Слова. Том III. Духовная борьба — страница 9 из 20

Будем испытывать свою совесть

Благий Бог даровал первозданным людям совесть – первый Божественный закон. Бог глубоко начертал совесть в человеческих сердцах, и с тех пор каждый наследует совесть от родителей. Если человек в чём-то поступает неправильно, то совесть, работая у него внутри, обличает и ведёт его к покаянию. Однако должно заниматься правильным духовным деланием и испытывать свою совесть, чтобы всегда быть способным слышать её глас. Не испытывая свою совесть, человек не получит пользы ни от чтения духовных книг, ни от советов святых старцев. И даже заповедей Божиих он, не испытывая своей совести, сохранить не сможет.

– Геронда, а можно ли совсем не видеть своего реального духовного состояния и не замечать того, что ты сбился с пути?

– Если человек не следит за своей совестью и не очищает её, то постепенно его совесть покрывается слоем накипи, и он становится бесчувственным. Он грешит, и при этом у него словно не происходит ничего особенного.

– Геронда, расскажите нам, пожалуйста, о том, как необходимо заботиться, печься о совести.

– Чтобы быть уверенным в том, действительно ли мы поступаем по голосу своей совести, должно следить за собой и открывать себя своему духовнику. Ведь можно, попирать свою совесть и считать, что у тебя всё в порядке. Или же, исказив свою совесть, человек может считать совершённое им преступление благодеянием. Возможно и такое: человеку вредит то, что он сделал свою совесть чрезмерно чувствительной.

– Геронда, я внутренне осуждаю других и не контролирую себя в этом. Может быть, всё происходит от того, что я стала бесчувственной?

– Необходимо многое внимание. Ведь, совершая грех в первый раз, человек чувствует некое внутреннее обличение, переживает. Сделав тот же грех повторно, он испытывает меньшее обличение, и если он невнимателен и продолжает грешить, то его совесть черствеет. К примеру, если некоторым делаешь замечание за какой-то проступок, то, чтобы не испытывать угрызений совести и не расстраиваться, они меняют тему разговора. Всё равно что индусы, которые погружаются в нирвану[69]! Один юноша в Гималаях убил пятерых итальянских альпинистов и, закопав трупы в землю, начал упражнение по концентрации сознания. Сев на землю, он два часа напролёт повторял: «Дерево-дерево-дерево…» – чтобы «выйти в духовный вакуум», забыть происшедшее и не иметь беспокойств от помысла. Вот, предположим, я ругаю кого-то из наших сестёр за какой-то своевольный проступок. Если эта сестра не совершает правильного духовного делания и не старается исправиться, то в ответ на все мои распекания она может сказать: «А сегодня к вечерне будут звонить раньше…» – для того чтобы сменить тему разговора. А потом диавол заморочит ей голову и внушит: «Не беспокойся! Ты ведь сказала это для того, чтобы не расстраивался старец!» Диавол тоже находит ей оправдание, и, вместо того чтобы признаться: «Я сделала это, чтобы попрать свою совесть», она оправдывает себя: «Я сделала это ради того, чтобы не расстраивался старец!» Видите, что творит тангалашка? Тонкая работа! Он поворачивает ручку настройки на другую частоту, чтобы мы не увидели своего проступка.

– Геронда, а может ли человек замечать за собой малозначащие проступки и при этом не видеть грубых грехов?

– Да как же не может! Мой знакомый духовник рассказывал такой случай. Одна женщина, придя к нему на исповедь, безутешно рыдала и повторяла одну и ту же фразу: «Я не хотела её убивать!» – «Послушай, – стал успокаивать её духовник, – если у тебя есть покаяние, то у Бога есть прощение греха. Ведь Он же простил покаявшегося Давида»[70]. – «Да, да, но я этого не хотела!» – повторяла она. «Как же ты её убила?» – осторожно спросил духовник. «А вот как: я вытирала пыль, нечаянно махнула тряпкой и убила её! Но я не хотела убивать эту муху!» А помимо всего прочего, эта особа изменяла мужу, бросила детей, развалила семью и жила неизвестно где, но обо всём этом рассказывала как о ничего не значащих пустяках. «За всё это полагается епитимья», – сказал духовник, когда услышал о её «подвигах». «И почему же она за „всё это“ полагается?» – возразила женщина. Ну скажите, чем можно помочь такому человеку?

Заглушённая совесть

– Геронда, бывает, что мне говорят: «Это похотение сидит у тебя в подсознании, но ты его не осознаешь». Как мне его осознать?

– Приглядевшись к себе, ты поймёшь, что, даже говоря, что у тебя всё в порядке, ты всё равно чувствуешь себя плохо. Поэтому тебе требуется духовно обследоваться. Если человек плохо себя чувствует, испытывает упадок телесных сил и тому подобное, то его анализы исследуют в микробиологической лаборатории, ему делают томографию, чтобы найти причину недомогания. Если ты видишь, что не имеешь мира и расстраиваешься, то знай, что у тебя внутри что-то неладно и тебе надо найти этот непорядок, чтобы его исправить. Предположим, совершив какой-то проступок, ты переживаешь, но на исповеди о нём умалчиваешь. Проходит время, и с тобой случается радостное событие. Ты чувствуешь радость, эта радость покрывает переживание за грех, и ты постепенно его забываешь. Ты уже не видишь своего греха, потому что радость, как крышка, покрыла его сверху.

Радости покрывают грех, загоняют его вглубь, но он продолжает работать изнутри. Таким образом человек попирает свою совесть, и она начинает черстветь, а его сердце потихоньку засаливается. А потом тангалашка во всём находит ему оправдание: «Это дело пустяшное, а это вещь естественная…» Однако такой человек не имеет покоя, поскольку загнанное вглубь расстройство не умолкает. Он чувствует в себе беспокойство, не имеет внутреннего мира и тишины. Он живёт с непрекращающимся терзанием, мучается и не может понять, в чём причина всего этого, потому что его грехи покрыты сверху, загнаны вглубь. Такой человек не понимает, что его страдания – от совершённого греха.

– Геронда, а если такому человеку открыть глаза, сказать, в чём причина его страданий, это ему поможет?

– Требуется внимание, потому что, если ты откроешь ему глаза, у него проснётся совесть. Совесть начнёт его обличать. И если такой человек не смирится, то он может дойти до отчаяния, поскольку истина будет ему не по силам. Однако если он смирится, то знание истинной причины его страданий ему поможет.

– Геронда, а бывают ли люди, которые рождаются с очерствевшей совестью?

– Нет, людей, родившихся с очерствевшей совестью, не бывает. Бог очерствевшей совести не создавал. Однако если человек заваливает свои грехи, загоняет их вглубь, его совесть постепенно покрывается слоем накипи и перестаёт его обличать.

– Геронда, такой человек становится «самоуправляемым», он создаёт себе собственные законы.

– Да… Страшное дело!..

– Это что? прелесть?

– Ну а что же? Конечно, прелесть.

Искажённая совесть

– Геронда, Вы часто говорите, что человек должен быть внимателен, чтобы не испортить, не исказить свою совесть. Каким образом совесть становится искажённой?

– Успокаивая свой помысел, человек попирает свою совесть. Успокаивая свой помысел длительное время, человек устраивает себе другую – свою собственную совесть, сшитую на свой аршин, то есть совесть искажённую. Однако в этом случае человек лишается внутреннего покоя, поскольку искажённая, испорченная совесть внутреннего покоя принести не может. Ведь человек, допустивший какую-то погрешность, не находит себе покоя, даже если кто-то делает вид, что не заметил его погрешности или успокаивает его: «Ты не виноват, не волнуйся». Некоторые из тех, кто становится последователями разных гуру и занимается подобными вещами, поняв, что с ними происходит что-то неладное, приходят ко мне за советом. Но, когда, желая им помочь, я начинаю что-то объяснять, они упираются и стоят на своём: «Нет, в нашей вере всё правильно». – «Слушай-ка, – отвечаю я, – но раз у вас „всё правильно“ и раз это „правильное“ приносит тебе покой, то зачем ты приходишь ко мне со своими вопросами?» Вот так эти люди, не находя внутреннего покоя во лжи, всё равно настаивают на своём и стараются где только можно «урвать» хоть сколько-нибудь ложного покоя. Однако истинного покоя они не находят.

– Геронда, а может ли человек всю жизнь прожить с искажённой совестью?

– Если верит своему помыслу, то может.

– А как он может исправить свою искажённую совесть?

– Он может её исправить, если мыслит смиренно, не доверяет своему помыслу и обсуждает его с духовником.

– А может ли, геронда, человек исказить свою совесть, оттого что он чрезмерно чувствителен?

– Раз он исказил свою совесть, то это значит, что, скорее всего, его чувствительность никуда не годится. Ведь испорченное повлечёт за собой испорченное. Некоторые говорят: «Я человек чуткий», но с людьми при этом обращаются варварски и без причины на них набрасываются.

– Геронда, у людей, которые занимаются самооправданием, совесть покрылась «накипью»?

– Тот, кто занимается самооправданием, всё же не лишён и внутреннего обличения голоса совести, не бесчувствен. А раз человек не бесчувствен, то ему становится больно за свой греховный проступок, и потом к нему приходит Божественное утешение. Но тот, кто исказил свою совесть, доходит до бесчувствия. Такой человек хвалится преступлением, которое совершил. Мне приходилось видеть людей, которые рассказывали о совершённых ими преступлениях так, словно хвалились подвигами. Ведь если кто-то изощрит свою искажённую совесть, то это уже не просто очерствение, это кое-что похлеще. Однажды, когда я жил в монастыре Стомион в Конице, туда пришёл один мужчина и сказал: «Я хочу поисповедоваться». – «Я не священник», – стал отказываться я, но он продолжал настаивать: «Нет, хочу рассказать об этом тебе». Рядом с нами оказалось несколько женщин, пришедших в обитель поклониться святыне. «Вам лучше уйти», – сказал им я. «Ничего, пусть посидят, послушают», – разрешил мужчина и начал рассказывать о своих молодых годах: «В молодости меня отдали учиться сапожному ремеслу, но, сидя днём в мастерской, я всё время дремал, клевал носом. Спросишь, почему? Да потому, что ночами вместе с такими же отчаянными парнями я ходил воровать. У нас в уезде становой пристав был малый не промах. Он нам так говорил: „Ну, молодцы, ночь темней – вору прибыльней. Мне нужны два барана. Остальное ваше – сколько унесёте“. Ну, раз такое дело, то шли мы, как говорится, по христианским домам. Снимал я свою бурочку, первым делом псам – хлыстом по морде с плеча, а хлыст у меня был хороший, кизиловый; потом заходили мы в загон, отбирали двух баранов и овец, сколько было по силам. Барашки – господину становому, овец в нашу овчарню прятали, а потом без промедления становой – что бы ты думал? – сажал нас в кутузку! Но ты послушай дальше! Хозяева, которые видали ночью, как мы у них воровали, спозаранку спешили в участок к становому и говорили: „Такой-то и такой-то нас обокрали!“ – „Как так: такой-то и такой-то? Они оба сидят в каталажке! Клевету на людей пришли наводить?“ И давай их лупцевать – охаживать!.. Но вот какой я тебе расскажу случай: пришли мы однажды к отаре и видим: сторож, молодой ещё влашёнок[71], но здоровый как бык, и с ним его отец. „Как подойти к отаре? – говорят мне товарищи. – Ведь они нас разбросают, как спички!“ Спички, говоришь? А ну-ка… Снимаю я с плеча обрез, ловлю влашёночка в прицел, и – пук! – готово дело, завалился родимый… Папашу его я верёвками примотал к одной груше… Ну, я тебе скажу, мы там и набрали добра!..» И обо всём этом он рассказывал как о подвигах, со смехом! Видишь, до чего доводит человека искажённая совесть?

А один мой знакомый полицейский, служивший в конвойном управлении, не переставая плакал, потому что преступник, которого ему пришлось конвоировать из одной тюрьмы в другую, за множество преступлений был приговорён военным трибуналом к высшей мере наказания и расстрелян. Полицейский начал разыскивать родственников расстрелянного, кое-кого отыскал и попросил у них прощения. Но один из родственников преступника, живший в Америке, прислал ему такой ответ: «Да его давным-давно надо было расстрелять, ведь столько людей осталось бы в живых!»

Видите, какая огромная разница между состоянием полицейского и того человека, о котором я рассказал вам раньше? Первый по долгу службы просто отконвоировал в тюрьму злодея и считал себя виновным в его смерти. А второй рассказывал о совершённых им преступлениях, словно о подвигах, и хвалился ими!

Ложное не приносит человеку покоя

– Геронда, может ли помочь человеку молитва других, если, веря своему помыслу, он создал свой собственный мир?

– Раз он создал свой собственный мир, то что ему за нужда в помощи… Человек создал целый собственный мир! Думаешь, это пустяк? Гляди: если кто-то своим помыслом создаёт свой собственный мир, то, думаешь, он имеет покой, чувствует радость? Это ложь. А ложь оставляет человека без извещения. Предположим, кто-то вынужден сказать ложь, чтобы спасти своего ближнего. Он может спасти его даже от смерти, однако ложь при этом не перестаёт быть половиной греха. Иногда человек с добрым помыслом идёт на ложь для того, чтобы помочь в каком-то деле и избежать соблазна. К примеру, в монастырь тайно, чтобы никто не знал, приезжает паломник, для того чтобы поделиться своей семейной проблемой, выговориться. А потом в монастырь приезжает, предположим, его брат и спрашивает: «Не было ли у вас такого-то?» Если сказать ему правду, то получится целая история, потому что его брат будет скомпрометирован. Таким образом, ты вынужден ответить: «Не знаю». Ведь если ты скажешь ему, что тот приезжал, то дело может дойти даже до рукоприкладства. Хотя сейчас мы ведём речь не о таких случаях, всё равно необходимо быть внимательным, потому что если три-четыре раза произойдёт что-то подобное, то потихоньку человек может зайти и дальше. Привыкнув использовать ложь без необходимости, он исказит свою совесть. Он дойдёт до того, что будет сочинять целые сказки, и при этом его совесть совсем не будет его обличать. Потом такое «сочинительство» становится настоящей наукой.

Как же умеют некоторые люди «подгонять» одно враньё к другому, отработав это искусство! О! Для того чтобы убедить тебя в чём-то, они могут сочинить целую небылицу! Как-то раз ко мне в каливу пришёл один мой знакомый, и одновременно с ним – несколько земляков паренька, которому я помогал. У этого несчастного паренька была и голова на плечах, и добрая душа, однако он был лодырем, не хотел работать. Привык слоняться без дела. Четыре года кряду я бился над тем, чтобы пристроить его к какому-нибудь делу, и в этот раз стал тоже просить его земляков: «Постарайтесь пристроить паренька на какую-нибудь работу. Я и раньше старался ему помочь. Я даже посылал его к моим знакомым в город Касторию[72], чтобы он выучился ремеслу скорняка, но он убежал оттуда. Ведь он ещё молодой – жалко, если испортится. У него только одна мать, а отец умер». Слыша всё это, мой знакомый, пришедший одновременно с людьми, к которым я обращался, начал говорить им: «Да, мы с отцом Паисием постарались пристроить парня в учение и сделать из него скорняка. А знаете, сколько денег я угрохал на телеграммы, которые посылал в Касторию тем людям, у которых он учился, чтобы успокоить их после того, как он от них убежал! Ну что там – дело прошлое, о таких вещах лучше помалкивать. Я тогда так и сказал отцу Паисию: „Горбатого могила исправит“». – «Что же он такое несёт!», – подумал я, но выражать своего удивления вслух не стал, чтобы не скомпрометировать этого человека. Подумать только! Впервые в жизни услышав об этом пареньке, он сочинил целую небылицу о том, как мы вместе с ним заботились о юноше, как, желая ему помочь, «пристроили его в скорняки» и тому подобное! Он говорил это таким тоном, что даже я стал сомневаться: может быть, это правда?!

– Он говорил Вам это в глаза?

– В глаза, да ещё и при других.

– А что он чувствовал?

– Что он там чувствовал?! Произнося всю эту ложь, он чувствовал в себе некое эгоистическое удовлетворение, однако потом испытывал терзание. Думаешь, он имел в себе мир?

– А когда человек, рассказывая о каком-то событии, его немного преувеличивает…

– Да, немножко поливает его соусом!..

– Он делает это от тщеславия?

– Ну от чего же ещё? Человек говорит о чём-то с преувеличением от тщеславия, от эгоизма.

– А что поможет такому человеку исправиться?

– Он должен прекратить врать. Он должен знать, что ложь, даже имея смягчающие вину обстоятельства, не прекращает быть половиной греха.

– Геронда, а может ли происходить следующее: нам дают что-то, протягивая руку помощи, а мы считаем, что нам дали это, потому что мы были этого достойны?

– Смотри, если я скажу тебе: «Ты, сестра, можешь достичь меры своей святой!» – то, услышав эти слова, ты можешь ненадолго расплыться в глупой улыбке, однако внутреннего покоя иметь не будешь. Ложное не приносит человеку покоя. Как не имеет в себе покоя и тот несправедливый человек, который, обижая других, говорит: «Это моё». Посмотри, турки взяли Константинополь уже столько лет назад, однако, глядя на приезжающих в Константинополь греков, турки чувствуют, что захватили чужое, и смотрят так, словно вернулся хозяин! А ведь они турки, и прошло уже столько лет!

Неиспорченная совесть даёт неложное извещение

Для человека нет ничего важнее, чем спокойная совесть. Если твоя совесть не обличает тебя в том, что ты мог сделать что-то ещё и не сделал, то это великое дело. В этом случае человек имеет постоянную внутреннюю радость и вся его жизнь – торжество, праздник. Эта внутренняя радость даёт человеку духовную силу.

– Геронда, а как понять, что наши действия благоугодны Богу?

– У человека есть внутреннее извещение.

– Собственного внутреннего извещения достаточно или необходимы также свидетельства других?

– Я веду речь о человеке, совесть которого не испорчена, а не о том, кто свою совесть исказил. Неиспорченная совесть даёт неложное извещение. В этом случае человек имеет надежду и со смирением говорит: «Я не гожусь для рая, я заслужил вечную муку, однако верую в то, что любовь и милость Божия меня не оставят». Он чувствует это, потому что подвизается, он не сидит сложа руки, успокаивая при этом свой помысел словами: «Бог меня спасёт».

Совесть – это страшное дело! Нет более жгучего пламени, нет большей адской муки, чем жжение совести. Угрызения совести – это самый страшный и самый мучительный для человека червь. Те, кто находится в аду, будут вечно мучиться, потому что их будет терзать мысль о том, что они потеряли райские блага за те недолгие годы, которые прожили на земле, хотя и эти земные годы были полны угрызениями совести и внутренним удушьем. Кроме того, страсти людей, находящихся в адской муке, не будут находить себе удовлетворения, и это будет для них ещё одним мучением.

– Геронда, а каким образом монах может на практике переживать «мученичество» совести?

– «Мученичество» совести предназначено не только для монахов, оно – для всех людей, а монахи, кроме того, мучаются и сладкой мукой подвижничества. Однако, в сущности, для человека, который подвизается правильно, «мученичества» совести не существует. Ведь чем большую духовную боль испытывает человек, то есть чем ему больнее – либо за свою скверну, либо оттого что он соучаствует в Страданиях Господа, – тем большим Божественным утешением ему воздаётся. Если совесть человека спокойна, то, даже имея скорби, расстройства и тому подобное, человек чувствует в себе Божественное утешение.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О необходимости наблюдения за собой и познания себя