К счастью, заметки принцессы были очень подробны. Оказалось, в большинстве старых записей говорится о том, что Уритиру находится в горах. А Расколотые равнины представляли собой нечто вроде плоской чаши.
«Нохадон смог туда дойти», – подумала Шаллан, вспомнив цитату из «Пути королей». Ясна ставила под сомнение достоверность этого заявления, но Ясна так поступала почти с каждым доводом. Через час занятий, пока солнце клонилось к закату, Шаллан обнаружила, что потирает виски.
– С тобой все хорошо? – тихонько спросил Узор.
Он любил выбираться наружу, когда становилось темно, и веденка ему это не запрещала. Она поискала и нашла на столе спрена – сложный рисунок из выступов на древесине.
– Историки, – сказала Шаллан, – это банда обманщиков.
– Ммм… – зажужжал Узор с явным удовольствием.
– Это был не комплимент.
– А-а.
Шаллан захлопнула книгу.
– Предполагалось, что эти женщины – ученые! Вместо фактов они записали мнения и выдали их за правду. Такое впечатление, что эти дамы приложили все усилия к тому, чтобы противоречить друг другу, и еще танцуют вокруг важных тем, словно спрены вокруг огня: никакого тепла, но зато сколько блеска!
– Правда у каждого своя, – прогудел Узор.
– Что? Нет, это не так. Правда – это… ну, правда! То, что реально.
– Твоя правда – то, что ты видишь, – проговорил Узор, явно сбитый с толку. – Разве может быть иначе? Ты эту правду мне и сказала – правду, которая дает власть.
Шаллан посмотрела на спрена, на его выступающие узоры, которые отбрасывали тени в свете ее сфер. Она зарядила их во время Великой бури прошлой ночью, пока ютилась в своем похожем на ящик фургоне. Посреди бури Узор вдруг начал жужжать – это был странный, злой звук. Потом он что-то кричал на непонятном ей языке, перепугав Газа и других солдат, которых она пригласила разделить убежище. К счастью, они не сомневались в том, что во время Великих бурь происходят ужасные вещи, и о происшествии никто не вспоминал.
«Дура, – отругала она себя, открывая пустую страницу в блокноте. – Начни действовать как ученая. Ясна была бы разочарована». Девушка записала последнюю фразу Узора и спросила, постукивая карандашом, который получила от торговцев вместе с бумагой:
– Узор, у этого стола четыре ножки. Разве ты не согласен с тем, что это правда, которая существует независимо от моей точки зрения?
Тот неуверенно зажужжал.
– Что такое «ножка»? Всего лишь нечто, определенное тобой. Без точки зрения не существует ни ножек, ни столов. Лишь древесина.
– Ты мне говорил, что стол воспринимает самого себя таким.
– Только потому, что люди уже давным-давно считают, что стол выглядит именно так. Правда для стола становится таковой, потому что люди создали для себя правду.
«Интересно, – подумала Шаллан, записывая сказанное в блокнот. Пока что ее интересовала не природа правды, но то, каким образом воспринимал правду Узор. – Может, это потому, что он из сферы Разума? Книги говорят, что Духовная сфера представляет собой место чистой истины, в то время как сфера Разума более изменчива».
– Если бы здесь не было людей, спрены смогли бы мыслить?
– Не в этой сфере, – признался Узор. – А про другие я не знаю.
– Непохоже, чтобы тебя это беспокоило, – заметила Шаллан. – Получается, твое существование зависит от людей.
– Так и есть, – ответил Узор по-прежнему беспечно. – Но дети зависят от родителей. – Он поколебался. – Кроме того, есть и другие, способные мыслить.
– Приносящие пустоту, – выдавила Шаллан, похолодев.
– Да. Я не думаю, что мои сородичи жили бы в мире, где существуют только они. У них есть собственные спрены.
Шаллан встрепенулась:
– У Приносящих пустоту есть особенные спрены?
Рисунок на столе уменьшился, сморщился, и его выступающие линии, наползая друг на друга, сделались не такими отчетливыми.
– Ну? – допытывалась Шаллан.
– Мы не говорим об этом.
– Возможно, стоит начать. Это важно.
Узор зажужжал. Она подумала, что он будет настаивать, но через минуту спрен продолжил очень тихо:
– Спрены… это сила… расколотая сила. Сила, получившая сознание через восприятие людей. Честь, Культивация и… и остальные. Частицы, отколовшиеся от целого.
– Остальные? – с намеком переспросила веденка.
Жужжание Узора превратилось в вой. Вскоре он сделался таким высоким, что она едва смогла расслышать единственное слово, которое он произнес с неимоверным усилием:
– Вражда!
Шаллан поспешно записала. Вражда. Что это такое – спрен ненависти? Возможно, большой и уникальный, как Кусичеш из Ири или Ночехранительница. Она никогда не слышала о спренах ненависти.
Пока Шаллан писала, в темнеющей ночи подошел один из ее рабов. На робком человеке была простая туника и штаны – этой самой одеждой ее снабдили торговцы. Подарок она приняла с благодарностью, потому что последние сферы лежали в кубке перед ней и их бы не хватило даже на трапезу в хорошей таверне Харбранта.
– Светлость? – окликнул раб.
– Да, Суна?
– Я… э-э… – Он куда-то указал рукой. – Другая дама, она попросила передать вам…
Он махал в сторону шатра, в котором жила Тин, предводительница немногих оставшихся у каравана охранников.
– Она приглашает меня в гости? – подсказала Шаллан.
– Да. – Суна опустил глаза. – Наверное, поужинать?
– Спасибо, Суна. – Веденка позволила ему отправиться обратно к костру, где он вместе с бывшими рабами помогал готовить еду, пока паршуны собирали хворост.
Рабы светлости Давар – тихая компания. У них на лбу татуировки, а не выжженные клейма. Такой способ менее жесток и обычно применяется к людям, которые добровольно принимали рабскую участь, а не потеряли свободу в качестве наказания за жестокое, серьезное преступление. Эти мужчины увязли в долгах или были детьми рабов, которые продолжали выплачивать долги родителей.
Они привыкли к труду, и их пугала сама идея того, что Шаллан им платит. Скудного жалования должно было хватить, чтобы большинство из них освободились до истечения двухлетнего срока. Им это явно причиняло неудобство.
Шаллан покачала головой, собирая вещи. По пути к шатру Тин она остановилась у костра и попросила Рэда поместить стол обратно в фургон и закрепить там.
Девушка немного переживала из-за своих вещей, но, поскольку сфер в сундуке больше не было, оставила его открытым, чтобы Рэд и Газ могли заглянуть внутрь и увидеть только книги. Она надеялась, что никому не придет в голову мысль в них рыться.
«Ты тоже пляшешь вокруг правды, – упрекнула она себя, удаляясь от костра. – В точности как историки, на которых сердишься». Веденка притворялась, что эти мужчины – герои, но не испытывала иллюзий по поводу их истинной природы. Дезертиры на многое способны, если что-то пойдет не так.
Шатер Тин был большим и хорошо освещенным. Женщина путешествовала не как простая стражница. Во всех смыслах она была самой загадочной персоной в караване. Одной из немногих светлоглазых, не считая самих торговцев. Женщиной с мечом на поясе.
Шаллан заглянула в шатер и обнаружила нескольких паршунов, которые накрывали к ужину низкий походный стол, за которым ели, сидя на полу. Паршуны поспешили наружу, и веденка проводила их подозрительным взглядом.
Сама Тин стояла у окна, прорезанного в ткани. Она была в своем длинном желто-коричневом плаще, застегнутом на талии. Он походил на платье, хотя и был намного жестче любого из нарядов Шаллан. Под плащом на воительнице были соответствующие плотные брюки.
– Я спросила твоих людей, – проговорила Тин, не оборачиваясь, – и они сказали, что ты еще не ужинала. Я велела паршунам принести еды на двоих.
– Благодарю, – ответила Шаллан, входя и пытаясь говорить уверенно. Для этих людей она не робкая девушка, но властная женщина. Теоретически.
– Я приказала своим людям посторожить периметр. Здесь нам никто не помешает.
– Это хорошо.
– Это значит, – произнесла Тин, поворачиваясь, – что ты можешь мне поведать, кто ты такая на самом деле.
Буреотец! О чем это она?!
– Я Шаллан Давар, как уже было сказано.
– Да. – Тин подошла к столу, села и взмахнула рукой. – Прошу.
Девушка осторожно села, как полагается даме, согнув ноги набок.
Тин сидела, скрестив ноги и откинув полы плаща. Она принялась за еду, окуная плоский хлеб в карри, которое казалось слишком темным – и пахло слишком пряно, – чтобы быть женской едой.
– Мужская еда? – спросила Шаллан.
– Всегда ненавидела эти условности. Я выросла в Ту-Байле, мои родители были переводчиками. Я не понимала, что некоторые разновидности блюд предназначены только для женщин или только для мужчин, пока не посетила родину моих отца и матери в первый раз. Мне это по-прежнему кажется глупым. Я буду есть, что хочу, благодарю покорно.
Еда, предназначавшаяся Шаллан, в большей степени соответствовала приличиям и пахла сладко, а не пикантно. Она начала есть, лишь теперь осознав, насколько проголодалась.
– У меня есть даль-перо, – бросила Тин.
Шаллан перевела взгляд с мисочки, в которую макала хлеб, на женщину.
– Оно подсоединено ко второму в Ташикке, – продолжила та, – в одной из новых станций осведомления. Там можно нанять посредника, который выполнит вместо тебя разные вещи. Займется розыском, будет делать запросы – даже передавать сообщения по даль-перу в любой из больших городов мира. Очень впечатляет.
– Звучит как нечто полезное, – осторожно проговорила Шаллан.
– Безусловно. Можно выяснить самые разные вещи. К примеру, я попросила своего посредника разузнать про Дом Давар. Оказалось, это маленький и непримечательный Дом с большими долгами и взбалмошным главой. Он то ли жив, то ли мертв. У него есть дочь, Шаллан, которую никто не видел.
– Я и есть его дочь, – заметила веденка. – Так что «никто» – это преувеличение.
– И почему же, – поинтересовалась Тин, – никому не известная наследница веденского рода путешествует по Мерзлым землям в сопровождении группы работорговцев? Заявляя при этом, будто ее ждут на Расколотых равнинах и будут праздновать ее спасение? Якобы у нее есть могущественные связи, коих хватит, чтобы рассчитаться с целым отрядом наемников?