, выпьем чего-нибудь.
Отдых. Мостовики в армии Садеаса редко отдыхали, по крайней мере не в компании с друзьями. Поначалу они были слишком забитыми, чтобы думать о чем-то еще, кроме как о выпивке, в которой можно было утопить свои печали. Позже нехватка денег и общее предубеждение со стороны военных вынуждали мостовиков держаться обособленно.
Теперь все было по-другому. Каладин неуверенно проговорил:
– Я… Наверное, мне надо остаться… э-э… проверить, как там другие отряды…
– Да ладно тебе, – бросил Моаш. – Нельзя же все время работать.
– Я в другой раз с вами пойду.
– Ну хорошо.
И Моаш побежал к остальным.
Сил покинула костер, где танцевала со спреном огня, и шмыгнула к Каладину. Зависла в воздухе, наблюдая за тем, как компания друзей растворяется в ночи. Потом спросила:
– Почему ты не с ними?
– Сил, я теперь не могу жить такой жизнью. Я не знаю, как мне себя вести.
– Но…
Каладин пошел и налил себе миску похлебки.
42Всего лишь флер
Но что касается Иши’Элина, его роль в их зарождении была важнейшей; он быстро осознал последствия того, что люди получат доступ к потокам, и вынудил их объединиться в особые группы; он, обладающий слишком великой силой, объявил во всеуслышание, что уничтожит всех и каждого, кто не согласится связать себя предписаниями и законами.
Шаллан разбудило гудение. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит, свернувшись клубочком, в роскошной постели в особняке Себариаля. Девушка заснула в одежде.
Гудел Узор, расположившийся на одеяле рядом с ней. Он казался изысканной вышивкой. Занавески на окнах были задернуты – Шаллан не помнила, чтобы сделала это, – и снаружи было темно. День ее прибытия на Равнины превратился в вечер.
– Кто-то входил? – спросила она, садясь и отбрасывая с глаз непокорные рыжие локоны.
– Ммм. Много кто. Теперь ушли.
Шаллан встала и побрела в свою гостиную. Очи Эш, девушка едва заставила себя ступить на чистейший белый ковер. Что, если она оставит следы и испортит его?
«Много кто», о которых упомянул Узор, не убрали еду со стола. Ощутив внезапный жуткий голод, Шаллан уселась на диванчик, подняла крышку с подноса и обнаружила плоский хлеб со сладкой начинкой. К нему прилагались разные соусы.
– Напомни мне поблагодарить Палону утром. Эта женщина божественна.
– Ммм. Нет. По-моему, она… А-а… Преувеличение?
– Ты схватываешь на лету, – похвалила Шаллан, а Узор превратился в трехмерный сгусток извивающихся линий и повис рядом с нею над диваном, словно мяч.
– Нет, – прогудел он. – Я слишком медлителен. Ты предпочитаешь одну разновидность еды другой. Почему?
– Из-за вкуса, – ответила Шаллан.
– Я должен понимать это слово. Но на самом деле не понимаю.
Вот буря! Как же объяснить вкус?
– Вкус – он как цвет… который видишь ртом. – Она скривилась. – И это была ужасная метафора. Прости. У меня проблемы с сообразительностью на голодный желудок.
– Ты сказала «на желудок», – проговорил Узор. – Но я знаю, что на самом деле имелось в виду не это. Контекст позволяет мне понять смысл произнесенного тобой. Можно сказать, что фраза сама по себе – обман.
– Это не обман, – возразила Шаллан, – ведь все понимают и знают, что это значит.
– Мм. Таковы лучшие из обманов.
– Узор, – заметила веденка, отломав кусочек плоского хлеба, – иногда ты такой же вразумительный, как бавец, который пытается цитировать древнюю воринскую поэзию.
Рядом с блюдами лежала записка, в которой говорилось, что Ватах и его солдаты прибыли и размещены в здании по соседству. Ее рабов временно присоединили к слугам в особняке.
Жуя хлеб – он был очень вкусный, – Шаллан направилась к сундукам, намереваясь распаковать свои вещи. Но стоило ей открыть первый же сундук, как в нем обнаружился мигающий красный огонек. Даль-перо Тин.
Шаллан уставилась на него. Видимо, тот же человек, который поставлял Тин сведения. Вероятно, это женщина. Хотя, поскольку станция осведомления находилась в Ташикке, писать мог и не воринец. С ней мог связываться и мужчина.
Она знала так мало. Ей придется быть очень аккуратной… Вот буря, даже если соблюдать осторожность, ее все равно могут убить. Но Шаллан устала от того, что ее все время запугивают.
Эти люди что-то знали про Уритиру. И это была лучшая зацепка Шаллан, опасная или нет. Она достала даль-перо, подготовила доску с бумагой и разместила его в нужном месте. Как только девушка повернула самосвет, чтобы показать, что все готово, перо зависло в неподвижности. Увы, оно не писало. Человек, который хотел с нею связаться, отошел – перо могло вот так мигать часами. Ей придется подождать, пока он вернется.
– Как неудобно, – прошептала Шаллан и улыбнулась своим словам. Неужели она и впрямь жалуется из-за того, что нужно подождать несколько минут ради сеанса мгновенной связи через полмира?
Надо будет придумать, как связаться с братьями. Без даль-пера это будет удручающе медленно. Может, она сумеет передать им сообщение через одну из этих станций осведомления в Ташикке, используя другого посредника?
Она снова уселась на диванчик, положив перо и письменную доску рядом с подносом с едой, и принялась просматривать стопку предыдущих сообщений, которыми Тин обменялась с далеким незнакомцем. Их было не много. Тин наверняка периодически уничтожала донесения. Оставшиеся содержали вопросы о Ясне, Доме Давар и духокровниках.
Шаллан бросилась в глаза одна странность. То, как Тин рассказывала об этих людях, не было похоже на связь вора с теми, кто единожды его нанял. Мошенница говорила о необходимости «наладить отношения» и «сблизиться» с духокровниками.
– Узор, – прогудел Узор.
– Что? – Шаллан глянула в его сторону.
– Узор, – повторил он. – В словах. Ммм.
– На этом листе? – спросила девушка, поднимая страницу.
– На этом и на других. Видишь первые слова?
Шаллан нахмурилась, изучая листы. На всех беседа начиналась с того, что далекий осведомитель задавал Тин вопрос о здоровье или делах. Она каждый раз отвечала простыми словами.
– Я не понимаю.
– Они составляют группы-пятерки, – пояснил Узор. – Квинтеты из букв. Ммм. Каждое сообщение следует узору: первые три слова начинаются с одной из букв квинтета. В ответе Тин два слова начинаются с оставшихся букв.
Шаллан еще раз все просмотрела, но не увидела того, что заметил Узор. Тот снова все объяснил, и ей показалось, что она поняла, но закономерность оказалась слишком сложной.
– Это код, – сделала вывод Шаллан. В этом был смысл; следовало убедиться, что на другом конце линии связи находится правильный человек. Девушка залилась краской, сообразив, что едва не испортила все. Если бы Узор не заметил шифр, если бы даль-перо тотчас же начало писать, Шаллан бы выдала себя.
Она не справится. Невозможно влиться в банду, достаточно умелую и могущественную, чтобы покончить с самой Ясной. Это попросту выше ее сил.
Но она должна.
Шаллан достала альбом и начала рисовать, позволив пальцам двигаться самостоятельно. Нужно стать старше, но ненамного. Она будет темноглазой. Прохожие заметят незнакомую светлоглазую, если та будет разгуливать по лагерю. У темноглазой больше шансов остаться незамеченной. Правильным людям, конечно, она может намекнуть, что пользуется глазными каплями.
Темные волосы. Длинные, как ее настоящие, но не рыжие. Тот же рост, то же телосложение, но совсем другое лицо. Лицо женщины, видавшей виды, как Тин. Шрам поперек подбородка, более угловатые черты. Не красивые, но и не уродливые. Более… заурядные.
Девушка втянула буресвет из лампы возле себя, и прилив сил позволил рисовать быстрее. Это было не возбуждение. Это необходимость идти вперед.
Художница закончила рисунок широким росчерком и обнаружила, что со страницы на нее глядит лицо – почти живое. Шаллан выдохнула свет и почувствовала, как он окутал ее, кружась. На миг у нее все расплылось перед глазами, и она видела только тускнеющее свечение буресвета.
Потом он исчез. Шаллан не почувствовала никаких изменений. Потрогала лицо. На ощупь оно было таким же. Неужели она…
Локон волос на ее плече был черным. Шаллан уставилась на него, потом встала, одновременно испытывая нетерпение и робость. Прошла в ванную комнату и приблизилась к зеркалу, глядя на преображенное лицо с загорелой кожей и темными глазами. Лицо с ее рисунка, которое обрело цвет и жизнь.
– Работает… – прошептала девушка. Это было посерьезнее, чем спрятать прорехи на платье или прибавить себе лет. Это полное преображение. – Что же мы можем с этим сделать?