За пару месяцев до гибели Сань-мао пропал, бригада отправила несколько человек на поиски, но люди пришли ни с чем. Думали, его уже не вернуть – наверное, воры увели да забили на мясо или продали. Но на третий вечер после пропажи, когда мы играли дома у Чжихуана в шахматы, хозяин пришел со двора и сказал: кнут на стене так и пляшет, это неспроста, неспроста. Наверное, Сань-мао вернулся. Мы вышли на улицу и сразу услышали рев Сань-мао, а потом увидели знакомый силуэт.
Бык терся рогами о калитку загона, пытаясь попасть домой. На носу Сань-мао висела оборванная веревка, хвост ему зачем-то обрубили, на исхудавших боках тут и там виднелась кровь, шерсть на морде скаталась. Должно быть, он сбежал от воров и долго плутал по горам, пока не добрался до дома.
△ До́ждь Цинми́н△ 清明雨
Я не могу подобрать слов, когда смотрю, как волны туманного дождя врываются в ущелье, бьются о глинобитные стены коровника, морщат гладь воды на заливных полях и скрываются друг за другом в камышах на противоположном склоне. И тогда из камышей бесшумно вылетает стайка вспугнутых диких уток. Ручьи подпевают все громче, но все менее стройно, и скоро становится невозможно различить их голоса, расслышать, откуда они доносятся, шум воды поднимается до самого неба, и даже земля едва заметно подрагивает, захваченная этим волнением. В дверях стоит промокшая собака и испуганно лает на бескрайнюю завесу дождя.
Вдоль каждой крыши тянется ряд лунок, выдолбленных каплями со стрехи, и каждая лунка полна беспокойных взглядов людей, что прячутся под стрехой от дождя, полна томительного ожидания сезона Цинмин.
Каждый лист в горах выбивает дробь.
Весенний дождь – страстный, уверенный, щедрый и веселый, он – сила, что копилась в глубинах времени и наконец прорвалась наружу. Летний дождь звучит совсем иначе – небрежно, рассеянно, осенний убаюкивает видениями из прошлого, а зимний обдает холодом и безразличием. Вряд ли еще на свете найдутся люди, которые ждали бы дождя так нетерпеливо, как сосланные в деревню студенты: мы умели различать дожди по звукам и запахам, по ощущениям на коже. Потому что только в дождливые дни нам разрешалось притащить изнывающие от усталости тела домой, отдышаться, вытянуть онемевшие руки и ноги и наконец-то отдохнуть.
Моя дочь никогда не любила дождь. Для нее весенний дождь – это неудобный дождевик, скользкие тропинки, страшные молнии, перенос уличных соревнований и отмена загородных прогулок. Она никогда не поймет того волнения, которое невольно охватывает меня при звуках дождя, не поймет, почему в моих снах о деревне всегда идет проливной дождь. Она не застала той поры, когда мы скучали по шуму дождя.
Наверное, это хорошо?
Теперь снова идет дождь. И когда я слышу стук капель, мне чудится, будто горная тропа на той стороне дождя до сих пор хранит мои следы, – в дождливую погоду они проступают на мокрой земле и снова расплываются под набегающими волнами мороси.
△ Окая́нный△ 不和气
Впервые я услышал это слово на переправе во время паводка, река Ло тогда разлилась и сделалась в несколько раз шире обычного. Со мной переправлялись две незнакомые девушки – явно приехали издалека. Сев в лодку, они первым делом закрыли лица шляпами доули, так что на виду остались одни глаза. Лодочник коротко оглядел их и махнул рукой, чтобы сходили. Девушкам ничего не оставалось, они спрыгнули с лодки, зачерпнули по пригоршне ила и вымазали себе лица, отчего сделались похожи на загримированных актеров традиционного театра, потом переглянулись и, согнувшись пополам от хохота, полезли обратно в лодку.
Я очень удивился и спросил, зачем понадобилось, чтобы девушки пачкали себе лица.
– Возьми хоть десять председателей Мао, дядюшке Дракону они не указ, – объяснил лодочник. – А если что случится, мне отвечать!
Люди в лодке закивали: верно, верно, вода и огонь шутить не любят, а береженого бог бережет. И рассказали, что однажды в лодку на переправе села девушка – тоже вся из себя окаянная, в итоге лодка перевернулась, люди попадали в воду, и ни один не смог доплыть до берега – бес не пустил.
Потом я узнал, что «окаянная» значит «красивая». На переправе существовало особое правило: в непогоду и при большой воде миловидным женщинам в лодку садиться не разрешалось, а красивым девушкам нельзя было даже подходить к берегу. Правило это появилось вот как: очень давно в здешних местах жила уродливая девушка, которую никто не хотел брать в жены, и однажды она покончила с собой, прыгнув в реку с переправы. С тех пор ее дух никак не успокоится: завидев в лодке красивую женщину, от зависти насылает ветер, поднимает волны, переворачивает лодку и губит людей. И потому если женщина на переправе хоть сколько-нибудь хороша собой, только перемазанное илом лицо убережет ее от злого духа и позволит остальным путникам благополучно добраться до берега.
Я не придал большого значения этому рассказу и не стал углубляться в размышления о связи бедствий и красоты – в том ли дело, что красивая женщина способна отвлечь человека, спутать его мысли, вызвать временное помутнение рассудка? В том ли дело, что очарованный красотой человек легко забывает про свои обязанности или выполняет их небрежно? Меня больше заинтересовало слово «окаянный». Оно содержит в себе довольно жуткое допущение: красота – порочна и очень опасна, красота приносит разобщение, тревогу и недовольство, а значит – распри, вражду и зло. Здесь можно вспомнить прекрасный нефритовый диск, с которого началась война между царствами Чжао и Цинь[106], или красавицу Елену, из-за которой греки десять лет сражались с троянцами. Если следовать этой логике, ради мира и покоя в Поднебесной людям следует держаться в тени, не привлекая к себе особого внимания, плыть по течению и погуще замазывать лица илом.
Слово «окаянный» в мацяоском наречии также используется для характеристики всего талантливого и выдающегося, всего безупречного, необычного, незаурядного. И когда этим словом описывали молодую жену Бэньи, инородцы невольно ежились от недобрых предчувствий.
△ Чудо́вый△ 神
В Мацяо верят, что красивые женщины источают особый запах – приятный, но вредоносный. И Тесян, перебравшись в Мацяо из поселка Чанлэ, принесла этот запах с собой. За два месяца после ее появления в деревне на огородах погибли все красодневы. Стоило сорвать сверкающие золотом бутоны красоднева и положить в корзину, как они на глазах превращались в черную жижу, из которой невозможно было выудить ни лепестка[107]. Старики говорят, что с тех самых пор мацяосцы больше не сажают на огородах красодневов и лилий – все яркие цветы неумолимо гибнут, а выживают только невзрачные тыквы, баклажаны, огурцы да грецкие орехи.
И скотину запах Тесян беспокоил. Пес из дома Фуча, увидев ее однажды, так взбесился, что пришлось его пристрелить. Чжунци держал некладеного (то есть племенного) хряка, но с тех пор как в деревне появилась Тесян, хряк наотрез отказывался покрывать свиней – в конце концов Чжунци охолостил его и отправил на мясо. У других хозяев домашняя птица стала болеть чумой, и люди тоже винили во всем Тесян. Однажды и Чжихуанов бык по кличке Сань-мао тоже бросился на Тесян – визг стоял на всю деревню. Хорошо, что Чжихуан успел схватить быка за веревку в носу, иначе Сань-мао поднял бы ее на рога да бросил с горы.
Женщины всегда на Тесян смотрели косо, но ссориться с ней опасались – все-таки жена партсекретаря. Правда, некоторых и это не останавливало: увидев рядом Тесян, они будто невзначай затевали разные обидные разговоры. Принимались вспоминать день своей свадьбы, как вошли в мужнин дом, как поклонились табличкам предков, как поставили котел на очаг, какие богатые и величавые были котловины – и все в таких подробностях, будто перечисляют семейные драгоценности. Конечно же, старший дядюшка тащил сундук с приданым, второй дядюшка дудел в трубу, третий дядюшка палил из пищали, четвертый дядюшка нес красный зонтик, и так далее, и тому подобное. Они без устали вспоминали, сколько было в приданом шелковых вышивок из Ханчжоу, а сколько японских курток, какие большие браслеты красовались у них на руках и как нарядно блестели серьги.
Заслышав такие разговоры, Тесян бледнела.
Однажды какая-то женщина с притворным удивлением воскликнула:
– Ай-я-яй, до чего же вы счастливые, все-то у вас по-человечески! А мне что остается – под землю провалиться! Я в этот чертов угол забрела с одним зонтиком в руке, а приданого за мной было – куртка да приплод в пузе!
Все расхохотались.
Эта женщина хотела поддеть Тесян, напомнить товаркам о ее тогдашней бедности. Не стерпев обиды, Тесян побежала домой и там целый час рыдала, колотя руками подушку. На самом деле она росла в богатом доме, у нее были и няньки, и прислужницы, на кухне всегда пахло соевым соусом, анисом и кунжутным маслом, и Тесян с детства понимала разницу между бисквитом и печеньем – не то что мацяосцы, которые все подряд называют коврижками. Но к тому времени как Тесян оказалась в Мацяо, ее отца объявили богатеем-попрошайкой (см. статью «Девятисум»), и он умер в тюрьме, а семья едва сводила концы с концами. И она впопыхах перешагнула порог дома Бэньи с одним зонтиком в руке.
Ей было шестнадцать – нарумянившись, Тесян притащила в Мацяо свой огромный живот и, тяжело отдуваясь, стала спрашивать у деревенских, кто тут партийный. Люди молчали и удивленно ее оглядывали, но Тесян не отставала, и ей наконец назвали имена двух членов компартии. Тогда она спросила, кто из них еще холостой. И ей назвали Бэньи. Тесян разузнала, где он живет, заявилась прямо к нему в хибару, осмотрелась по сторонам и спросила:
– Ты Ма Бэньи?
– Ага.
– Партийный?
– Ага.
– Жениться хочешь?
– Чего? – Бэньи рубил корм свиньям и не дослышал.