Ей приходилось повторять все эти доводы каждый раз, когда Узор наблюдал, как она раздевается. Это могло бы помочь, не будь он таким шквально любопытным по поводу всего на свете.
– Анатомические различия между полами кажутся весьма незначительными, – тихонько прогудел Узор. – Но их роль велика. И вы их подчеркиваете. Длинные волосы. Румянец на щеках. Прошлой ночью я наблюдал за Себариалем, когда он принимал ванну, и…
– Умоляю, скажи, что ты пошутил и не делал этого! – Шаллан покраснела и схватила баночку с пастообразным мылом, стоявшую рядом с чугунной ванной.
– Но… я ведь только что сказал, что сделал… В любом случае меня не видели. Мне бы не пришлось этим заниматься, окажись ты сговорчивей.
– Я не стану для тебя рисовать обнаженную натуру!
Она совершила ошибку, упомянув, что многие великие художники обучались таким образом. Дома, потратив немало времени на убеждение, юная художница добилась согласия позировать от нескольких горничных, в обмен на обещание уничтожить наброски. И сдержала слово. Она никогда не рисовала обнаженных мужчин. Буря свидетельница, это было бы неловко!
Девушка не позволила себе задерживаться в ванной и через четверть часа уже стояла одетая перед зеркалом, расчесывая влажные волосы.
И как ей вернуться в Йа-Кевед, обратно к безмятежной сельской жизни? Ответ прост. Скорее всего, никак. Раньше подобная мысль привела бы ее в ужас, а теперь вызывала восторг. Впрочем, Шаллан считала, что сможет заставить братьев приехать на Расколотые равнины. Здесь они будут в куда большей безопасности, чем в родном имении. И что их там удерживает? Почти ничего. Она начала думать, что это решение куда лучше всех прочих и благодаря ему в какой-то степени удастся отложить проблему отсутствующего духозаклинателя.
Как-то раз она даже отправилась на одну из станций осведомления, соединенную с Ташикком, – в каждом военном лагере была такая – и заплатила за письмо, которое вместе с даль-пером должны были доставить из Валата ее братьям. К несчастью, на это требовались недели. Если вообще получится передать посылку. Торговец, с которым она говорила на станции, предупредил, что по Йа-Кеведу стало очень трудно передвигаться по причине войны за престол. Из предосторожности она послала второе письмо из Северной Хватки, что была так далеко от полей сражений, как только представилась возможность. Веденка надеялась, что хоть одно из двух писем дойдет в целости и сохранности.
Когда Шаллан снова установит связь с братьями, она выдвинет им одно-единственное требование: «Бросайте имение Давар. Берите деньги, которые прислала Ясна, и бегите на Расколотые равнины». Пока что она сделала все, что было в ее силах.
Она металась по комнате, прыгая на одной ноге и на ходу надевая туфельки. Миновала карты и подумала: «С вами я потом разберусь».
Пришла пора очаровывать жениха. Каким-то образом. Романы, которые она читала, описывали это дело как несложное. Похлопать ресницами, покраснеть в нужный момент. Что ж, с последним проблем не будет… за исключением «нужного момента». Девушка застегнула рукав, прикрывавший защищенную руку, и, задержавшись у двери, посмотрела на альбом и карандаш, что остались лежать на столе.
Больше она никуда без них не пойдет. Шаллан запихнула в сумку и то и другое и поспешила прочь. По пути через беломраморный дом она прошла мимо Палоны и Себариаля в комнате с громадными стеклянными окнами, выходившими на подветренную сторону, к садам. Палона устроилась лицом вниз на кушетке, и ее полностью обнаженную спину массажировали, в то время как Себариаль полулежал и поедал сладости. У пюпитра в углу стояла молодая женщина и декламировала им стихотворение.
Шаллан ломала голову над тем, что думать об этой паре. Себариаль. Умный интриган или праздный обжора? Или и то и другое? Палоне, безусловно, нравились излишества богатой жизни, но в ней не было даже малой толики надменности. Шаллан провела последние три дня, изучая бухгалтерские книги Себариаля, и нашла в них… абсолютный бардак. Князь казался очень умным в некоторых вопросах. Как же он мог так запустить свою бухгалтерию?
Шаллан не слишком-то хорошо справлялась с цифрами, по сравнению с искусством, но ей нравилось время от времени заниматься математикой. Она твердо решила, что наведет в этих книгах порядок.
Газ и Ватах ждали ее снаружи, у дверей. Они последовали за ней к карете Себариаля, которую предоставили в ее пользование. С ними был один из ее рабов. Ему предназначалась роль лакея. Эн сообщил, что раньше уже этим занимался. Он улыбнулся ей, когда девушка подошла. Это оказалось приятно. Шаллан не помнила, чтобы кто-то из рабов улыбался за время их путешествия, даже когда она выпустила их из клетки.
– Эн, с тобой хорошо обращаются? – спросила веденка, когда он открыл дверь кареты.
– Да, госпожа.
– Ты бы сказал мне, случись иначе?
– Э-э, да, госпожа.
– А ты, Ватах? – Шаллан повернулась к солдату. – Как тебе понравились комнаты, куда вас поместили?
Он хмыкнул.
– Полагаю, это значит, что вы там поместились? – уточнила она.
Газ усмехнулся. Коротышка чутко улавливал игру слов.
– Вы сдержали обещание, – сказал Ватах. – Надо отдать вам должное. Люди счастливы.
– А ты?
– Мне скучно. Мы день за днем сидим без дела, берем от вас жалованье и пропиваем его.
– Большинству мужчин это показалось бы идеальной профессией. – Она улыбнулась Эну и забралась в карету.
Ватах закрыл за ней дверь, а потом заглянул в окно:
– Большинство мужчин – придурки.
– Чушь, – возразила Шаллан с улыбкой. – По закону больших чисел – всего лишь половина.
Ватах хмыкнул. Она училась понимать его хмыканье, что равнялось изучению ватахского. Данное хмыканье можно было примерно перевести так: «Я не признаюсь, что понял эту шутку, потому что тогда испорчу свою репутацию полного и безупречного зануды».
– Кажется, – сказал он, – мы поедем на козлах.
– Спасибо за предложение, – ответила Шаллан и опустила шторку на окне. Снаружи опять тихонько рассмеялся Газ. Мужчины забрались на отведенные для охранников места в задней части кареты, а Эн сел рядом с кучером спереди. Это была самая настоящая карета, которую тянули лошади. Шаллан поначалу стеснялась просить ее, но Палона лишь рассмеялась. «Бери эту штуку, когда тебе потребуется! У меня есть собственная, а если у Тури не будет кареты, у него появится повод не тащиться в гости».
Когда карета тронулась с места, Шаллан опустила шторку на другом окне и достала свой альбом. Узор поджидал ее на первой же чистой белой странице.
– Мы собираемся разобраться, – прошептала Шаллан, – в том, что умеем делать.
– Восхитительно! – откликнулся спрен.
Она достала кошель со сферами и вдохнула немного буресвета. Потом выдохнула его облачком перед собой и попыталась придать ему форму.
Не вышло.
После этого попыталась удержать в голове некое изображение – саму себя, с одним небольшим изменением – с черными волосами вместо рыжих. Выдохнула буресвет, и на этот раз он закружился вокруг нее, завис на миг. Потом снова исчез.
– Глупость какая-то, – негромко пробормотала Шаллан, и с ее губ тек буресвет. Она быстро нарисовала себя с темными волосами. – Какая разница, нарисую я то, что мне нужно, или нет? Карандаши ведь даже не цветные.
– Это не должно иметь значения, – проговорил Узор. – Но имеет – для тебя. Я не знаю причины.
Девушка закончила набросок. Он был очень простой – даже не показывал лица, только волосы, все остальное было лишь намечено штрихами. Но на этот раз, стоило ей опять прибегнуть к буресвету, изображение подействовало и ее волосы почернели.
Шаллан вздохнула, с ее губ тек буресвет.
– Итак, как мне сделать, чтобы иллюзия исчезла?
– Перестань ее подпитывать.
– Как?
– Я должен это знать? – спросил Узор. – Ты же у нас мастер по подпитке.
Шаллан собрала все свои сферы – несколько из них были теперь тусклыми – и положила на сиденье напротив, чтобы нельзя было дотянуться. Это оказалось недостаточно далеко, потому что едва ее буресвет иссяк, она вдохнула опять, используя инстинкты, о которых даже не подозревала. Свет заструился через карету прямо в нее.
– Я весьма хороша, – с кислой миной проворчала Шаллан, – учитывая, как недолго мне довелось практиковаться.
– Недолго? – переспросил Узор. – Но ведь мы впервые…
Веденка внезапно словно оглохла, пока он не договорил.
– Мне и впрямь нужна еще одна копия «Слов сияния», – сказала Шаллан, начиная новый набросок. – Может быть, в ней написано, как отменять иллюзии.
Художница продолжала трудиться над следующим наброском – портретом Себариаля. Она сняла Образ великого князя, когда тот ужинал накануне, сразу же после того, как вернулась из разведки вокруг владений Амарама. Хотелось проработать все детали и присоединить портрет к своей коллекции, так что ей требовалось время. К счастью, дорога была ровная, почти без ухабов. Рисунок не был идеальным, но она в последние дни все меньше и меньше располагала свободными часами. Ей приходилось заниматься изысканиями, трудиться на Себариаля, внедряться в компанию духокровников и встречаться с Адолином Холином. Раньше у нее было куда больше времени. Девушка не могла отделаться от мысли, что значительную его часть потратила зря.
Шаллан позволила работе поглотить себя. Знакомый звук карандаша по бумаге, сосредоточенность творения. Красота повсюду. Создавать искусство означало не захватывать ее, но участвовать в ней.
Закончив, девушка глянула в окно и поняла, что они приближаются к Пику. Она подняла рисунок, изучая его, потом кивнула. Удовлетворительно.
После попыталась использовать буресвет, чтобы создать образ. Веденка выдохнула много света, и он тотчас же собрался, сгустился в изображение Себариаля, который сидел напротив нее в карете. Князь был в той же позе, как и на ее рисунке, и руки держал так, словно резал еду, которую она не изобразила на наброске.
Шаллан улыбнулась. Детали были безупречны. Складки кожи, волоски. Их она не нарисовала – ни один набросок не мог отобразить все волосы на голове, все поры на коже. Ее иллюзия содержала все нужное, так что художница творила не совсем то, что рисовала, но рисунок нужен, чтобы сосредоточиться. Он был моделью, из которой рождалась иллюзия.