На смерть Александра Блока
Мгновенья высокой красы! –
Совсем незнакомый, чужой,
В одиннадцатом году,
Прислал мне «Ночные часы»[84].
Я надпись его приведу:
– Поэту с открытой душой.
Десятый кончается год
С тех пор. Мы не сблизились с ним.
Встречаясь, друг к другу не шли:
Не стужа ль безгранных высот
Смущала поэта земли?..
Но дух его свято храним
Раздвоенным духом моим.
Теперь пережить мне дано
Кончину еще одного
Собрата-гиганта. О, Русь
Согбенная! горбь, еще горбь
Болящую спину. Кого
Теряешь ты ныне? Боюсь,
Не слишком ли многое! Но
Удел твой – победная скорбь.
Пусть варваром Запад зовет
Ему непосильный Восток!
Пусть смотрит с презреньем в лорнет
На русскую душу: глубок
Страданьем очищенный взлет,
Какого у Запада нет.
Вселенную, знайте, спасет
Наш варварский русский Восток!
Письмо из Эстонии
Когда в оранжевом часу
На водопой идут коровы
И перелай собак в лесу
Смолкает под пастушьи зовы;
Когда над речкою в листве
Лучится солнце апельсинно
И тень колышется недлинно
В речной зеленой синеве;
Когда в воде отражены
Ногами вверх проходят козы
И изумрудные стрекозы
В ажурный сон погружены;
Когда тигровых окуней
За стаей стая входит в заводь,
Чтобы кругами в ней поплавать
Вблизи пасущихся коней;
Когда проходят голавли
Голубо-серебристо-ало, –
Я говорю: «Пора настала
Идти к реке». Уже вдали
Туман, лицо земли вуаля,
Меняет абрис, что ни миг,
И солнце, свет свой окораля,
Ложится до утра в тростник.
Светлы зеркальные изгибы
Реки дремотной и сырой,
И только всплески крупной рыбы.
Да крики уток за горой.
Ты, край святого примитива,
Благословенная страна.
Пусть варварские времена
Тебя минуют. Лейтмотива
Твоей души не заглушит
Бэдлам всемирных какофоний.
Ты светлое пятно на фоне
Хао́сных ужасов. Твой вид –
Вид девочки в публичном доме.
Мир – этот дом. Все грязны, кроме
Тебя и нескольких сестер. –
Республик малых, трудолюбных,
Невинных, кротких. Звуков трубных
Тебе не нужно. Твой шатер
В тени. И путь держав великих
С политикою вепрей диких
Тебе отвратен, дик и чужд:
Ведь ты исполнен скромных нужд.
Повечерело. С ловли рыбы
Я возвращаюсь. Окуньки
На прутике. Теперь икры бы
Под рюмку водки! Огоньки
Сквозь зелень теплятся уютно,
И в ясной жизни что-то смутно…
Блестящая поэза
Я жить хочу совсем не так, как все,
Живущие, как белка в колесе,
Ведущие свой рабий хоровод,
Боящиеся в бурях хора вод.
Я жить хочу крылато, как орел,
Я жить хочу надменно, как креол,
Разя, грозя помехам и скользя
Меж двух соединившихся «нельзя».
Я жить хочу, как умный человек,
Опередивший на столетье век,
Но кое в чем вернувшийся назад,
По крайней мере лет на пятьдесят.
Я жить хочу, как подобает жить
Тому, кто в мире может ворожить
Сплетеньем новым вечно-старых нот, –
Я жить хочу, как жизнь сама живет!
Из книги «Соловей»1923 г.
Интродукция
Я – соловей: я без тенденций
И без особой глубины…
Но будь то старцы иль младенцы, –
Поймут меня, певца весны.
Я – соловей, я – сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.
Я – соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей? –
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в руладах из ветвей!
Я – соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!
Слава
Мильоны женских поцелуев –
Ничто пред почестью богам:
И целовал мне руки Клюев;
И падал Фофанов к ногам!
Мне первым написал Валерий,
Спросив, как нравится мне он;
И Гумилев стоял у двери,
Заманивая в «Аполлон».
Тринадцать книг страниц по триста
Газетных вырезок – мой путь.
Я принимал, смотря лучисто,
Хвалу и брань – людишек муть.
Корректен и высокомерен,
Всегда в Неясную влюблен,
В своем призвании уверен,
Я видел жизнь, как чудный сон.
Я знаю гром рукоплесканий
Десятков русских городов,
И упоение исканий,
И торжество моих стихов!
Высшая мудрость
Я испытал все испытанья.
Я все познания познал.
Я изжелал свои желанья.
Я молодость отмолодал.
Давно все найдены, и снова
Потеряны мои пути…
Одна отныне есть основа:
Простить и умолять: «Прости».
Жизнь и отрадна, и страдании
И всю ее принять сумей.
Мечта свята. Мысль окаянна.
Без мысли жизнь всегда живей.
Не разрешай проблем вселенной,
Не зная существа проблем.
Впивай душою вдохновенной
Святую музыку поэм.
Внемли страстям! природе! винам!
Устраивай бездумный пир!
И славь на языке орлином
Тебе – на время данный! – мир!
Ямбург
Всегда-то грязный и циничный,
Солдатский, пьяный, площадной,
С культурным краем пограничный,
Ты мрешь над лужскою волной.
И не грустя о шелке луга.
Услады плуга не познав,
Ты, для кого зеркалит Луга[87],
Глядишься в мутный блеск канав.
Десяток строк живого ямба,
Ругательных и злых хотя б.
Великодушно брошу, Ямбург[88],
Тебе, растяпа из растяп!
Тебя, кто завтра по этапу
Меня в Эстляндию пошлет,
Бью по плечу, трясу за лапу…
Ползучий! ты мне дал полет!
Рескрипт короля
Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи, –
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам.
Моим – любовь и песнопенья! –
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен
В себе настолько убежден, –
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе – порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран королем поэтов, –
Да будет подданным светло!
Двусмысленная слава
Моя двусмысленная слава
Двусмысленна не потому,
Что я превознесен неправо, –
Не по таланту своему, –
А потому, что явный вызов
Условностям – в моих стихах
И ряд изысканных сюрпризов
В капризничающих словах.
Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь, кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.
Бранили за смешенье стилей,
Хотя в смешеньи-то и стиль!
Чем, чем меня не угостили!
Каких мне не дали «pastilles»![89]
Неразрешимые дилеммы
Я разрешал, презрев молву.
Мои двусмысленные темы –
Двусмысленны по существу.
Пускай критический каноник[90]
Меня не тянет в свой закон, –
Ведь я лирический ироник:
Ирония – вот мой канон.
О чем поет
О чем поет? поет о боли
Больного старика – отца,
Поет о яркой жажде воли,
О солнце юного лица.
О чем поет? о крае смутном,
Утерянном в былые дни,