Давим загудел в ритме беспокойства:
– Эшонай, Зульн представляет прошлое. Ты не должна так отзываться о ней.
– Прошлое мертво.
Абронай присоединился к Давиму и тоже загудел в ритме беспокойства:
– Возможно, нам следует еще подумать. Эшонай, ты… говоришь не так, как раньше. Я и не понял, что перемены были такими разительными.
Эшонай настроилась на один из новых ритмов – ритм гнева. Воительница удерживала песню внутри и машинально начала гудеть. Они такие трусливые, такие слабые! Из-за них ее народ погибнет.
– Давайте снова встретимся чуть позже, – предложил Давим. – И поразмыслим еще. Я могу побеседовать с тобой с глазу на глаз, если пожелаешь.
– Конечно.
Все поднялись со своих мест на вершине колонны. Эшонай подошла к краю и посмотрела вниз, пока остальные спускались. Шпиль был слишком высоким для прыжка, даже в осколочном доспехе. Ей так хотелось попробовать.
Похоже, все до единого жители города собрались у основания шпиля, ожидая решения. За недели после преображения Эшонай слухи о том, что случилось с ней – а после и с другими, – напитали город некоей смесью тревоги и надежды. Многие приходили к ней, умоляя дать им ту же форму. Они видели, какой шанс та давала.
– Они не согласятся, – раздался позади голос Венли, когда все ушли. Сестра говорила в ритме злобы, одном из новых ритмов. – Ты была слишком агрессивна.
– Давим на нашей стороне, – возразила Эшонай в ритме уверенности. – Чиви тоже перейдет к нам, если ее убедить.
– Этого недостаточно. Если Пятерка не придет к единогласию…
– Не беспокойся.
– Наши люди должны принять эту форму, – сказала Венли. – Это неизбежно.
Эшонай обнаружила, что настраивается на новый ритм изумления… Насмешка – вот что это было. Она повернулась к сестре:
– Ты знала, не так ли? Ты в точности знала, что́ эта форма сделает со мной. Ты это поняла до того, как приняла ее сама.
– Я… Да.
Эшонай схватила сестру за ворот и дернула к себе, крепко держа. В осколочном доспехе это было нетрудно, хотя Венли сопротивлялась сильней, чем должна была, и по ее рукам и лицу пробежала маленькая красная молния. Эшонай не привыкла к тому, чтобы ее сестра-ученая демонстрировала такую силу.
– Ты могла всех нас уничтожить, – прорычала Эшонай. – Что, если бы эта форма сотворила нечто ужасное?
Крик. В ее голове. Венли улыбнулась.
– Как тебе удалось это открыть? – спросила Эшонай. – В песнях такого нет. Тут кроется что-то еще.
Венли не ответила. Она посмотрела сестре в глаза и загудела в ритме уверенности:
– Мы должны сделать так, чтобы Пятерка согласилась. Чтобы выжить, чтобы победить человеков, нужно быть в этой форме – всем до единого. Мы обязаны призвать эту бурю. Эшонай, она… ждет. Ждет и собирает силы.
– Я об этом позабочусь, – сказала Эшонай и отпустила сестру. – Ты можешь собрать достаточно спренов, чтобы мы преобразили всех?
– Мои помощники только этим и занимаются последние три недели. Мы будем готовы преобразить тысячи и тысячи в течение двух Великих бурь перед затишьем.
– Хорошо. – Эшонай начала спускаться по лестнице.
– Сестра! – окликнула Венли. – Ты что-то задумала. Что именно? Как ты убедишь Пятерку?
Эшонай продолжила спускаться. Благодаря силе и равновесию, дарованным осколочным доспехом, она могла не держаться за перила. Приблизившись к концу лестницы, где другие члены Пятерки беседовали с людьми, она остановилась, чтобы быть чуть выше толпы, и сделала глубокий вдох.
А потом прокричала так громко, как только смогла:
– Через два дня я возьму с собой в бурю любого желающего и дам ему эту новую форму!
Толпа замерла, гудение стихло.
– Пятерка желает отнять у вас это право! Они не хотят, чтобы вы получили форму силы. Они испуганы, как кремлецы, которые прячутся в щелях. Они не могут вам перечить! Каждый вправе сам выбрать свою форму.
Воительница вскинула руки над головой, гудя в ритме решимости, и призвала бурю.
Совсем маленькую, просто струйку по сравнению с тем, что их ожидало. Буря родилась между ее ладонями – закружился ветер, сверкнули молнии. Миниатюрный ураган в ее руках, сила и мощь, клубящийся ветер. Прошли века с той поры, как эту силу использовали, и потому – как река, которую перегородили дамбой, – она нетерпеливо ждала освобождения.
Ураган усиливался, кружась вокруг нее, красные молнии трещали, собирался темный туман. Наконец все растаяло. Она услышала, как в толпе поют в ритме благоговения – не гудят, а поют в полный голос. Ими овладели сильные эмоции.
– С этой силой, – объявила Эшонай, – мы сможем уничтожить человеков и защитить себя. Я видела ваше отчаяние. И слышала, как вы поете в ритме скорби. Этого не должно быть! Выходите со мной навстречу буре. Ваше право – и долг! – присоединиться ко мне.
Венли на ступеньках позади нее загудела в ритме напряжения:
– Эшонай, это разделит нас. Слишком агрессивно, слишком неожиданно!
– Все сработает, – бросила Эшонай в ритме уверенности. – Ты не знаешь их так, как знаю я.
Внизу другие члены Пятерки пялились на нее как на предательницу, хоть она и не слышала их песен.
Эшонай спустилась к основанию шпиля и протолкалась сквозь толпу; к ней присоединились ее солдаты в буреформе. Люди расступались, многие гудели в ритме беспокойства. Большинство из пришедших были трудягами или шустриками. Логично. Боеформа делала слушателей слишком прагматичными, чтобы стоять и глазеть.
Генерал в сопровождении других воинов в буреформе покинула центральную городскую площадь. Она позволила Венли увязаться следом, но не обращала внимания на сестру. В конце концов Эшонай подошла к казармам с подветренной стороны города – большой группе зданий, построенных вблизи друг от друга, чтобы солдаты могли жить сплоченно. Хотя ее воинам не предписывалось здесь спать, многие так делали.
С тренировочной площадки на соседнем плато доносился шум – воины оттачивали свои умения или, что более вероятно, тренировались недавно преобразованные солдаты. Вторая дивизия в количестве ста двадцати восьми слушателей была на задании, следила за человеками, вторгшимися на центральные плато. Разведчики в боепарах рассеялись по равнинам. Она поручила им это вскоре после того, как облачилась в новую форму, потому что уже тогда знала – ей придется изменить ход сражения. Воительница желала получить все возможные сведения об алети и их текущей тактике.
Пока что ее солдаты игнорировали новые куколки. Она больше не позволит себе терять воинов из-за этой мелочной игры, ведь теперь каждый мужчина и женщина под ее командованием нес в себе потенциал буреформы.
Однако другие дивизии были здесь. Все семнадцать тысяч солдат. В каком-то смысле великая сила, но, по сравнению с тем, что было когда-то, их осталось очень мало. Она подняла руку, сжатую в кулак, и ее буревая дивизия передала остальным солдатам-слушателям призыв собраться. Те, кто тренировался, отложили оружие и прибежали на зов. Другие вышли из казарм. Через некоторое время к ней присоединились все.
– Пришла пора завершить битву с алети, – громко объявила Эшонай. – Кто из вас желает последовать за мной ради этой цели?
Толпа загудела в ритме решимости. Насколько она могла судить, ни один не загудел в ритме скепсиса. Отлично.
– Для этого потребуется, чтобы все солдаты вслед за мной приняли новую форму, – прокричала Эшонай, и ее слова разносились по рядам.
Вновь они загудели в ритме решимости.
– Я горжусь вами! – воскликнула Эшонай. – Я прикажу дивизии Бури выяснить, что думает каждый из вас об этом преображении. Если кто-то не хочет меняться, я должна знать, кто именно. Это ваше решение, ваше право, и я не стану никого принуждать – но я должна знать.
Она посмотрела на своих буревиков, которые отдали честь и рассыпались на боепары. Эшонай отступила, скрестила руки на груди и стала наблюдать, как боепары по очереди обходили все дивизии. Новые ритмы гудели в ее голове, но ритма мира с его странными воплями Эшонай избегала. С тем, во что она превратилась, не стоило бороться. Боги слишком пристально на нее смотрели.
Поблизости собрались несколько солдат – знакомые лица под затвердевшими черепными пластинами, у мужчин в бороды вплетены осколки самосветов. Ее собственная дивизия, ее былые друзья.
Она не могла объяснить, почему не выбрала их для преображения, а собрала две сотни солдат из разных дивизий. Ей требовались послушные воины, но не очень сообразительные.
Тьюд и солдаты из старой дивизии Эшонай… они слишком хорошо ее знали. Они бы задавали вопросы.
Вскоре она получила донесение. Из войска в семнадцать тысяч лишь горстка отказалась от преображения. Тех, кто не захотел его пройти, собрали на тренировочной площадке.
Пока она размышляла над следующим шагом, подошел Тьюд. Высокий, с мощными руками и ногами, он все время носил боеформу, за исключением двух недель в качестве брачника Билы. Он загудел в ритме решимости – для солдата это означало готовность повиноваться приказам.
– Эшонай, я беспокоюсь, – сказал он. – Неужели столь многим нужно преображаться?
– Если мы не преобразимся, – возразила воительница, – нам конец. Человеки нас уничтожат.
Он продолжал гудеть в ритме решимости, демонстрируя, что доверяет ей. Его глаза, однако, выдавали иные чувства.
Мелу, один из ее буревиков, вернулся и отдал честь:
– Подсчеты завершены, сэр.
– Отлично, – похвалила Эшонай. – Передайте всем. Мы собираемся сделать то же самое с жителями города.
– Со всеми?! – воскликнул Тьюд в ритме тревоги.
– У нас мало времени. Если мы не будем действовать, то упустим возможность выступить против человеков. У нас остались две Великие бури; я хочу, чтобы каждый житель Нарака, согласный принять буреформу, был к этому готов до того, как бури нагрянут. Те, кто не захочет, – в своем праве, но я хочу собрать их вместе, чтобы знать, каковы наши силы.
– Да, генерал, – сказал Мелу.
– Используйте плотное разведывательное построение, – велела Эшонай, указывая на разные части города. – Двигаясь вдоль улиц, считайте каждого. Ради быстроты берите и те дивизии, что не в буреформе. Скажите обычным людям, что мы пытаемся определить, сколько у нас солдат для грядущей битвы, и пусть наши воины будут спокойны, пусть они поют в ритме мира. Соберите тех, кто согласен преобразиться, в центральном кольце. Тех, кто не согласен, пришлите сюда. Дайте им сопровождение, чтобы не заблудились.