– Согласна. – Шаллан приняла его руку. – Я позволю вам присоединить ваш караван к моему.
Он поколебался:
– К вашему.
– Да.
– То есть, я так понял, он будет под вашим управлением?
– А вы ждали чего-то другого?
Он вздохнул, но все же пожал ей руку:
– Нет, видимо, не ждал. – Он отпустил ее руку, потом махнул в сторону двоих мужчин, стоявших поодаль от фургонов. Твлакв и Тэг. – А с этими что делать?
– Они мои, – бросила Шаллан. – Я разберусь с ними.
– Только пусть они держатся в хвосте каравана, если вы позволите, – сказал Макоб, сморщив нос. – Грязные делишки. Я бы не хотел, чтобы от нашего каравана несло их товаром. Как бы там ни было, вам лучше собрать своих людей. Скоро начнется Великая буря. Мы потеряли фургоны – у нас нет лишнего места.
Шаллан оставила их и направилась через долину, стараясь не обращать внимания на мешавшиеся в воздухе запахи крови и копоти. Кто-то вышел из тьмы и догнал ее. Озаренный куда более ярким светом Ватах выглядел не менее грозно.
– Ну? – спросила его Шаллан.
– Я потерял нескольких людей, – без выражения ответил он.
– Они погибли, сражаясь за правое дело. Семьи выживших благословят их за жертву.
Ватах схватил ее за руку и вынудил остановиться. Хватка у него была крепкая до боли.
– Ты выглядишь не так, как раньше, – прошипел он. Шаллан и не замечала, насколько дезертир выше ростом. – Неужто глаза подвели меня? Во тьме я видел королеву. Теперь вижу ребенка.
– Возможно, ты видел то, что хотел видеть. – Шаллан залилась румянцем и попыталась – безуспешно – высвободить руку.
Ватах наклонился к ней. Его дыхание пахло не очень-то сладко.
– Мои люди делали вещи и похуже, – шепнул он, махнув другой рукой в сторону погребальных костров. – В этой глуши мы грабили и убивали. Думаешь, одна ночь все искупила? Думаешь, одна ночь покончит с ночными кошмарами?
Шаллан ощутила пустоту в желудке.
– Если мы пойдем с тобой на Расколотые равнины, мы трупы, – прошипел Ватах. – Нас повесят в тот же момент, как мы вернемся.
– Мое слово…
– Твое слово ничего не значит, женщина! – крикнул воин и крепче сжал хватку.
– Отпусти ее, – приказал Узор у него за спиной.
Ватах крутанулся, озираясь, но рядом с ними никого не было. Когда дезертир повернулся, Шаллан увидела спрена у него на спине.
– Кто это сказал? – требовательно спросил Ватах.
– Я ничего не слышала. – Шаллан умудрилась проговорить это спокойно.
– Отпусти ее, – повторил Узор.
Ватах опять оглянулся, потом снова посмотрел на Шаллан, которая ответила ему безмятежным взглядом. Она даже сумела улыбнуться.
Мужчина отпустил ее запястье, вытер ладонь о штаны и отошел. Узор соскользнул по его спине и ноге на землю и шмыгнул к Шаллан.
– Он станет проблемой, – сказала Шаллан, потирая руку в том месте, где Ватах ее схватил.
– Это фигура речи? – спросил Узор.
– Нет. Я именно так и думаю.
– Любопытно. – Узор наблюдал за тем, как Ватах уходит. – Потому что я думаю, что он уже ею стал.
– Точно.
Она пошла к Твлакву, который сидел на своем месте в передней части фургона, скрестив руки перед собой. Он улыбнулся, увидев Шаллан, но в этот раз улыбка казалась особенно вымученной.
– Итак, – заговорил он с напускной беспечностью, – вы в этом участвовали с самого начала?
– В чем? – спросила Шаллан, взмахом руки прогоняя Тэга, чтобы поговорить с Твлаквом наедине.
– В плане Блата.
– Прошу, поясни.
– Очевидно, что он был в сговоре с дезертирами. Той первой ночью, когда Блат прибежал в лагерь и сообщил о них, он с ними встретился и пообещал помочь захватить нас, если его возьмут в долю. Потому вас обоих и не убили немедленно, когда вы отправились с ними поговорить.
– О-о? Если так, почему Блат вернулся и предупредил нас той ночью? Почему он бросился бежать вместе с нами, а не просто позволил своим «приятелям» убить нас без промедления?
– Возможно, он встретился лишь с некоторыми, – предположил Твлакв. – Да, они разожгли ночью костры на холме, чтобы мы поверили, будто их много, а потом его приятели собрали большую компанию… И… – Он поколебался. – Вот буря! В этом нет никакого смысла. Но как, почему? Мы должны были погибнуть.
– Нас уберег Всемогущий.
– Ваш Всемогущий – нелепица.
– Тебе стоит на это надеяться, – заметила Шаллан, направляясь к задней части стоявшего рядом фургона Тэга. – Потому что если нет, то людей вроде тебя ожидает Преисподняя.
Она осмотрела клетку. Внутри ютились пять рабов в грязных лохмотьях. Каждый был сам по себе, казался невероятно одиноким, хотя фургон был очень тесным.
– Теперь они мои, – заявила Шаллан Твлакву.
– Что? – Он вскочил. – Вы…
– Я спасла твою жизнь, жирный коротышка, – оборвала его веденка. – Ты отдашь мне рабов в уплату за это. Ты должен мне за то, что мои солдаты спасли тебя и твою никчемную шкуру.
– Это грабеж.
– Это справедливость. Если не согласен, подай жалобу королю на Расколотых равнинах, когда мы прибудем.
– Я не поеду на равнины! – крикнул Твлакв, брызгая слюной. – Пусть теперь вас другие везут… светлость. Я направлюсь на юг, как и собирался в самом начале.
– Тогда поедешь без них, – сказала Шаллан и открыла замок клетки своим ключом – тем самым, который он дал ей, чтобы она могла закрываться в своем фургоне. – Ты отдашь мне их рабские грамоты. И да поможет тебе Буреотец, если с ними что-то не так. Я отлично разбираюсь в подделках.
Девушка ни разу не видела рабскую грамоту и не смогла бы отличить настоящую от фальшивой. Это ее не тревожило. Она была уставшей, расстроенной и хотела, чтобы эта ночь поскорее закончилась.
Один за другим пятеро рабов нерешительно выбрались из фургона. Они были заросшие и полуголые. Ее путешествие с Твлаквом не отличалось особым комфортом, но было роскошным по сравнению с тем, что перенесли эти мужчины. Кое-кто поглядывал во тьму, словно в нетерпении.
– Можете сбежать, если желаете, – произнесла Шаллан, смягчив тон. – Я не стану за вами охотиться. Но мне нужны слуги, и я буду вам хорошо платить. Шесть огнемарок в неделю, если вы согласитесь отдавать пять из них в уплату рабского долга. Если не согласитесь, то одну.
Один из них склонил голову набок.
– Так ведь нам в любом случае достанется одна марка? Разве в этом есть смысл?
– Еще какой! – сказала Шаллан и повернулась к Твлакву, который в тревоге замер на краю сиденья. – У тебя три фургона, но только два погонщика. Ты продашь мне третий фургон?
Чулл ей не требовался – у Макоба были лишние, поскольку часть его фургонов сгорела.
– Продать фургон? Ха! Отчего бы просто не украсть его у меня?
– Твлакв, хватит выделываться. Тебе нужны мои деньги или нет?
– Пять сапфировых броумов, – рявкнул он. – И не торгуйся – это грабительская цена.
Она не знала, так ли это на самом деле, но могла себе это позволить. Сфер у нее было достаточно, хоть бо́льшая часть и потускнела.
– Паршунов не отдам, – заявил Твлакв.
– Оставь их себе.
Придется поговорить со старшим караванщиком по поводу обуви и одежды для слуг.
Она пошла прочь, намереваясь отыскать чулла среди лишних зверей Макоба, и миновала караванщиков, собравшихся у одного из погребальных костров. Люди Ватаха бросили в огонь последний труп – кого-то своего – и отступили, вытирая лбы.
Темноглазая караванщица подошла к бывшему дезертиру – одноглазому коротышке, который заговорил во время речи Шаллан, – и протянула ему лист бумаги. Тот взял лист, поскреб бороду и продемонстрировал остальным. Это была молитва, состоявшая из знакомых глифов, но не тех, что обозначали скорбь, как предполагала Шаллан. Это была благодарственная молитва.
Бывшие дезертиры собрались у костра, разглядывая молитву. Потом повернулись и посмотрели на караванщиков, словно впервые их увидели. Два десятка людей стояли молча в ночной тиши; у кого-то были слезы на щеках, кто-то держал за руку ребенка. Шаллан до этого не замечала детей, но не удивилась им. Торговцы проводили жизнь в пути, и семьи странствовали вместе с ними.
Девушка остановилась перед караванщиками, большей частью скрытыми тьмой. Дезертиры, похоже, не знали, как следует вести себя в окружении созвездия благодарных глаз и блестящих слез. Наконец они зажгли молитву. Шаллан склонила голову, как и они, как и все, кто наблюдал за происходящим.
Когда она ушла, бывшие дезертиры стояли, выпрямив спины, и смотрели, как пепел молитвы поднимается к Всемогущему.
22Огни среди бури
Говорят, что буреформа
Ураганы, ливни приносила.
Страшись ее силы, страшись ее силы.
Пусть приход стихий дарует ночь, угодную богам,
Спрены цвета крови вдруг начнут гулянья.
Страшись окончанья, страшись окончанья.
Каладин наблюдал за оконными ставнями, которые то и дело вздрагивали.
Первое затишье. Да, где-то далеко буря продолжала выть, ветер задувал через какую-то расщелину, однако поблизости все оставалось спокойно.
Вдруг все содрогнулось. Ставень яростно задребезжал в оконной раме. Он трясся и трясся, сквозь щели просачивалась вода. Там, в темном хаосе Великой бури, скрывалось нечто. Оно билось и колотилось в окно, желая проникнуть внутрь.
На улице полыхнуло, капли воды заблестели. Еще вспышка.
Потом снаружи все залило светом – ровным, точно сияние сфер, с красноватым оттенком. По какой-то непонятной Каладину причине ему на ум пришел образ чьих-то глаз. Зачарованный, он протянул руку к щеколде, чтобы открыть окно и посмотреть, что там.
– Этот ставень давно пора отремонтировать, – раздраженно заметил король Элокар.
Свет погас. Дребезжание утихло. Каладин моргнул и опустил руку.
– Кто-нибудь, напомните мне, чтобы я попросил Накаля заняться им, – сказал Элокар, не переставая расхаживать мимо своей кушетки. – Ставень не должен протекать. Это королевский дворец, а не деревенская таверна!