Бог подаёт Свою благодать понемножку
Геронда, почему иногда мы явно чувствуем благодать во время молитвы, а в другой раз не чувствуем ничего?
– Благой Бог, чтобы побудить нас к подвигу, время от времени подаёт нам такие благословения. Всё равно что мы даём маленькому ребёнку конфетку и говорим ему: «Если будешь вести себя хорошо, получишь ещё», – так и Бог даёт нам такие «конфетки», чтобы мы поняли, насколько Он сладок, и подвизались, чтобы Ему угодить и быть рядом с Ним.
– Геронда, а вот сладость, которую ощущает в молитве человек, ещё не очистившийся от страстей, – может ли она быть не духовным, а чувственным ощущением?
– В начале может и быть… Но по мере духовного роста всё встаёт на свои места; ведь даже фрукт, пока не созреет, кислит и вяжет… Бог постепенно подаёт Свою благодать ради пользы человека, ведь если он сразу ощутит всю полноту благодати Божией, то может её и не выдержать. Но если человек не поймёт, что и это малое – от Бога, и не укрепится в помысле, что ничего из себя не представляет, то Бог будет отнимать у него Свои дары, пока человек не уразумеет, что дары эти принадлежит не ему, но Богу.
– Иногда, геронда, после целого дня работы на послушании я прихожу в келью и мне хочется не отдыхать, а побыть с Богом.
– Значит, уродилась пшеница на твоих духовных полях. Не ленись и собирай богатый урожай.
– Геронда, как мне в таких случаях славословить Бога?
– Просто говори Богу, что у тебя на сердце. Бог тебя приласкал – и ты это чувствуешь.
Божественное утешение на молитве
– Геронда, отчего Бог иногда ниспосылает благоухание?
– Бог даёт почувствовать благоухание иногда во время молитвы, иногда – в другое время, чтобы утешить, укрепить или известить о чём-то. Но Он всегда делает это с какой-то определённой целью.
– Порой, геронда, когда я творю молитву Иисусову и прошу милости Божией, то ощущаю в себе некое внутреннее изменение, умиление.
– Когда человек смиренно просит милости Божией и осознаёт собственную греховность, тогда Бог посылает ему Свою благодать, и человек духовно изменяется. Он сожалеет, что огорчил Бога своими грехами, раскаивается, чувствует сокрушение, и Бог вознаграждает его таким Божественным утешением.
– Геронда, когда я творю молитву Иисусову, то ощущаю некое утешение и радость. Это от Бога или же дело прелести?
– Это не плохо, но лучше не обращать на это внимания. Когда человек не обращает на такие вещи внимания, Бог ещё больше умиляется и иным образом подаёт ему Свою помощь. Остерегайся стремиться к молитве ради того, чтобы ощутить удовольствие, радость. Дитя ведь бежит к отцу не потому, что тот даёт шоколадку, а потому, что любит отца; другое дело, если отец сам захочет дать ребёнку шоколадку.
Молитва, творимая ради того, чтобы почувствовать радость, а не для того, чтобы соединиться с Богом, не есть настоящая молитва.
– Иногда, геронда, когда я молюсь о разрешении какого-либо затруднения, то чувствую, что в моей молитве присутствует славословие. Это нормально?
– А после молитвы чувствуешь ли ты Божественное утешение?
– Не знаю, геронда, Божественное это утешение или нет… Но я чувствую покой и уверенность.
– Значит, встретились надежда на Бога и Божественное утешение.
– Геронда, как человеку понять: правильно ли он общается с Богом?
– Он общается с Богом правильно, если чувствует Божественное утешение. Это Божественное утешение несопоставимо с человеческим, подобно тому, как как рай несопоставим с землёй.
– Геронда, а я вот стараюсь, тружусь в молитве, но утешения не чувствую.
– Это хорошо. Значит, ты работаешь Богу безвозмездно. Предадим сердце своё Богу, смиренно испрашивая Его милости, а уж Он знает, что именно нужно нам дать. Духовный человек не ищет ничего, кроме спасения своей души. И подвизается он не ради божественных наслаждений – нет, он делает это по любочестию, принимая то, что ему даёт Бог.
Посещение Божественной благодати
– Геронда, каков Нетварный Свет?
– Откуда я знаю? Печка у меня рукотворная, и я топлю её, чтобы согреться. А если мне нужен свет, то я зажигаю свечу и мне всё видно!
Не нужно никогда искать света или Божественных дарований, но только покаяния, которое приведёт к смирению, а потом Благой Бог подаст человеку то, что ему нужно. Однажды пошёл я проведать отца Давида Дионисиатского[199]. Он жил в грязной, тёмной и неприбранной келье. Но в этой тёмной келье он жил во Свете. Он много преуспел в молитве, взошёл на высокую духовную степень. Я боялся о чём-то спросить его! «Об этом не говорят, не говорят», – повторял он. Знаешь, что значит посреди темноты видеть Свет, не имея света? Жить среди гор мусора и обитать в обителях Божиих!
«Чтобы принять Дух, нужно дать кровь»[200]. Когда я жил в общежитии, однажды Великим постом решил осуществить это на деле. Я себя совсем не жалел, так «натянул тетиву», что ещё чуть-чуть – и она бы лопнула. Я чувствовал такую усталость, что падал среди дороги и просил Бога, чтобы Он помог мне подняться, чтобы меня не увидели люди и потом не говорили: «Вот, полюбуйтесь, эти монахи так подвизаются, что падают от усталости». Это было ежедневное мученичество. В четверг перед Лазаревой субботой, вечером, молясь в келье, я почувствовал такую сладость, такое веселие! Свет меня осиял, из глаз текли слёзы, сладкий плач. Это продолжалось двадцать или тридцать минут и дало такие силы, что потом духовно питало меня ни много ни мало целых десять лет.
Когда я спросил об этом старца Петра[201], он мне сказал: «Я постоянно переживаю такие состояния. В такие моменты, когда меня посещает Божественная благодать, сердце моё сладко согревается от любви Божией и какой-то необычайный Свет освещает меня изнутри и снаружи. Я чувствую в такие моменты, что даже лицо моё светится. Даже келья моя освещается! Тогда я снимаю скуфью, склоняю смиренно голову и говорю Христу: „Господи, пронзи копьём Своего благоутробия моё сердце“. От великой благодарности из глаз моих не переставая текут сладкие слёзы, и я славословлю Бога. Тогда всё останавливается, потому что я чувствую Христа совсем близко и не могу больше ничего просить; молитва прекращается, чётки не могут двигаться».
– Геронда, Нетварный Свет человек видит чувственными очами?
– Вот оставите свои мелочные дрязги, тогда скажу.
– Геронда, пока мы освободимся от них, вы уже на Афон уедете… Ну пожалуйста: пусть это будет духовная милостыня!
– Когда я жил на Катунаках, в келье святого Ипатия, как-то раз вечером я прочитал вечерню по чёткам, выпил чаю и стал молиться дальше. Я совершил нужное количество чёток за повечерие и Акафист[202], а потом просто стал творить молитву Иисусову. Чем дольше я её повторял, тем дальше уходила усталость и бо́льшую лёгкость я ощущал. Я чувствовал в душе такую радость, что не хотел спать, и не переставая творил молитву Иисусову. Около одиннадцати ночи мою келью внезапно наполнил какой-то сладостный, небесный Свет. Он был очень сильный, но не слепил. Одновременно я понял, что и глаза мои стали «сильнее» – такими, чтобы я мог выдержать это сияние. Пока я был в этом состоянии, в этом Божественном Свете, я находился в другом мире – в духовном. Я ощущал невыразимую радость, и тело было лёгким; тяжесть тела исчезла. Я ощущал благодать Божию, Божественное просвещение. Божественные ответы быстро проходили в уме. Я не собирался ни о чём спрашивать, но одновременно с возникавшим вопросом получал и ответ. Ответы были в простых словах, но они были исполнены богословия, это были священные словеса. Если бы всё записать, то получился бы второй «Эвергетин». Это продолжалось всю ночь, до девяти утра. Когда Свет тот исчез, всё мне стало казаться тёмным. Я вышел на улицу, и как будто была ночь. «Который час? Ещё не рассветало?» – спросил я монаха, который проходил мимо. Тот посмотрел на меня и с недоумением переспросил: «Что ты сказал, отец Паисий?» – «А что я сказал?..» – спросил я сам себя и вернулся в келью. Посмотрев на часы, я вдруг понял, что произошло. Было девять часов утра, солнце стояло высоко, а мне день казался ночью! Мне казалось, что солнце едва светило, словно наступило затмение. Я чувствовал себя как человек, который вдруг после яркого света попал в темноту – такая большая была разница! Когда кончилось это божественное состояние, я вернулся к своей обычной жизни и стал делать то, что делал всегда. Немного занялся рукоделием, по чёткам прочитал часы, после девятого часа размочил немного сухарей, чтобы поесть… Но, делая все это, я чувствовал себя словно животное, которое то чешется об забор, то жуёт траву, то глазеет бестолково туда-сюда, и говорил сам себе: «Смотри, чем я занимаюсь! И так – много лет?» До вечера я ощущал такую радость, что даже не чувствовал потребности отдыхать – настолько сильным было это состояние! Весь тот день я всё видел мутно, едва мог заниматься делами. А было лето, и солнце светило ярко. На другой день я стал уже видеть предметы как обычно. Я исполнял своё правило, но уже не чувствовал себя, как накануне, животным.
На какие же бестолковые вещи мы тратим время и что мы в итоге теряем! Поэтому, когда я вижу мелочность, дрязги, малодушие, сильно расстраиваюсь.
Ум молчащ близ Христа
– Геронда, авва Исаак пишет: «Смиренномудрый, предстоя пред Богом, не думает дерзнуть помолиться»[203]. Тогда что же он делает, смиренномудрый человек?
– Он чувствует себя недостойным молиться, разговаривать с Богом.
– И что он делает, геронда?
– Ему достаточно того, что он просто предстоит пред Богом.
– Геронда, Вы каким образом упражнялись в молитве в тех местах, где подвизались?
– Уходил в молитву… Знаешь, что значит уходить в молитву? Погружаться в неё. Сладкое погружение.
– Вы хотите сказать, геронда, что теряли ощущение места и времени?
– Да, я уходил в молитву без остатка… Даже чтобы какую-то мысль просто привести на ум, мне нужно было остановить молитву. Знаешь, что это такое: погружаться все глубже и глубже?.. Потом ты уже ничего не хочешь, тебе просто ничего не нужно.
– Потом, геронда, произносишь только «Господи Иисусе Христе, помилуй мя»?
– Уже ничего не произносишь, только чувствуешь Божественную теплоту, сладость. Тут молитва Иисусова прекращается, потому что ум соединился с Богом и ни за что не хочет с Ним разлучаться: настолько ему хорошо.
Когда человек приходит в такое состояние, молитва останавливается сама собой. Да и не только молитва, но и сам ум останавливается от присутствия Божия. Исчезают мысли, и душа ощущает лишь сладость Божественной любви, Божественной теплоты и заботы. Она как младенец, который ни о чём не думает, а лишь радуется на руках у матери. Когда ребёнок затихает на руках у матери, разве он что-нибудь говорит? Нет, они теперь едины, и в этом их общение.
Добро есть молитва Иисусова в молчании, но добрейши есть молчание в молчании – ум молчащ близ Христа.