И вся ты подобна невесте,
И вся ты подобна мечте,
Эстония, милая Эсти,
Оазис в житейской тщете!
Письмо
Отчаянье и боль мою пойми, –
Как передать мне это хладнокровно? –
Мужчины, переставши быть людьми,
Преступниками стали поголовно.
Ведь как бы человека ни убить,
Потом в какие б роли ни рядиться,
Поставив лозунг: «Быть или не быть», –
Убивший все равно всегда убийца.
Разбойник ли, насильник, патриот,
Идейный доброволец, подневольный
Простой солдат – ах, всякий, кто идет
С оружием, чтоб сделать брату больно.
Чтоб посягнуть на жизнь его – палач,
Убийца и преступник, вечный Каин!
Пускай всю землю оглашает плач
С экватора до полюсных окраин…
Какие ужасающие дни!
Какая смертоносная отрава!..
Отныне только женщины одни
Людьми назваться получают право…
Поэза весеннего ощущения
От тоски ты готова повеситься,
Отравиться иль выстрелить в рот.
Подожди три оснеженных месяца –
И закружит весна хоровод.
Будут петь соловьи о черемухе,
И черемуха – о соловьях.
Дай-то Бог револьверу дать промахи
И веревке рассыпаться в прах.
Будут рыб можжевеловой удочкой
Подсекать остриями крючка.
Будет лебедь со снежною грудочкой
Проплывать по реке, так легка.
Будут почки дышать влагой клейкою,
Зеленеть и струить аромат,
И, обрадованные лазейкою,
Ливни шейку твою обструят.
Зачеремушатся, засиренятся
Над разливной рекою кусты.
Запоют, зашумят, завесенятся
Все подруги твои, как – и ты.
Зазвенит, заликует, залюбится
Все, что гасло зимой от тоски.
Топором все сухое обрубится,
Смело сочное пустит ростки.
Чем повеситься, лучше загрезиться.
Не травись и в себя не стреляй,
Как-нибудь перебейся три месяца,
Ну а там недалеко и май!
Самопровозглашение
Еще семь дней, и год минует, –
Срок «царствованья» моего.
Кого тогда страна взыскует:
Другого или никого?
Где состоится перевыбор
Поэтов русских короля?
Какое скажет мне спасибо
Родная русская земля?
И состоится ли? – едва ли:
Не до того моей стране –
Она в мучительном развале
И в агоническом огне.
Да и страна ль меня избрала
Великой волею своей
От Ямбурга и до Урала?
Нет, только кучка москвичей.
А потому я за неделю
До истечения срока сам
Все злые цели обесцелю,
Вернув «корону» москвичам.
Я отрекаюсь от порфиры
И, вдохновляем февралем,
За струнной изгородью лиры,
Провозглашаюсь королем!
Поэза сострадания
Жалейте каждого больного
Всем сердцем, всей своей душой,
И не считайте за чужого,
Какой бы ни был он чужой.
Пусть к вам потянется калека,
Как к доброй матери – дитя;
Пусть в человеке человека
Увидит, сердцем к вам летя.
И обнадежив безнадежность,
Все возлюбя и все простив,
Такую проявите нежность,
Чтоб умирающий стал жив!
И будет радостна вам снова
Вся эта грустная земля…
Жалейте каждого больного,
Ему сочувственно внемля.
Из книги «Фея Eiole»1922 г.
Фея Eiole
Кто движется в лунном сияньи чрез поле
Извечным движеньем планет?
Владычица Эстии, фея Eiole,
По-русски ei ole есть: нет.
В запрете есть боль. Только в воле нет боли.
Поэтому боль в ней всегда.
То боль упоительна. Фея Eiole
Контраст утверждения: да.
Она в осиянном своем ореоле
В своем отрицаньи всего
Влечет постоянно. О, фея Eiole,
Взяв все, ты не дашь ничего…
И в этом услада. И в боли пыл воли.
И даже надежда-тщета.
И всем своим обликом фея Eiole
Твердит: «Лишь во мне Красота!»
Поэза отчаянья
Я ничего не знаю, я ни во что не верю,
Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.
Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.
Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.
Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не был прав: «Чем этот мир хорош?»
Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла.
Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.
Поэза верной рыболовке
Идем ловить форелей на пороги
В леса за Aluoja[81], к мызе Rant.
Твои глаза усмешливы, но строги.
Ты в красном вся. Жемчужно-босы ноги.
И меж двух кос – большой зеленый бант.
А я в просторной черной гимнастерке,
В узорной кэпке, в русских сапогах.
Сегодня здесь, а завтра мы в Нью-Йорке,
Не правда ль, Tiiu[82], если взоры зорки
И некая тревожность есть в ногах?
Остановись у криволапой липы
И моментально удочку разлесь:
Форелей здесь встречаются все типы,
У обезволенных так сиплы всхлипы,
А иногда здесь бродит и лосось…
И серебро, и золото, и бронза!
Широкие и узкие!.. Итак,
Давай ловить восторженно-серьезно
По-разному: плечо к плечу и розно,
Пока домой нас не погонит мрак.
Придя домой, мы рыб свернем в колечки
И сварим их, и сделаем уху.
А после ужина, на русской печке,
Мы будем вспоминать о нашей речке.
И нежиться на кроличьем меху…
«Каприз изумрудной загадки»
Под обрывом у Орро[83], где округлая бухта,
Где когда-то на якоре моторная яхта
Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
Как балкон, перед ней.
К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,
От реки прямо к морю – и прямее, и ближе, –
А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.
В парке места тенистее нет и укромней
В час полудневной жары.
Я спускаюсь с откоса и, куря сигаретку,
Крутизной подгоняем, в полусгнившую будку
Прихожу, и, как дым
Сигаретки, все грезы и в грядущее вера
Под обрывом у замка, под обрывом у Орро,
Под обрывом крутым.
Прибережной аллеей эластично для слуха
Ты с надменной улыбкой приближаешься тихо
И – встаешь предо мной.
Долго смотрим мы в море, все обветрены в будке,
Что зову я «Капризом изумрудной загадки»,
Ты – «Восточной страной».
А когда вдруг случайно наши встретятся очи
И зажгутся экстазом сумасшедшие речи, –
Где надменность твоя?
Ты лучисто рыдаешь, ты смеешься по-детски,
Загораешься страстью и ласкаешься братски,
Ничего не тая.
А потом мы уходим, – каждый разной дорогой,
Каждый с тайной тревогой, упоенные влагой, –
Мы уходим к себе.
И опять сигаретку раскурив, я не верю
Ни бессмертью, ни славе, ни искусству, ни морю,
Ни любви, – ни тебе!..
Хвала полям
Поля мои, волнистые поля:
Кирпичные мониста щавеля,
И вереск, и ромашка, и лопух.
Как много слышит глаз и видит слух!
Я прохожу по берегу реки.
Сапфирами лучатся васильки,
В оправе золотой хлебов склонясь,
Я слышу, как в реке плеснулся язь,
И музыкой звучит мне этот плеск.
А моря синий штиль? а солнца блеск?
А небные барашки – облака?
Жизнь простотой своею глубока.
Пока я ощущать могу ее,
Да славится дыхание твое!
А там землею станет пусть земля…
Поля! животворящие поля!