– Ты ошибаешься во мне, – возразил Садеас. – Ты предполагаешь, что меня по-прежнему волнует возможность все отрицать.
Последний паршенди умер с гневными криками; Садеас ощутил прилив гордости. Другие говорили, что воины-паршенди на поле боя никогда не просили пощады, но он видел однажды – давно, в первый год войны, – как они попытались это сделать. Даже сложили оружие. Князь лично их всех перебил осколочным молотом, одетый в доспех, на глазах у отступающих дикарей, которые наблюдали с близлежащего плато.
Больше никогда ни один паршенди не лишал его или его людей возможности завершить битву надлежащим образом. Садеас махнул авангарду, чтобы собрались и сопроводили его обратно в военные лагеря, пока остальная армия будет зализывать раны. Амарам присоединился к нему и пересек мост, прошел мимо бездельников-мостовиков, которые дрыхли на земле, пока лучшие люди умирали.
– Светлорд, долг обязывает меня присоединяться к вам на поле боя, – сказал Амарам, пока они шли, – но я хочу, чтобы вы знали: я не одобряю то, что вы здесь делаете. Нужно искать способ уладить разногласия с королем и Далинаром, а не злить их еще сильнее.
Садеас фыркнул:
– Не надо мне этих благородных речей. С другими они работают, но я-то знаю, какой ты на самом деле безжалостный.
Амарам стиснул зубы и устремил взгляд перед собой. Когда они достигли своих лошадей, он шагнул к Садеасу, взял его за руку и негромко проговорил:
– Тороль, в мире есть вещи куда более важные, чем ваши мелкие ссоры. Ты, конечно, прав насчет меня. Учти это, равно как и тот факт, что я лишь тебе могу сказать правду. Алеткар должен быть сильным и готовым к тому, что грядет.
Садеас забрался на чурбан, который принес ему конюх. Садиться на лошадь в осколочном доспехе следовало правильно, чтобы не навредить животному. Кроме того, однажды Садеас шлепнулся на задницу, когда сунул ногу в стремя, а оно, не выдержав, лопнуло.
– Алеткар и впрямь должен стать сильным, – согласился он, протягивая закованную в броню руку. – Так что я сделаю его таким, опираясь на силу кулака и власть крови.
Амарам, поколебавшись, вложил в его ладонь светсердце, и Садеас стиснул трофей, держа в другой руке поводья.
– И тебя не мучают сомнения? – спросил Амарам. – Из-за того, что ты делаешь? Из-за того, что нам приходится делать? – Он кивком указал на группу лекарей, которые несли раненых по мостам.
– Сомнения? С какой стати? Я даю этим ничтожествам шанс умереть в бою за что-то стоящее.
– Да, ты теперь часто говоришь подобное. Раньше ты был другим.
– Я научился принимать мир таким, какой он есть. – Садеас развернул коня. – На это способны лишь немногие люди. Большинство бредет вслепую, надеясь, грезя и притворяясь. Им не добиться ни одной шквальной перемены в этой жизни. Нужно смотреть миру прямо в глаза, осознавать всю его грязную жестокость. Надо признавать его порочность. Смириться с ней. Только так и можно достичь чего-нибудь стоящего.
Сжав колени, Садеас направил коня вперед, покинув Амарама.
Этот человек сохранит верность ему. Князья понимали друг друга. Даже то, что Амарам сделался осколочником, ничего не изменит.
Когда Садеас и его передовой отряд приблизились к армии Хатама, он заметил группу паршенди, которые следили за ними с ближайшего плато. Их разведчики стали дерзкими. Он послал группу лучников, чтобы прогнали дикарей, а потом направился к фигуре в сверкающем осколочном доспехе во главе армии Хатама: это был сам великий князь верхом на ришадиуме. Преисподняя! Эти животные были несравнимо лучше любых лошадей. Как бы добыть одного?
– Садеас? – издалека заорал Хатам. – Что ты натворил?!
Мгновенно приняв решение, Садеас размахнулся и швырнул светсердце через плато, разделявшее их. Оно ударилось о скалу возле Хатама и покатилось по земле, излучая слабый свет.
– Мне стало скучно, – прокричал Садеас в ответ. – И я решил сберечь ваши силы.
Потом он продолжил путь, игнорируя новые вопросы. Сегодня Адолин Холин снова сражался на дуэли, и Садеас захотел на нее пойти – мало ли, вдруг юнец опять оконфузится.
Через несколько часов Садеас занял свое место на трибуне дуэльной арены, дергая широкий галстук на шее. Невыносимые штуки – модные, но невыносимые. Он не признался бы ни одной живой душе, даже Йалай, что с радостью переоделся бы в простой мундир, как Далинар.
Садеас, разумеется, не мог себе такое позволить. Не только потому, что никто не должен был увидеть, как он покоряется Заповедям и власти короля, но потому, что военная форма на самом-то деле была неправильной одеждой для этого времени. Битвы, которые они теперь вели за Алеткар, не имели ничего общего с мечами и щитами.
Когда играешь роль, важно нарядиться соответствующим образом. Мундир Далинара демонстрировал, что он проиграл, что он не понял, в какую игру ввязался.
Садеас в ожидании откинулся на спинку сиденья; тем временем трибуна заполнилась шепотами, как миска заполняется водой. Свободных мест не было. Трюк Адолина во время предыдущей дуэли привлек внимание, а все новое пользовалось успехом при дворе. Вокруг места, где сидел Садеас, было пустое пространство, дававшее ему уединение, хотя на самом деле он занимал простое сиденье, встроенное в каменные ступени открытых трибун, окружавших яму, на дне которой располагалась арена.
Тороль Садеас ненавидел ощущения, которые испытывал, снимая осколочный доспех, а еще сильней он ненавидел то, как его собственное тело выглядело. Когда-то ему смотрели вслед. Когда-то он был столь силен, что подчинял себе всех людей в комнате, они глядели на него, и многие вожделели. Вожделели его власти и того, кем он был.
Садеас это терял. О, он был все еще силен – возможно, даже сильнее, чем раньше. Но смотрели на него по-другому. Великого князя раздражали любые признаки того, что люди понимали: он утратил свою молодость.
Тороль шаг за шагом приближался к смерти. Эта участь ждала любого, верно, но он чувствовал ее близость. До рокового рубежа, надеялся Садеас, оставались десятилетия, но эта граница отбрасывала длинную-длинную тень. Единственная дорога к бессмертию лежала через завоевания.
Шуршание одежд возвестило о прибытии Йалай, которая опустилась на сиденье рядом с ним. Садеас рассеянно протянул руку, положил ладонь на ее поясницу и почесал в том месте, где ей нравилось. У нее было симметричное имя. Маленькое богохульство со стороны ее родителей – не каждая пара осмелилась бы намекнуть, что их ребенок столь свят. Садеасу такие нравились. Действительно, имя и было тем, что в первую очередь заинтриговало его в ней.
– Ммм… – сказала его жена со вздохом. – Отлично. Я вижу, дуэль еще не началась.
– Полагаю, вот-вот начнется.
– Хорошо. Ненавижу ждать. Говорят, ты отдал добытое сегодня светсердце.
– Швырнул Хатаму под ноги и уехал, как будто мне наплевать.
– Умно. Я до такого не додумалась. Ты подорвешь заявление Далинара о том, что мы противимся ему только из жадности.
Внизу на поле наконец-то вышел Адолин в своем синем осколочном доспехе. Несколько светлоглазых вежливо зааплодировали. С другой стороны арены Эраннив покинул собственную комнату для приготовлений; его отполированный доспех был натурального цвета, не считая нагрудника, выкрашенного в непроницаемый черный.
Садеас прищурился, все еще почесывая поясницу Йалай.
– Эта дуэль вообще не должна была состояться, – проворчал он. – Предполагалось, что все слишком его боятся или слишком им пренебрегают, чтобы принять вызов.
– Дураки, – негромко сказала Йалай. – Они знают, что должны делать; Тороль, я снабдила их необходимыми подсказками и обещаниями. И все-таки каждый из них втайне мечтает стать тем, кто победит Адолина. На мастеров дуэльного дела не стоит полагаться. Они дерзкие, вспыльчивые и слишком озабочены тем, как бы продемонстрировать всем свою мощь и прославиться.
– Нельзя допустить, чтобы план его отца сработал.
– Он не сработает.
Садеас покосился туда, где расположился Далинар. Их места находились не очень далеко друг от друга – можно было легко докричаться. Далинар на него не смотрел.
– Я построил это королевство, – тихо проговорил Садеас. – Йалай, я знаю, насколько оно хрупкое. Будет не так уж трудно все тут развалить. – И это единственный способ как следует отстроить все заново. Словно перековать меч. Остатки старого нужно расплавить, и только после этого можно браться за создание чего-то на замену.
Внизу началась дуэль: Адолин помчался через усыпанную песком арену на Эраннива, в руках у которого был старый меч Гавилара с его зловещими выступами. Адолин атаковал слишком быстро. Неужели мальчик поддался нетерпению?
Толпа светлоглазых притихла, а темноглазые начали кричать в предвкушении нового представления, как в прошлый раз. Однако это сражение не превратилось в рукопашный бой. Противники обменялись пробными ударами, и Адолин отступил, получив удар в плечо.
«Разиня», – подумал Садеас.
– Я наконец-то узнала, в чем причина того переполоха, что приключился в королевских покоях две недели назад, – заметила Йалай.
Садеас улыбнулся, не отводя взгляда от дуэлянтов.
– Ну разумеется, ты узнала.
– Покушение. Кто-то повредил балкон короля в неуклюжей попытке уронить его с высоты в сотню футов прямо на камни. Судя по тому, что мне сказали, почти сработало.
– Тогда попытку не следует называть неуклюжей, раз она почти удалась.
– Прости, Тороль, но в вопросах убийств «почти» – очень большая разница.
Это точно.
Садеас покопался в своих эмоциях, пытаясь отыскать хоть толику волнения при известии о том, что Элокар чуть не погиб. Ничего не нашел, кроме легкой жалости. Мальчик ему нравился, но, чтобы перестроить Алеткар, нужно уничтожить былую власть до последних крупиц. Элокар умрет. Лучше всего тихо, после того как с Далинаром будет покончено. Садеас предполагал, что придется собственноручно перерезать молодому королю горло, из уважения к старине Гавилару.