го Флита Скорохода. Шут заявлял, что все о нем знали, но Каладину не доводилось слышать такую историю. Флит был худощавый, высокий, с волосами, собранными в доходивший до талии хвост. Вот он приготовился к старту на берегу. Наклонился вперед в позе бегуна и ждет буревой стены, которая с грохотом и рокотом несется к нему через море. Каладин вздрогнул, когда Шут выдал музыкальный взрыв, обозначивший начало гонки.
Флит сорвался с места прямо перед тем, как на него должна была обрушиться злая, яростная стена воды, молний и камней, которые несло ветром.
Шут молчал, пока Каладин не подсказал ему, что произошло дальше:
– Поначалу дела у Флита шли хорошо.
– По камням, по траве наш Флит побежал! Летел, чуть касаясь земли; в душе его солнечный пламень пылал, и ноги как ветер несли. Буря ярилась, клубилась, гналась, но прочь от нее тень Флита неслась! И вот бежит наш Скороход, ужель его победа ждет?
Весь Алеткар преодолев, он был все так же легконог. Но испытанья час настал: пройдет ли горы бегунок? А буря мчится все быстрей и жутко воет на лету, ведь истина открылась ей: его догнать возможно тут.
К высоким горам и хладным пикам все же поднялся наш Скороход. Были склоны круты, были тропы опасны. Неужто теперь он от бури уйдет?
– Ясное дело, нет, – сказал Каладин. – Невозможно все время бежать впереди.
– Нет! Близится буря, за пятки хватая. Флит чует затылком дыхание льда. Кромешная тьма его окружает, морозные крылья трепещут вокруг. Глас камнепада все заглушает, и льется стремительно с неба вода.
Каладин почувствовал это. Ледяная вода просачивалась сквозь его одежду. Всей кожей юноша ощущал удары ветра. Буря ревела так громко, что вскоре он уже ничего не слышал.
Кэл там был. И все чувствовал.
– Флит вершины достиг! Отыскал он свой пик! Вниз по склону бежит все быстрей и быстрей! Оторвавшись от бури, он к солнцу спешит, и к равнинам Азира дорога лежит. На запад мчится бегунок, и шаг его опять широк.
– И все-таки он слабеет, – возразил Кэл. – Ни один человек не смог бы пробежать такое расстояние, не устав. Даже Флит Скороход.
– Но вскоре гонка свое взяла: из ног почти вся сила ушла. Флит Скороход едва дышал. Был близок финал, и соперник отстал. Наш герой потихоньку бежал и бежал.
– Снова горы, – прошептал Каладин. – Шиновар.
– Вновь испытанья час настал, и Флита ужас обуял. Цепь гор туманных перед ним, а дальше – Шин, чудесный край. Чтоб бурю снова обогнать, пришлось по склонам вверх бежать.
– Буря догнала его.
– Вновь буря дышит в затылок ему, и ветер вокруг завывает-кружит! Времени нет, и близок конец, но Флит через горы, как прежде, бежит.
– Она наступает ему на пятки. Даже спустившись по другую сторону гор, он не может ее опередить.
– Герой наш горы пересек, но оторваться вновь не смог. Тропа последняя пред ним, но сил уж нет, Флит изнемог. Шаг каждый – словно тяжкий груз, при каждом вздохе боль в груди. Скорбя, край тихий пересек, движеньем не спугнув траву.
Но буря, порастратив пыл, уж не гремит, и молний нет. Дождь ослабел, едва идет. Ведь Шин – не место для грозы.
Мелькнуло море впереди, и скоро гонке всей конец. Флит держится, едва живой – почти ослеп, бежит с трудом, но дальше ждет его судьба. Ты знаешь сам, что было там, – так расскажи, пусть знают все.
Музыка, но никаких слов. Шут ждал, что добавит Каладин. «Хватит с меня», – подумал тот.
– Он умер. У него ничего не вышло. Конец.
Музыка резко оборвалась. Каладин открыл глаза и посмотрел на Шута. Не рассердится ли тот на такой плохой финал?
Шут пристально глядел на узника, по-прежнему держа инструмент на коленях. Он не сердился.
– Выходит, ты все-таки знаешь эту историю, – сказал Шут.
– Что? Я думал, ты сочиняешь ее на ходу.
– Нет, это все ты.
– Разве это означает, что я ее знаю?
Шут улыбнулся.
– В мире нет ни одной истории, которую уже не рассказали бы хоть один раз. Мы нашептываем их самим себе, как делали все, кто жил до нас. И будут делать все, кому суждено жить. Меняются только имена.
Каладин встрепенулся. Принялся постукивать кончиком пальца по каменной плите, служившей ему скамьей.
– Этот твой… Флит. Он был настоящий?
– Такой же настоящий, как я сам, – подтвердил Шут.
– И он умер? – уточнил Каладин. – До того, как сумел закончить гонку?
– Он умер. – Шут опять улыбнулся.
– Что?
Шут буквально набросился на инструмент. Музыка рвала комнатку на части. Когда ноты достигли новых высот, Каладин встал.
– И в том краю, где грязь кругом, – прокричал Шут, – упал бездыханным наш Флит Скороход! Все силы растратил, себя осушил. Герой не увидит новый восход.
Стихия настигла его наконец – и замерла, дальше не смея лететь. Лил дождь, и, как прежде, выли ветра, но к морю Великая буря не шла.
Ради славы сиянья и жизни самой, ради целей далеких и зова мечтанья. Ветер понял: людьми управляют стремленья, хоть не знает никто, в чем исход испытанья.
Каладин медленно приблизился к решетке. Даже с открытыми глазами, он все видел. Все себе представлял.
– И в том краю, где грязь кругом, Великую бурю Флит победил. Над ним дождь слезы лил и лил, но гонку Флит не прекратил. Да, тело мертво – но воля жива, и с ветром в небо взмыла душа.
И на крыльях последней закатной песни к заре победно рванулась она. Не собьется над морем дыханье у Флита, нет пределов у сил и проворства теперь. Он навеки свободен, и в гонке с ветром ни за что не устанет – ты уж поверь.
Каладин положил руки на прутья решетки. Музыка еще какое-то время звенела в комнате, а потом медленно стихла.
Узник молча замер. Шут смотрел на свой инструмент и с гордостью улыбался. Наконец он сунул гитару под мышку, взял мешок и меч и направился к выходу.
– Что это значит? – прошептал Каладин.
– Это твоя история. Сам решай.
– Но ты ее уже знал.
– Я знаю почти все истории, но эту еще ни разу не пел. – Шут обернулся и посмотрел на него, усмехаясь. – И правда, что же она означает, Каладин из Четвертого моста? Каладин Благословенный Бурей?
– Буря настигла его, – произнес Кэл.
– Буря в конце концов настигает каждого. Разве это имеет значение?
– Я не знаю.
– Хорошо. – Шут поднял острие меча ко лбу, имитируя салют в знак уважения. – Теперь тебе есть о чем подумать.
И он ушел.
60Вуаль прогуливается
Отказался ли ты от самосвета теперь, когда он мертв? Уже не прячешься, как раньше, за именем своего старого учителя? Мне сказали, в нынешнем своем воплощении ты принял имя, которое отсылает к тому, что ты считаешь одной из своих добродетелей.
Ага! – воскликнула Шаллан.
Она проползла через свою мягкую как пух постель, с каждым движением утопая чуть ли не по шею. Свесилась с края, рискуя свалиться на пол, и принялась копаться в бумажных завалах на полу, отпихивая ненужные листы в сторону.
Наконец добыла тот, который требовался, и подняла его, другой рукой отбрасывая волосы с глаз и заправляя их за уши. На листе была карта – одна из тех, древних, о которых упоминала Ясна. Ушла целая вечность на то, чтобы найти на Расколотых равнинах лавочника, торговавшего такими копиями.
– Погляди-ка, – предложила Шаллан, держа карту рядом с современной, изображавшей ту же местность и скопированной ею собственноручно со стены Амарама.
«Негодяй», – заклеймила она про себя.
Шаллан повернула карты так, чтобы Узор, украшавший стену над изголовьем ее кровати, мог их увидеть.
– Карты, – сказал он.
– Узор! – воскликнула Шаллан.
– Не вижу узора.
– Смотри сюда, – велела она, подавшись ближе к стене. – На этой старой карте изображен…
– Натанатан, – прочитал Узор и тихонько загудел.
– Одно из Древних королевств, – добавила Шаллан. – Созданное самими Вестниками ради божественных целей и все такое прочее. Но ты только глянь! – Она ткнула в лист пальцем. – Столица Натанатана, Буревой Престол. Если попробовать установить, где находятся его руины, сравнивая эту старую карту с той, что была у Амарама…
– Они должны располагаться где-то в тех горах, – перебил Узор. – Между словами «Тень Зари» и буквой «Н» – в Ничейных холмах.
– Нет-нет, – возразила Шаллан. – Пусти в ход воображение! Старая карта жутко неточная. Буревой Престол располагался прямо здесь! На Расколотых равнинах.
– Карта этого не показывает, – прогудел Узор.
– Зато намекает.
– Это никакой не узор, – оскорбленно заявил спрен. – Вы, люди, не смыслите в узорах. Взять хотя бы происходящее. Взошла вторая луна. Каждую ночь ты в это время спишь. Но не сейчас.
– Сегодня я не могу спать.
– Больше сведений, пожалуйста, – потребовал Узор. – Почему именно сегодня? Дело в дне недели? Ты всегда не спишь на йесель? Или причина в погоде? Может, стало слишком тепло? Положение лун в сравнении с…
– Все это ни при чем, – перебила его Шаллан, пожимая плечами. – Я просто не могу спать.
– Уверен, твое тело на это способно.
– Скорее всего, – согласилась девушка. – А голова нет. Она переполнена идеями – они словно волны, что бьются о скалы. Скалы, которые… видимо… тоже в моей голове. – Она склонила голову набок. – Кажется, эта метафора не демонстрирует особой ясности моего разума.
– Но…
– Хватит бурчать, – оборвала его Шаллан, пригрозив пальцем. – Сегодня ночью я занимаюсь наукой!
Она положила листок на постель и, свесившись с кровати, добыла еще несколько.
– Я не бурчал, – прогудел Узор. Он перебрался на постель, поближе к ней. – Я не очень хорошо это помню, но разве Ясна не использовала стол, когда… «занималась наукой»?
– Столы для зануд, – бросила Шаллан. – И для тех, у кого нет мягкой кровати. – Интересно, в лагере Далинара нашлась бы для нее такая роскошная кровать? Работы там было бы меньше, скорее всего. Впрочем, она наконец-то сумела разобраться в личных финансах Себариаля и почти готова предоставить ему стопку относительно аккуратных бухгалтерских книг.