И не подула на солнце июнье,
И ослепило оно новолунье
Победоносным лучом.
Бог, Вседержатель неба, солнечный Вседержатель,
Сам Себя сотворивший, Койта и с ним Эмарик,
Бог разразился гневом: «Дерзостные! дрожите,
План мой нарушить смели, оцепенившие миг!»
В небе раздался испуганный крик:
То растерялись – и Койт, небожитель,
И Эмарик, распустившая нити
Льняных волос на свой лик.
Но пережив мгновенье, пламенным чувством смелы,
Правы своей любовью, искренностью осмелев,
Койт с Эмарик вскричали: «Мы пред Тобою белы!
Мы пред Тобою невинны! Твой непонятен гнев!»
И Эмарик, от тоски побледнев,
Облако в руки взяла и запела,
Пела о чувстве своем и бледнела
Бледностью девственных дев.
Он справедлив, Премудрый! Бог остается Богом,
Смелое возмущенье может судью восхитить!
Месть пробуждает правда только в одном убогом,
Бог же всегда был Богом, пламя готовым простить.
И даровал Он им право любить,
В вешние ночи скрещаться дорогам,
Разным путям их, и в этом немногом
Счастье уметь находить!
Из книги «Вервэн»
Музе музык
Не странно ли, – тринадцатого марта,
В трехлетье неразлучной жизни нашей,
Испитое чрез край бегущей чашей, –
Что в Ревель нас забрасывает карта?
Мы в Харькове сошлись и не в Иеве ль
Мечтали провести наш день интимный?
Взамен – этап, и, сквозь Иеве, в дымный
Холодный мрак, – и попадаем в Ревель.
Как он красив, своеобразен, узок
И элегантно-чист, весь заостренный!
Восторженно, в тебя всегда влюбленный,
Твое лицо целую, муза музык!..
Придется ли нам встретить пятилетье
И четверть века слитности – не знаю.
Но знаю, что никто-никто иная
Не заменит тебя, кого ни встреть я…
Встреч новых не ищу и не горюю
О прежних, о дотебных, – никакие
Соблазны не опасны. Я целую
Твое лицо открытое, Мария[76].
Пора безжизния
Кончается октябрь, бесснежный и туманный.
Один день – изморозь. Тепло и дождь – другой.
Безлистый лес уснул гнилой и безуханный,
Бесцветный и пустой, скелетный и нагой.
На море с каждым днем все реже полотенца:
Ведь Осень, говорят, неряха из нерях…
И ходят две сестры – она и Инфлюэнца,
Две девы старые, – и топчутся в дверях.
Из скромных домиков их гонят: кто – дубиной,
Кто – жаркой банею, кто – ватным армяком;
Кто подогадливей, их просто гонит хиной,
Легко тягающейся с крепким тумаком…
Пора безжизния!.. И даже ты, телега,
Не то ты ленишься, не то утомлена…
Нам грязь наскучила. Мы чистого ждем снега.
В грязи испачкала лицо свое луна…
Элегия изгнания
В моем добровольном изгнаньи
Мне трудно представить, что где-то
Есть мир, где живут и мечтают,
Хохочут и звонко поют.
Да полно! не только ль мечтанье –
Соблазны культурного света?
Не всюду ли жизнь проживают,
Как я в заточении тут?
И разве осталась культура,
Изыски ее и изборы,
Уто́нченные ароматы
Симфоний, стихов и идей?
И разве полеты Амура
Ткут в воздухе те же узоры?
И разве мимозы не смяты
Стопой озверелых людей?
Вот год я живу, как растенье,
Спасаясь от ужасов яви,
Недавние переживанья
Считая несбыточным сном.
Печально мое заточенье,
В котором грущу я по славе,
По нежному очарованью
В таком еще близком былом.
Конечное ничто
С ума сойти – решить задачу:
Свобода это иль мятеж?
Казалось, все сулит удачу, –
И вот теперь удача где ж?
Простор лазоревых теорий,
И практика – мрачней могил…
Какая ширь была во взоре!
Как стебель рос! и стебель сгнил…
Как знать: отсталость от европья?
Передовитость россиян?
Натура русская – холопья?
Сплошной кошмар. Сплошной туман.
Изнемогли в противоречьях.
Не понимаем ничего.
Всё грезим о каких-то встречах –
Но с кем, зачем и для чего?
Мы призраками дуализма
Приведены в такой испуг,
Что даже солнечная призма
Таит грозящий нам недуг.
Грядет Антихрист? не Христос ли?
Иль оба вместе? раньше – кто?
Сначала тьма? не свет ли после?
Иль погрузимся мы в ничто?
В роли рикши
Пятнадцать верст на саночках норвежских
Я вез тебя равниной снеговой,
На небе видя зубров беловежских,
Из облаков содеянных мечтой.
Пятнадцать верст от Тойлы и до Сомпе,
В дороге раза два передохнув,
Я вез тебя и вспоминал о помпе,
С какой поил вином меня Гурзуф…
Пятнадцать верст, уподобляясь рикше,
Через поля и лес тебя я вез…
Но, к лошадиной роли не привыкши,
Прошу мне дать обед, а не овес…
К воскресенью
Идут в Эстляндии бои, –
Грохочут бешено снаряды,
Проходят дикие отряды,
Вторгаясь в грустные мои
Мечты, вершащие обряды.
От нескончаемой вражды
Политиканствующих партий
Я изнемог: ищу на карте
Спокойный угол: лик Нужды
Еще уродливей в азарте.
Спаси меня, Великий Бог,
От этих страшных потрясений,
Чтоб в благостной весенней сени
Я отдохнуть немного мог,
Поверив в чудо воскресений.
Воскресни в мире, тихий мир!
Любовь к нему, в сердцах воскресни!
Искусство, расцвети чудесней.
Чем в дни былые! Ты, строй лир,
Бряцай нам радостные песни!
Из книги «Менестрель»1921 г.
Увертюра к т. XII
Пой, менестрель! Пусть для миров воспетья
Тебе подвластно все! пусть в песне – цель!
Пой, менестрель двадцатого столетья!
Пой, менестрель!
Пой, менестрель! Слепец – ты вечно зрячий.
Старик – ты вечно юный, как апрель.
Растопит льды поток строфы горячей –
Пой, менестрель!
Пой, менестрель, всегда бездомный нищий,
И правду иносказно освирель…
Песнь, только песнь – души твоей жилище!
Пой, менестрель!
Поэза правительству
Правительство, когда не чтит поэта
Великого, не чтит себя само
И на себя накладывает veto
К признанию и срамное клеймо.
Правительство, зовущее в строй армий
Художника под пушку и ружье,
Напоминает повесть о жандарме,
Предавшем палачу дитя свое.
Правительство, лишившее субсидий
Писателя, вошедшего в нужду,
Себя являет в непристойном виде
И вызывает в нем к себе вражду.
Правительство, грозящее цензурой
Мыслителю, должно позорно пасть.
Так, отчеканив яркий ямб цезурой[77],
Я хлестко отчеканиваю власть.
А общество, смотрящее спокойно
На притесненье гениев своих,
Вандального правительства достойно,
И не мечтать ему о днях иных…
Поэза об Эстонии
Как феникс, возникший из пепла,
Возникла из смуты страна.
И если еще не окрепла,
Я верю, окрепнет она:
Такая она трудолюбка,
Что сможет остаться собой.
Она – голубая голубка,
И воздух она голубой.
Всегда я подвержен надежде
На этих утесах, поверь, –
В Эстляндской губернии прежде,
В республике Эсти теперь.
Где некогда бился Калевич[78],
Там может ли доблесть уснуть?
О, сказочный принц – королевич
Вернется к любимой на грудь!
Давно корабли вдохновений
Качнул к побережью прилив:
Их вел из Поэзии гений
Со сладостным именем – Лийв[79].
Запомни: всегда вдохновенна