– Я спрашиваю, баба нужна?
– Баба?
Тесян тяжело вздохнула и поставила зонтик в угол.
– Девка я ничего. И родить могу, сам видишь. Если ты всем доволен, значит…
– А?
– Значит, на том и порешим.
– На чем порешим? – Бэньи ни слова не понял.
Тесян топнул ногой:
– Значит, бери меня!
– Чего брать-то?
Тесян оглянулась на дверь:
– Спать с тобой буду!
Бэньи едва не подскочил от испуга, язык у него окаменел, слова застряли в горле.
– Ты… ты… откуда такая взялась, чудовая? Матушка! Где моя корзина?
Он юркнул вглубь дома, но Тесян не отставала:
– Ты чем недоволен? Посмотри на меня: лицо, ноги, руки – все как полагается! Если на то пошло, у меня и денег немного скоплено. А про приплод не думай, это ученого человека приплод, если хочешь – оставим. А не хочешь – вытравлю. Просто думала показать тебе, что здоровая, и родить могу…
Она напрасно старалась – Бэньи уже сбежал из дома через заднюю дверь.
– Ты в прошлой жизни много добра сделал, раз тебе такая жена достается! – Тесян от обиды топнула ногой и громко разрыдалась.
Бэньи попросил своего котлового брата Бэньжэня выгнать эту чудовую девку из дома. Когда Бэньжэнь пришел, девка вовсю строгала ботву свиньям – увидев гостя, вытерла руки, уступила ему место, отыскала чайник и поставила на огонь. Наружность у нее была приятная, зад круглый, ляжки крепкие – родить и правда сможет, так что Бэньжэнь помялся немного и не стал ее выпроваживать. После он сказал Бэньи:
– Чудовая – есть немного, зато крепкая. Если тебе не надо, я возьму.
И Тесян поселилась у Бэньи.
Вот так просто все и устроилось – Бэньи не засылал сваху, не тратился на сговорные подарки, жена не стоила ему ни гроша. И Тесян добилась чего хотела: потом она рассказывала, что с самого ареста батюшки Девятисума семье не давала покоя местная управа, четыре матушки целыми днями только плакали да причитали, а тут еще красильщик из соседней мастерской взялся донимать ее своими угрозами, так что Тесян однажды не выдержала и ушла из дому с одним зонтиком в руке, поклявшись найти себе партийного мужа. И не прогадала – спустя несколько дней вернулась домой под руку с демобилизованным бойцом революционной армии, который оказался еще и секретарем партийной ячейки, и все соседи ахнули от удивления, а местное начальство, увидев на груди у Бэньи медаль «За отражение американской агрессии и помощь корейскому народу», стало обращаться с матушками Тесян повежливее.
Они пошли в управу регистрировать брак. Секретарь сказал, что Тесян не проходит по возрасту – возвращайтесь через два года. Как они его ни уламывали, все было без толку, в конце концов Тесян рассердилась, вытаращила на секретаря свои глазищи и сказала:
– Пока печать не поставишь, я никуда не уйду – здесь буду рожать и скажу всем, что от тебя. Вот и посмотрим, как ты нас прокормишь!
Покрывшись испариной, секретарь суетливо проставил печать и выдал им свидетельства. Провожая глазами новобрачных, испуганно пролепетал: до чего чудовая баба, а ну как снова сюда заявится?
Люди в управе зацокали языками, закачали головами: все ж таки дочь батюшки Девятисума, на милостыне росла, лицо – толще подошвы, никакого стыда не знает. И что-то с ней дальше будет?
Постепенно до Бэньи тоже дошло, что жена у него – совсем не подарок. Тесян была моложе его десятью годами и на правах младшей частенько устраивала сцены, во время которых ее чудовость переходила всякие границы. Чуть что было не по ней, Тесян принималась костерить Мацяо-гун – чертово захолустье, да разве это жизнь? Возмущалась, что тропинки в Мацяо ухабистые, поля тощие, а провалы до того глубокие, что недолго и утонуть, что в здешнем рисе полно песка, что дрова вечно сырые, а потому страшно дымят, что за каждой мелочью вроде иголки или соевого соуса приходится таскаться в поселок за восемь ли. Сначала костерила деревню, костерила горы, а потом обязательно принималась костерить Бэньи. И пусть бы себе костерила, это еще полбеды, но в угаре Тесян могла взять и с размаху отрубить голову угрю, так что кровь брызгала во все стороны. И куда это годится? Бэньи как-никак – твой муж, как-никак – партсекретарь, ты зачем его рыбьими головами пугаешь?
И мать Бэньи, пока была жива, тоже не могла сладить с невесткой. Войдя в раж, Тесян и на старуху кидалась:
– Старая ты сдыхота, мне плевать, сколько тебе лет, да сколько в тебе цзиней. Река вроде крышкой не закрыта, пруд крышкой не закрыт – ступай да топись! Чего же ты не торопишься?
Обычно Бэньи пропускал брань жены мимо ушей – он и правда был немного глуховат. Иногда терял терпение и орал, что забьет ее мотыгой, но мигом успокаивался, стоило жене замолчать. Только однажды он не выдержал и отвесил ей такую оплеуху, что Тесян свалилась с ног и покатилась в самую гущу утиной стаи. Как потом говорил Бэньи, в тот раз добрые силы одержали верх над злыми, революция победила контрреволюцию. Тесян поднялась на ноги и пошла топиться в пруду, но деревенские ее не пустили, тогда она отправилась к родне в поселок Чанлэ и три месяца от нее не было ни слуху ни духу. В конце концов тот же самый Бэньжэнь собрал два цзиня бататовой муки, два цзиня пампушек и пошел извиняться за котлового брата, усадил Тесян на деревянную тачку и вернул в деревню.
Наверное, читатель заметил, что в рассказе о Тесян я несколько раз использовал слово «чудовый». Очевидно, мацяосцы используют это слово для характеристики всех поступков, идущих вразрез с принятыми правилами и нормами. Для местных важнее всего сохранять уверенность в заурядной природе человека, в его неспособности существовать за рамками, очерченными традицией. И любые действия, нарушающие установленный порядок, не признаются человеческими: они диктуются загадочными сущностями, населяющими потусторонний мир, происходят по велению сверхъестественных сил природы или судьбы. Ненормальность есть либо проявление безумия и чудачества, либо проявление чуда. Мацяосцы объединили два этих смысла в одном слове «чудовый», по-видимому, не считая разницу между ними существенной. Все легенды и рассказы о чудесах начинались с фантазий чудаков. И ни один обряд кудесников не обходится без чудаковатых речей или чудаческих жестов. Быть может, в странности и чудаковатости следует усматривать явленную нам, обыденную форму чуда. А когда мы говорим, что человек чудом спасся, чудом выплыл из пучины, чудом оторвался от погони или чудом успел затормозить, словом «чудом» мы описываем действия, совершенные в аффекте или душевном помутнении, когда человек ненадолго вышел за пределы себя и сотворил невозможное, когда вместо собственного сознания им руководила некая чудесная сила.
С некоторых пор Тесян стала совсем чудовой, и люди решили, что это нечисть вселилась в нее и вытворяет разные чудеса.
△ Окая́нный (продолжение)△ 不和气（续）
Тесян всегда сторонилась женского общества, работы выбирала такие, где побольше мужчин, и там давала волю своей чудовости. Бэньи это, конечно, не нравилось, но и поделать он ничего не мог. Валить лес на хребте – мужская работа, но Тесян не могла упустить такого веселья и бежала на хребет вместе с мужчинами. Топор она держала, словно курицу за хвост, стиснув зубы, колотила им по стволу, но даже возьмись она грызть дерево зубами, царапина на коре и то получилась бы глубже. В конце концов топор у нее куда-нибудь улетал, Тесян падала на зад и хохотала, трясясь всем телом.
Стоило ей упасть, и дел у мужчин прибавлялось. Одному она приказывала отряхнуть грязь у себя со штанов, другому – вытащить занозу из пальца, третий отправлялся искать ее топор, четвертый держал туфли, которые она ненароком замочила в луже. Стоило ей повести бровью, и мужчины весело бежали исполнять любой приказ. Она пронзительно охала, головокружительно изгибалась, и тогда в вороте или пройме нечаянно мелькало что-то белое, таящее разные туманные обещания, от которых взгляды мужчин начинали блуждать. И они помогали Тесян еще охотнее.
Однажды она в очередной раз шлепнулась на зад, а поднявшись на ноги, захромала и объявила, что не может идти, что Бэньи должен отнести ее домой, и даже слушать не хотела, чем занят Бэньи, а он в это самое время общался с двумя начальниками из лесничества.
– Совсем очудела? – раздраженно сказал Бэньи. – Попроси кого-нибудь, помогут до дома дойти.
– Нет, ты меня отнесешь! – топнула ногой Тесян.
– Иди сама – ноги, чай, не сломаны.
– Нет, ты меня отнесешь!
– Мать свою в могилу отнесешь! Крови у тебя нет – это раз, кости целые – это два.
– У меня спина болит.
Пришлось Бэньи снова уступить, он бросил начальство из лесничества и на глазах у половины деревни потащил Тесян домой. Он понимал, что иначе она примется рассказывать про свои месячины, жаловаться на разные злодеяния, которые Бэньи вытворял с ней ночью в постели – и как ему тогда людям в глаза смотреть? Тесян не ведала стыда, язык у нее был без костей, она по поводу и без повода посвящала людей в свои женские тайны, так что все деревенские мужчины были в курсе самочувствия Тесян и принимали ее самочувствие даже слишком близко к сердцу, оно было темой ежедневных обсуждений, общественным достоянием мужской части Мацяо. А дни, когда у Тесян шли месячины, отмечались в деревне не менее торжественного, чем государственные праздники. Конечно, она не выражалась совсем уж прямо – сперва начинала жаловаться на боли в пояснице, потом говорила, что ей нынче нельзя лезть в холодную воду, дальше просила кого-нибудь из мужчин купить ей дудника, а иногда прямо с поля кричала Бэньи, чтобы шел домой и сварил супу из яиц с дудником. Разумеется, этого было вполне достаточно, чтобы напомнить всем о ее принадлежности к женскому полу, чтобы люди с вниманием отнеслись к тому, в какую фазу вступает ее организм, и вполне достаточно, чтобы разбудить воображение деревенских мужчин и вызвать на их лицах угодливые улыбки.
Она умела ахать, охать и визжать на все возможные лады. Тесян кричала от страха перед гусеницей, но сладкие переливы ее «ай-я-я-я» неизменно наводили мужчин на мысли, что такие крики должны звучать на другом фоне и при других обстоятельствах, побуждали представлять ее облик на другом фоне и при других обстоятельствах – и многое другое. Конечно, нельзя возлагать на Тесян ответственность за мужские фантазии, она всего-навсего испугалась гусеницы. Но эта ее гусеница оказывалась сильнее имбирного чая с горохом, сильнее любых угощений, которыми потчевали мужчин другие деревенские женщины, эта гусеница отрывала мужч