ВАЛЕТ.
У нас в довоенном московском дворе верховодил пацанвой двенадцатилетний Валет. Такова была его кличка. На самом деле его звали Валька.
Этот вечно голодный, вечно сопливый шкет ютился с матерью–пьянчужкой в подвале покосившегося флигеля, стоявшего между дровяным сараем и помойкой.
Именно Валет подбил меня, семилетнего, кинуть «на спор» камень в окно недавно построенного впритык к нашему двору родильного дома. У моей мамы были из‑за этого большие неприятности. А мне родители запретили выходить во двор.
Тянуло туда, как пленника на свободу.
Наконец запрет был снят с условием — к Валету не приближаться.
Вся ребятня кучковалась вокруг Валета, даже девчонки. Не мог я оставаться одиноким парнем.
Под стеной своего флигеля Валет то и дело организовывал игру в расшибец, выманивая у нас пятачки, а то и гривенники, научил играть в карты, в подкидного дурака. Проигравший получал от Валета гцелобаны по кончику носа. Было больно, катились слезы.
Все замирали от восхищения, когда он помногу раз, высоко подбрасывал ногой «лянгу» — кусок свинца с пучком шерсти.
От него мы набирались множеству гадких, матерных слов, блатных песенок вроде такой: «Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш, соломенную шляпу, в кармане финский нож. Я мать свою зарезал, отца свово убил. А младшую сестрёнку в колодце утопил. Лежит отец в больнице, а мать в сырой земле. А младшая сестрёнка купается в воде». Полагалось напевать эту жуткую балладу, лнхо сплёвывая сквозь зубы. Что я н пытался делать в свои семь лет.
У Валета действительно был складной нож с длинным лезвием. Не раз он заставлял меня класть наземь ладонь с растопыренными пальцами и, приговаривая: «чёт–нечет, нечет–чёт», с сумасшедшей скоростью втыкал между ними острое лезвие. Я умирал от страха и все‑таки подчинялся гипнотической воле своего мучителя. Тем более, он предупреждал: «Нажалуешься — зарежу».
Частенько у дворовых ворот появлялся взрослый дядька с пустым мешком через плечо. Он закладывал в рот два пальца — раздавался пронзительный свист. Валет стрелой кидался со двора, исчезал вместе с дядькой.
Пацаны поговаривали, что Валет, подсаженный своим хозяином, проникает через форточку в чужие квартиры…
Однажды воскресным вечером он притащился во двор в прилипшей к спине окровавленной рубахе. Лицо и плечи его тоже были изрезаны стеклом.
Не добредя до входа в свой подвал, он повалился у сарая. Мой мучитель подыхал.
Я кинулся в дом за мамой.
Мама спасла Валета. Вытащила осколки стёкол, обмыла раны, засыпала их стрептоцидом, вызвала «скорую», отправила в больницу.
…Он куда‑то исчез перед самой войной. Чувство потери до сих пор терзает меня.
ВАРИАНТ.
Если при письме какое‑то слово показалось неточным, не трать времени на сомнения. Сразу ищи другой вариант.
Когда мне приходилось останавливаться на развилке двух дорог, и я не знал, по какой из них пойти, решительно поворачивался к ним спиной, прокладывал свой путь по бездорожью. В литературе этот вариант — царский.
ВДОХНОВЕНИЕ.
Ты попросила у меня чистый лист бумаги и убежала с ним в свою комнату.
Довольно долго тебя, моей первоклашки, не было слышно. Несколько обеспокоенный, я зашёл к тебе.
Ты сидела с авторучкой за своим письменным столом. Бессмысленно, как мне показалось, усеивала поверхность листа многочисленными синими точками. Рядом лежала раскрытая коробка с фломастерами.
— Папа, пожалуйста, подожди. Не мешай.
Я вышел. Часа через два передо мной возникла протянутая тобой картинка. Бросилась в глаза её необычайность, непохожесть на все твои предыдущие рисунки. Почему‑то вспомнил о ярком творчестве художника Миро. Репродукций его картин ты никогда не видела.
…Из прихотливого соединения цветными фломастерами синих точек словно созвездия в небе возникли жираф, мышка, ёжик, бабочка, птица, лошадка. Угловатые фигурки были отчётливы и одновременно зыбки, как знаки Зодиака. Самое удивительное, картинка представляла собой законченное цветовое целое.
— Доча моя, доча, доча–балабоча, — растроганно сказал я, обнимая тебя и целуя в макушку. — Долго трудилась. И вышло замечательно!
— Как это долго? Нарисовала за одну минуту!
Не заметила пролетевшего времени — верный признак вдохновения.
ВЕК.
Как‑то слышал по радио опрос, — "В каком веке вы бы хотели жить?" Отвечающие изгилялись, как могли. Кто хотел бы жить в галантном восемнадцатом веке, кто — в девятнадцатом, чтобы нанести визит Пушкину.
Я же счастлив тем, что большую часть жизни прожил в своём ужасном XX веке, был свидетелем и порой участником грандиозных катаклизмов. Благодарен судьбе за то, что остался жив и даже с тобой и мамой очутился в теперешнем двадцать первом.
Но это уже не мой — твой век.
Начался он, конечно, не в 2000, а в сентябре 2001 года с того момента, когда мы, включив телевизор, вместе с тобой и миллионами людей бессильно смотрели на экран и видели, как неотвратимо приближается второй самолёт–убийца к башням–небоскрёбам Торгового центра Нью–Йорка.
Розовые надежды населения земного шара на то, что в новом веке, новом тысячелетии повсюду наступят мир и благодать, рушились вместе с башнями–близнецами, тысячами гибнущих жизней.
Впоследствии один из пожарных рассказывал, что увидел на ступеньках разрушенной лестницы стоящую там изящную женскую туфельку, полную крови…
С тех пор эта хрупкая туфелька стоит в моих глазах.
При всём том, девочка моя, тебе суждено взрослеть, существовать именно в этом веке. Видит Бог, как я тревожусь за тебя. И все‑таки завидую. Как мальчишка, которого не возьмут с собой в захватывающее Приключение.
ВЕРА.
Для меня слова «вера в Бога» кощунственно неточны. Я не просто верю. Я знаю.
ВЕСНА.
О ней начинаю мечтать загодя, чуть ли не в ноябре. Чем дольше идут мои годы, тем чаще подумываю: доживу хотя бы до марта или нет?
Но когда был совсем маленьким, тоже нетерпеливо дожидался весны. Хорошо помню, как лет в шесть впервые сочинил стишок:
«Поднялся из земли стебель тоненький.
По нему уж букашка ползёт.
Из берлоги медведик весёленький Выползает. Он лапу сосёт».
Гордясь собой, прочёл пацанам нашего двора. И был справедливо высмеян. Надолго, до седьмого класса, перестал заниматься стихотворством.
Поразительно молчаливое мужество кустов и деревьев, с которым они переживают морозы и тьму длинных зим. Осенью от этих растений остаются скелеты самих себя. Но вот весна, и наступает чудо воскрешения — нарастает новая плоть листвы, побеги.
…Мартовским утром мы с тобой выходим во двор, загадываем‑кто скорей заметит первую травинку, вылезающую рядом с остатками снега.
И всегда победительницей оказываешься ты.
ВЕСТЬ.
Каждый ждёт, что однажды получит Весть. Грянет телефонный звонок, почтальон принесёт телеграмму…
И все волшебно изменится.
Неслыханная ответственность — быть писателем. Знать, что читатель с надеждой откроет переплёт твоей книги…
ВЗГЛЯД.
3 октября 1956 года, почти половину столетия назад, дождливым, слякотным вечером я оказался на даче у Бориса Леонидовича Пастернака. И пробыл там часа два, потрясённый его внимательностью ко мне — безвестному парню, который от смущения даже стихов своих не прочёл.
Боясь, что задерживаю его, несколько раз порывался уйти. Но он останавливал меня. А потом попросил немного погодить, поднялся на второй этаж. И пропал.
Оказалось, дожидался, пока высохнут чернила надписи на предназначенном мне в дар «Гамлете» в его переводе.
Борис Леонидович взял с меня слово, что я приеду к нему через год с тетрадью стихов. Тщательно упаковал книгу. Рванулся проводить под ледяным дождём на станцию Переделкино.
Я воспротивился. Тогда он сказал, что будет стоять у раскрытой двери и смотреть вслед.
В романе «Здесь и теперь» я подробно написал об этой встрече. О том, как уходил, оглядывался и видел силуэт Пастернака в проёме освещённой двери.
…Этот взгляд до сих пор держит меня в поле своего луча. И если я порой сбиваюсь с пути, он как спасательный трос, натянутый вдоль домов какого‑нибудь посёлка за Полярным кругом не даёт сгинуть во тьме и метели.
ВИНА.
Многие церковники, православные и католические, возбуждают и поддерживают в верующих чувство вины.
Человека может поднять только любовь к нему, искреннее участие. Без запугивания и тошнотворных нравоучений.
С тех пор как в Палестине появился, погиб и воскрес Христос, церковное предание донесло до нас Его призыв: «Радуйтесь и веселитесь!»
А что касается вины, то у каждого есть совесть. Каждый сам знает, в чём он виноват. Знает и терзается без подсказки мучителей в рясах и сутанах.
ВИНО.
Его интересно пробовать. Но не упиваться.
Когда я жил посередине Эгейского моря на острове Скиатос, мне подарили ящик с гнёздами, откуда торчали 12 бутылок лучших греческих вин.
Этого запаса хватило на полтора месяца ежевечерней дегустации. Правда, не считая джина, который я употреблял после утренней рыбалки, сидя в прибрежном кафе–баре «Мифос».
Именно тогда я понял, что всю жизнь притворялся, нахваливая в разных компаниях вслед за знатоками прославленные сухие напитки. Например, французское шампанское–брют, различные рислинги и тому подобную кислятину.
На самом‑то деле, Ника, признаюсь тебе, я как пчела люблю только натуральные сладкие или полусладкие вина.
Как‑то нам с твоей будущей мамой Мариной официант римского ресторана откупорил к обеду бутылку белого вина. Вкус его был божественным. Мама‑то пила мало, только попробовала. А я шёл потом по Риму в состоянии, похожем на вдохновение. То ли от лёгкого подпития, то ли от всего сразу — Марины, Рима, солнца.
К сожалению, я не запомнил названия того вина. А может быть, и к счастью — оно оказалось чудовищно дорогим.
Но все‑таки самое чудесное на свете — густое чёрное вино «качич», изготовляемое крестьянами близ посёлка Каштак на берегу Черного моря.
ВИСЕЛИЦА.
Судя по книжным иллюстрациям, она, как правило, похожа на букву «П».
Однажды во время бессонницы мне почему‑то пришли в голову такие соображения.
Под буквой «П» виселицы орудует Палач. Готовит Помост и Петлю. Чтобы, если не придёт Помилование, Повесить Преступника по Приговору. И затем Предать земле, Похоронить.
Зимний рассвет выдался солнечным. Прикрыв за собой дверь ванной, чтобы тебя не разбудить, я умывался ледяной водой и думал: «Что только порой не образуется в воспалённом бессонницей мозгу… Зачем?»
ВЛАСТЬ.
Кажется, у меня никогда не было стремления к власти. Даже над тобой, моей дочкой, не властен.
Раза два в сердцах как‑то шлёпнул тебя (за дело, между прочим). Обошлось себе дороже. Слезы твои быстро высохли. Всё забылось. А я ещё много дней и ночей мучился, ненавидел себя.
Я над собой с радостью признавал бы власть своего духовного отца Александра Меня. А он ею не пользовался!
ВЛЮБЛЕННОСТЬ.
Возможно, кому‑нибудь смешно читать о том, что я уже сейчас с ревностью думаю о предстоящих тебе, семилетней девочке, влюблённостях.
Безответная влюблённость унизительна. С болью думаю о твоих неизбежных слезах, разочарованиях.
С другой стороны, убеждён: этими жёсткими мерами Бог оберегает от поспешного выбора, для заповеданного свыше человека, который станет частью тебя, за которого ты будешь готова отдать все на свете.
ВНЕШНОСТЬ.
Некоторые дамочки разных возрастов значительную часть жизни тратят на то, чтобы обмануть мужчин.
При помощи туши подкрашивают глаза, чтобы они казались большими, приклеивают длинные ресницы, румянятся, выщипывают брови, красят помадой губы, создавая «мишень для поцелуев».
В результате вместо лица получается раскрашенная маска, фальшивка.
Если мошенники за изготовление фальшивых денег караются по закону, то что же сказать об этих дамочках?
Представляю себе ужас и разочарование их мужей наутро после свадьбы! Да ещё когда обнаруживаются надутые силиконовые груди и следы операций косметологов.
Лицо — знамя души. Оно должно быть просто чистым, незапятнанным. Именно как знамя.
ВОДА.
Что же это такое? Неужели просто соединение водорода и кислорода, в котором я так люблю плавать?
Умеющая фантастически менять свой облик, вода обнимает Землю океанами и морями, падает дождём с небес, может превращаться в лёд, в нежное кружево снежинки, в высоченные, яростные валы шторма, в стелющийся над лугами туман…
Материки покрыты пульсирующей сердечно–сосудистой системой родников, ручьёв и рек.
Что же такое вода?
Подозреваю, она — одно целое. Сознательное живое существо со своей радостью и печалью.
Убедился в одном: с водой можно говорить, с помощью молитвы и определённого метода обращаться к ней с просьбой вылечить ту или иную болезнь.
И больной, выпив такую воду, выздоравливает.
ВОЗДУШНЫЕ ГИМНАСТЫ.
Был период, впрочем, недолгий, когда мне понадобилось ежедневно приходить в цирковое училище, смотреть на тренировки будущих клоунов, жонглёров, канатоходцев.
Была там и группа воздушных гимнастов. Тех самых, что с кажущейся лёгкостью перелетают под куполом с трапеции на трапецию. Их тренировал знаменитый в прошлом воздушный гимнаст.
Под его наблюдением три парня и девушка отважно летали в воздухе, подстрахованные пристёгнутыми к каждому тросиками–лонжами и натянутой над ареной сеткой.
— Нравится? — спросил меня тренер.
— Завидно.
— Не завидуйте. Знаете, на что смотрит публика во время представления в цирке? Втайне ждёт и надеется, что кто‑нибудь разобьётся. Ведь мы там работаем без страховки… Вот зачем она приходит. Честно посмотрите в себя и увидите, что вы и сами такой.
ВОЗРАСТ.
Знаешь, Ника, я совсем заблудился в своём возрасте.
Вот тебе сейчас пошёл восьмой год. По своему развитию ты несколько опережаешь многих сверстников.
Что касается твоего папы, то по паспорту возраст у меня один, внутреннее ощущение себя другое — точно такое же, как было в 17 лет. При этом в течение одних и тех же суток к вечеру я могу почувствовать себя развалиной, наутро — твоим ровесником. Или даже малым ребёнком, впервые увидевшим захватывающее явление — восход солнца.
Каков же мой истинный возраст?
Иногда мне дают понять, что я веду себя несолидно. Наша мама порой начинает оправдываться за меня перед людьми.
Но ведь я не паясничаю. Я такой, как есть. В жизни. И в своих книгах.
ВОЙНА.
Я, между прочим, пережил войну.
Я помню эту тишину,
Что после взрыва бомбы оседает.
Мать молодая, а уже седая.
С ней, наступая на шнурки ботинок,
Бежал я под бомбёжкою в ночи.
…Зениток с «юнкерсами» поединок,
прожекторов скрещённые лучи.
XX век…
ВОЛЯ.
Этим словом называют чувство неохватной свободы. То самое, какое налетает, когда стоишь перед далью полей и лесов или вдыхая солёный ветер, озирая морской горизонт. Этим же словом обозначают высшую устремлённость к цели. Так и говорят — "железная воля". Русский язык таинственно соединил в одно слово раздольную ширь воли и сконцентрированную в кулак волю к действию.
ВОПРОСЫ.
Никогда не стесняйся задавать вопросы, спрашивать. Если, конечно, не можешь найти ответ сама.
По тому, как отвечают люди, сразу видно, умён человек или глуп, искренен или нет.
Чаще всего попадаются самодовольные удальцы, которые берутся ответить на любой вопрос.
Уважительное преклонение перед тайной мира заставило в своё время величайшего мудреца Сократа признать: «Я знаю то, что ничего не знаю».
Чем более духовно богат человек, тем менее категоричен он в своих ответах. И тем больше ставит вопросов перед самим собой.
ВОР.
Вечером я приехал в недельную командировку в город Днепропетровск. Остановился у собственного дяди Мити.
Утром, не теряя времени, отправился на трубопрокатный завод, изготовляющий корпуса космических ракет. Там после планёрки к 11 часам меня ждал главный инженер, чтобы поводить по цехам, ознакомить с проблемами, о которых я, двадцатипятилетний начинающий журналист, должен был написать очерк для столичной газеты.
Стояла жара.
Бумажник с паспортом, командировочным удостоверением и деньгами, блокнот для записей, авторучка, пачка папирос, спички — все это добро я вынужден был распихать по карманам пиджака. Накинул его на плечи и, стараясь держаться в тени деревьев, неторопливо пошёл искать трамвайную остановку.
Одно обстоятельство несколько беспокоило меня: я ничего не понимал в трубопрокатном производстве. Однако с легкомыслием молодости надеялся, что выполню поставленную редакцией задачу и таким образом приобщусь к наступающей космической эре.
Разморенный жарой южный город пил газировку, ел мороженое. Тротуар у трамвайной остановки был засыпан шелухой семечек.
Я дождался нужного номера трамвая, втиснулся в набитый пассажирами вагон, купил билет у кондукторши, узнал, что до завода мне нужно ехать восемь остановок. Ухватившись за свисающую сверху ремённую петлю, я боле или менее вольно стоял среди пассажиров до того времени, когда на следующей остановке вагон окончательно заполонила гомонящая толпа людей с сумками и корзинами, видимо, возвращающихся с базара.
Стиснутый потными телами, я старался отстраниться, старался уловить слабое дуновение воздуха, чуть долетавшее из открытых окон трамвая.
Вдруг ощутил‑кто–то лазит по карманам моего сползающего с плеч пиджака.
Отпустив петлю, я исхитрился несколько вздёрнуть его обратно на место. И в этот момент увидел чью‑то руку с моим
бумажником. Она принадлежала улыбающемуся мне в лицо высокому человеку с золотым зубом — «фиксой».
Бумажник исчез. Вор продолжал неторопливо шарить по карманам, все так же гипнотизируя меня своей улыбкой. — Что вы делаете? — стесняясь, спросил я. Хотя и так было понятно, что он делает.
Вор все с тем же доброжелательным выражением лица шепнул:
— Молчи громче…
Я попытался схватить его за руку и понял, что не столько плотная масса людей мешает мне сделать это, сколько страх получить удар ножом.
И все же я закричал: «Граждане, меня грабят!»
Люди отводили взгляд, гомон вокруг смолк. Я понял — никто не поможет, не вступится. Наглое зло торжествовало на глазах у всех. Вор крал у меня веру в человеческую солидарность, и это потрясло меня, как если бы из атмосферы Земли разом исчез кислород. Впервые я осознал, насколько человек может быть одинок среди себе подобных…
На следующей остановке вор первым выскользнул из вагона.
— Бегите! Бегите за ним! — словно проснувшись, раздвинулись передо мной пассажиры — Зовите милицию!
Я вышел. Тем более, без документов ехать на завод становилось бессмысленно.
Кроме бумажника из пиджака исчезла авторучка, и даже пачка сигарет.
Когда я нашёл отделение милиции и меня усадили писать заявление о краже, я обнаружил на руке отсутствие часов.
Прочитав заявление, дежурный спросил:
— Сколько ещё предполагаешь быть в нашем городе? — Неделю.
— Позвони дней через пять. Денег не вернёшь. А документы подкинут.
…Документы действительно подкинули. Я получил в милиции паспорт, командировочное удостоверение. И покинул Днепропетровск, так и не разобравшись с проблемами изготовления космических ракет.
ВОРОБЕЙ.
Только что над Киевом отшумел летний ливень. И опять засияло солнце.
Из‑под навеса кафе «Кукушка» официант принёс мне сухой стул, и я сел у одного из пластиковых столиков с поваленной ветром вазочкой, откуда вывалились измокшие салфетки. Ждал, пока принесут кофе и бутерброд с сыром.
Вокруг с высоких кустов и деревьев срывались сверкающие капли. Отсюда, с кручи, далеко внизу в разрывах буйной зелени сверкал Днепр.
От сверкания мокрой листвы, капели, Днепра ломило глаза. Оглушительно чирикали воробьи.
…Я пил кофе, начал было есть бутерброд, когда, обдав трепетным ветром крылышек, мимо лица на столик спланировала стайка воробьёв.
Птахи нетерпеливо подпрыгивали, подлетали, чуть ли не ко рту.
Я подумал о том, что они привыкли здесь кормиться, а сейчас, кроме меня, посетителей нет. Разломил остатки бутерброда, бросил им на столик. Самые большие куски ухватили клювиками самые наглые и стремглав полетели с ними куда-то в укромные места. Остальные суетились вокруг крошек.
Один их воробышков все подскакивал к корму, но ему ничего не доставалось. И тут, видимо, прознав о дармовом угощении, налетела ещё одна банда, чтобы доклевать всё подчистую.
Мой воробышек бессильно прыгал по краю столика. Похоже, этот праздник жизни оказался не для него.
Я заказал ещё один бутерброд.
Боясь, что воробышек улетит, не поев, торопливо насыпал целую гору крошек поближе к нему.
Захотелось изловить его, унести с собой, кормить и беречь. Поймать птичку не составляло труда. С детства знаю, как ловить воробьёв без особых подручных средств. Но воробьи неволи не терпят. И потом, я был здесь, в Киеве, в командировке. Одинокий человек в гостиничном номере — куда бы я его дел?
Почему‑то не хотелось уходить из кафе, вообще уезжать из Киева. Вспомнил, как колотится сердце воробья, когда его поймаешь, зажмёшь в ладони.
Мой воробышек ел, насыщался, попивал воду из лужицы на столе.
…А в это самое время где‑то здесь, в этом самом городе, бегала, прыгала, подрастала не очень‑то счастливая в семье и в классе одиннадцатилетняя девочка — моя будущая жена и твоя мама Марина.
Как подумаешь сейчас, сколько ещё до неё, до встречи с Мариной, оставалось жить…
ВОСПОМИНАНИЕ…
Ночной ветерок пронизывает ковбойку. Я подмёрз, но упрямо торчу рядом с вахтенным матросом на носу пассажирского корабля. Мне пятнадцать лет.
Вахтенный время от времени разворачивает прожектор вправо–влево. Мы вместе вглядываемся в волнующуюся поверхность вод — не показалась ли мина. Совсем недавно кончилась война. Черное море ещё полно плавучей смерти.
За ночь в луч прожектора попала только одна мина, и её расстреляли с капитанского мостика.
…Ощущение начавшейся взрослой жизни, настоящей опасности. Восторг.
ВОССТАНИЕ.
Сторонись любых толп, Ника. Близко не подходи!
То ли бактериями безумия, то ли массовым гипнозом кто-то мгновенно заражает скопления людей. Заражает каждого. И вот уже нет отдельного человека, есть безумная масса, готовая слепо ринуться за тем, кто её поведет…
Так начинаются погромы, поджоги, убийства.
Совсем молодым парнем я остановил в станице Клетской сотенную вооружённую толпу восставших казаков. Не дал совершить расправу над ни в чём неповинными людьми.
Лишь потом сообразил, что и меня могли лишить жизни.
Не сомневаюсь, что подобными восстаниями толп, заражённых бактериями злобы, руководит дьявол.
ВОСТОК.
Он заглядывает в мою комнату солнцем.
Это солнце прошло над Тихим океаном, над Индией, над Иерусалимом и осветило растения на подоконнике, часть книжной полки, нашу коллекцию раковин.
Пока встаю, умываюсь, оно уже передвинулось, светит во всей красе в окно твоей комнаты.
Вставай, Ника! Отдергивай штору.
Первое, что ты научилась рисовать, было солнце.
Это не сказка — всего несколько часов назад солнце сверкало в фонтанах китов, в хрустальных ледниках Гималаев. Его приветствовали, вздымая хоботы, добродушные индийские слоны, оно отражалось на верхушках минаретов, на куполах храма Рождества Господня.
Затянуто небо облаками или нет, восток каждое утро направляет к нам солнце.
Недаром в Библии сказано, что нужно молиться, обратясь лицом на восток.
ВРЕМЯ.
Многие помнят, что в Евангелии написано: «Для Господа тысяча лет, как один день».
Загадочно.
Опыт каждого напоминает: день может промчаться мгновенно, а может тянуться бесконечно долго.
Принято считать, что эти явления свидетельствуют просто о психологическом состоянии человека.
Некоторые думают, что время условно измеряется изменениями человеческой жизни, природы; что на самом деле его нет.
А выдающийся учёный профессор Козырев, исследуя при помощи гироскопов эффекты времени, пришёл к выводу, что время — особый вид энергии, текущей по направлению к определённой точке Галактики.
Как бы там ни было, сколько же можно переделать, передумать за один день!
Понимаю, не всегда получается. И мне порой на следующее утро вспомнить‑то нечего.
А ведь этих дней, девочка, отпущено считанное количество…
ВСТРЕЧА.
Показалось, он издали приглядывается ко мне. Я тоже обратил на него внимание во время первого же посещения ресторана при нашем туристском отеле «Рояль–палас» на берегу Красного моря.
Этот великолепный экземпляр человека — стройный, высокий господин в лимонного цвета рубахе с воротником-стоечкой, белых брюках всегда двигался чуть позади своего маленького стада из двух женщин в просторных египетских галабеях — полноватой и худенькой. Сразу было ясно, это жена и дочь. Хотя с запястья одной из его рук всегда свисали чётки, он, как ни странно, напоминал Маяковского.
«Скорее всего, мулат», — думал я, глядя на его негритянски смуглое, дочиста выбритое лицо с каким‑то благородным пепельным оттенком кожи.
В тот вечер я припозднился с купанием в море да ещё покурил с вооружённым охранником пляжа Абдуллой. И пока переодевался потом в своём бунгало, пока под фонарями и пальмами дошёл до ресторана, расположенного у большого бассейна под открытым небом, там было уже полно ужинающих и гомонящих туристов. Кажется, не оставалось ни одного свободного места.
Старший официант в белой куртке увидел, что я в задумчивости приостановился, издали махнул мне рукой и указал на полускрытый кустом цветущего гибискуса столик.
После моря особенно хочется есть. Я быстро разделался с ужином и уже допивал из фужера прекрасное египетское пиво «Stella», как увидел, что официант ведёт к моему столику шествующее гуськом то самое семейство.
На этот раз красавец был в отлично отглаженной белой рубахе, тоже с воротником–стоечкой, и коричневых брюках. Он по–английски спросил у меня разрешения. Они расселись за столиком.
И мне расхотелось уходить в своё бунгало.
— Нравится пиво? — спросил он меня. — В Египте делают только один сорт пива, зато очень хороший.
Он заметил, что я с трудом понимаю английский, спросил: — Испанец? Француз?
— Еврей, — ответил я. — Фром Раша.
Обе женщины, перестав есть, уставились на меня так, будто впервые увидели живого еврея.
— Фром Раша? Из России? — чудесная детская улыбка озарила лицо этого человека. Он чуть пригнулся ко мне и тихо пропел на почти чистом русском языке: «Когда на улице Заречной в домах погаснут фонари, горят мартеновские печи. И день, и ночь горят они…» Я когда‑то учился в Свердловске. Эта песня была гимном нашего курса.
— Вы кто? — в свою очередь спросил я, переходя на родной язык. — Африканец?
— Араб. Живу в Марокко, в Касабланке. Инженер–химик. Это жена, не работает. И наша дочь. Она анестезиолог. Завтра утром возвращаемся домой. Приезжали на машине отдохнуть. Пока здесь опять не началась война.
Он подозвал официанта, попросил принести две бутылки пива, явно дожидаясь, пока я спрошу, о какой войне идёт речь. Но мне показалось опасным поднимать эту тему. — Война между Израилем и всем арабским миром, — сказал он, наливая из открытой официантом бутылки пиво мне и себе. — Подумайте сами, вы еврей, я араб. Вместе пьём пиво. Лично между нами нет крови, нет ненависти. У нас один Бог. Хотя мы, арабы, называем его Аллахом. Нам обоим противен терроризм.
При слове «терроризм» жена, которая явно не понимала по–русски, с тревогой глянула на него так, как сморят на одержимого.
Он же, все быстрее перебирая пальцами чётки, стал убеждать меня в том, что именно такие люди, как мы, могут стать инициаторами конференции; руководители всех стран обязаны будут выслушать представителей террористов. «Почему это с ними нельзя вступать в переговоры? — то и дело вопрошал он. — Разве они не люди? Разве у них нет своей логики?»
Я молча слушал его. Этот человек нравился мне всё больше.
— Они такие же люди, как мы, у них тоже есть дети… Неужели вы думаете, что человеку с поясом шахида не горько идти умирать?
— Но что конкретно можем сделать мы с вами?
— Многое! Стать катализатором, началом всего процесса.
Что я мог ему ответить? Как всякий нормальный человек, я тоже не раз думал о том, как спасти мир от раковой язвы терроризма, как всех примирить.
Перед тем как покинуть ресторан, мы обменялись адресами и решили продумать наши первые шаги.
Обнялись на прощание. Прошли месяцы, год. Я не получил от него ни одного письма. Чем больше шло время, тем сильнее я тревожился. На мой запрос никто не ответил.
Запоздало пожалел о том, что мы почему‑то не обменялись номерами телефонов.