△ Нефри́товый вило́к△ 莴玮
Зимой в коммуне все время шла стройка: то строили склад для зерна, то среднюю школу, и начальство постоянно спускало указание собрать по пять обожженных кирпичей с каждого члена коммуны. У мацяосцев не было денег покупать новые кирпичи, приходилось раскапывать могилы на хребте и добывать кирпичи оттуда. Конечно же, речь шла только о заброшенных могилах.
В горах люди строят себе дома из дерева, сырца и соломы, зато к возведению могил подходят со всей серьезностью, тратят на них столько кирпича, будто надеются, что могила простоит целую вечность. Старые заброшенные могилы на хребте давно сравнялись с землей, поросли густым кустарником и сорной травой, и если не знать, где находится могила, отыскать ее почти невозможно. Мы вырубали заросли секачами, осторожно снимали грунт мотыгами, и из-под земли по одному проступали зеленоватые кирпичи могильного свода. В это время боязливые городские девушки обычно убегали и прятались где-нибудь подальше. А мужчины и парни состязались в храбрости, наперегонки вгоняли зубья мотыг в щели между кирпичами, потом медленно расшатывали кладку и рывком доставали оттуда первый кирпич.
Хорошо сохранившаяся могила напоминала плотно закрытый котел: при вскрытии оттуда вырывались клубы белого пара, волна за волной они поднимались из пролома, окрашенные терпким запахом разложения, от которого у меня невольно скручивало желудок. Когда белый пар наконец рассеивался, мы осторожно подходили к краю могилы и заглядывали в темноту. В колеблющемся луче света можно было увидеть скелет, некогда называвшийся человеком, большие пустые глазницы или широкие кости таза. Еще было видно комья осыпавшейся земли и кучи древесной трухи. Обыкновенно мы не надеялись найти в могиле ничего ценнее кирпичей: откопать бронзовый или глиняный черепок считалось большой удачей. К тому же многие скелеты в могилах, которые мы разоряли, лежали лицом вниз – местные объяснили, что такие покойники умерли не своей смертью: или молния в них ударила, или пулей убило, или сами повесились. Родные надеялись, что несчастные унесут злую судьбу с собой в могилу и всеми силами старались помешать им вернуться на белый свет. Уложить такого покойника на землю лицом вниз было необходимой мерой профилактики его перерождения.
У людей при жизни разная судьба, и после смерти с ними обходятся по-разному.
Однажды мы раскопали женскую могилу – плоть покойницы давно истлела, но кости сохранились, и волосы тоже – черные и блестящие, как у живой, они доходили ей до самого пояса. И передние зубы выдавались изо рта цуня на три, а то и больше. От страха мы бросились врассыпную. В конце концов, чтобы предотвратить бесовские проделки на хребте, комитет продбригады за два цзиня свинины и цзинь вина нанял несуеверного Черного Барича, и он поджег злополучную могилу, предварительно залив ее соляркой. Спустя много лет я узнал от одного ученого, что в увиденной нами картине нет ничего уникального. На самом деле смерть – длительный процесс, а волосы и зубы, в отличие от остальных частей тела, при определенных условиях могут расти некоторое время даже после смерти. В зарубежной медицине уже есть исследования, посвященные описанному выше явлению.
Штабель могильных кирпичей, которые мы таскали с хребта, становился все выше. Само собой, кости так и лежали брошенными в разоренных могилах. Говорили, той зимой в горах случилось целое нашествие коршунов, они слетелись на запах мертвечины и кружили по небу, высматривая добычу. Еще говорили, что по ночам с хребта доносятся крики и плач: это бездомные духи блуждают по горам, пытаясь согреться и проклиная грабителей.
И все равно мы каждый день поднимались в горы, чтобы сделать свое подлое дело.
Чжаоцин не отличался особой храбростью, но могилы шел грабить в первых рядах. Как я узнал позже, он так спешил раскопать очередную могилу, потому что надеялся отыскать там особую драгоценность: формой она напоминала капустный вилок, размеров бывала самых разных, цвета – красного, с ярким сиянием. Драгоценность росла у покойника во рту, говорили, это застывшее дыхание, которое за долгие годы в закрытой могиле свивается в невероятной красоты самоцвет. Деревенские называли такие самоцветы нефритовыми вилками и говорили, что сильнее снадобья на свете нет, якобы нефритовый вилок укрепляет жизненные силы, регулирует движение ци, помогает от малокровия, питает инь и восполняет ян, изгоняет простуду, предотвращает выкидыши и продлевает жизнь. В трактате «Премудрое древнее слово»[122] говорится: «Золото бесценно, но с сумбулом ему не сравниться», и под сумбулом здесь подразумевается не что иное, как нефритовый вилок. Еще говорили, будто нефритовый вилок бывает не у каждого покойника, только у богатых и знатных, кто баловал себя изысканными яствами, кто одевался в шелка и спал под теплым одеялом, у кого при жизни тело было холеным, словно яшма, у того через сто лет на языке совьется нефритовый вилок.
Однажды Чжаоцин тяжело вздохнул, копая землю.
– Пустое, пустое. И на кой черт такая жизнь? – он покачал головой. – Моему рту нефритового вилка никогда не свить.
Все поняли, к чему клонит Чжаоцин, и тоже поскучнели. Сами посудите, если каждый день жевать бататовую соломку, прошлогоднюю кукурузу да черные сушеные овощи, даже ветры из задницы вылетают пустые, какой тебе нефритовый вилок?
– У дядюшки Ло вырастет, – уверенно сказал Ваньюй. – Ему порожный сын с иноземщины деньги посылает.
– Может, и у Бэньи вырастет. Сил у него много и жирок имеется, – сказал Чжаоцин. – Этот сучий сын через два дня на третий по собраниям таскается, а каждое собрание – это забитая свинья, мясо лежит на блюде горой, а куски такие тяжелые, что даже палочки гнутся.
– Собрания партийных работников – часть революционной работы, – сказал Чжунци. – А ты завидуешь?
– Какой еще работы? Нефритовые вилки выращивают, вот и вся работа.
– Ерунду говоришь. Если бы у каждого на языке свивался нефритовый вилок, тогда эти самые вилки ничего бы не стоили, и разве стали бы про них писать в «Премудром древнем слове»?
– Когда земельную реформу проводили, я тоже едва в начальство не выбился, – мечтательно вспомнил Чжаоцин.
– Мелкий Чжао, куда тебе в начальство? Ты даже не поймешь, если твое имя задом-наперед написать! Да ежели ты выбьешься в начальники, я встану на руки и буду каждый день вниз головой ходить. – Чжунци посчитал свою шутку очень остроумной и залился хохотом.
– Чжунци, подлюка ты эдакий! Посмотри на себя, дракон висячий. Целыми днями с цитатником ходишь, председателя Мао на куртку прицепил, а для кого стараешься? Или думаешь, у тебя самого во рту вилок вырастет?
– Мне и не надо.
– У тебя и не вырастет.
– И хорошо, зато никто мою могилу не разграбит.
– Думаешь, у тебя будет могила, чтоб ее грабить?
Это были очень обидные слова. Чжунци не имел детей, и в деревне это означало, что после смерти хоронить его окажется некому. А Чжаоцин наплодил не то пять, не то шесть пащенят и теперь, пользуясь своим превосходством, уколол Чжунци в самое больное место.
– Голодранец! Прогнившая душонка!
– Вязи тебя боров.
– Тебе мать с отцом никогда рот не мыли?
– А тебе мыли, да без толку. Дерьмо из ушей лезет.
Перепалка становилась все резче и ядовитей, нам насилу удалось их унять. Пытаясь замять ссору, Фуча заговорил о секретаре Чжоу из коммуны, дескать, рядом с ним Бэньи просто беспорточник. Пять собраний в месяц – это так, только губы свиным жиром смазать, а бататовая соломка да прошлогодняя кукуруза из брюха никуда не денутся. Вот коммунное начальство – другое дело, каждый день на новом месте, и всюду тебя встречают, и каждое застолье – точно праздник. Посмотрите на секретаря Чжоу – кровь с молоком, если его зажарить, одного мяса выйдет целый котел! А голос какой медовый – значит, срединная ци[123] в избытке, иной раз секретарь Чжоу целый день доклады читает, но к вечеру голос все равно звонче гонга и слаще, чем у Тесян. Вот у кого будет вилок так вилок.
– Точно, точно, – подхватил дядюшка Ло. – Верно говорят, пока не сравнишь, не узнаешь. Если у Бэньи и совьется вилок, величиной он будет не больше корешка таро. Возьми хоть десять таких вилков, куда им до одного вилка секретаря Чжоу? Так что его могилу копать – верное дело.
От секретаря Чжоу они перешли к начальнику Хэ, потом к разным начальникам уездного и провинциального уровня и наконец добрались до председателя Мао. Все единодушно согласились, что председателю Мао счастья отмерено больше всех, судьба осыпала его такими щедрыми милостями, что нефритовый вилок, который совьется у него во рту через сто лет, будет просто исключительным. Наверняка счастливец, который попробует такое снадобье, излечится от всех недугов, а то и обретет бессмертие. Хранить вилок председателя Мао придется в каком-нибудь специальном растворе, чтобы не испортился, и круглые сутки держать рядом часовых с ружьями.
Поразмыслив, мы сошлись во мнении, что так все и будет. Солнце клонилось к западу, мы забросили мотыги на плечи и уныло побрели домой.
Спустя несколько дней в Мацяо с инспекцией прибыл секретарь Чжоу, заодно он попросил меня скопировать какой-то документ и потом долго нахваливал мои иероглифы – особенно заголовок, выведенный в подражание сунскому письму. Глядя на расплывшееся в улыбке пухлое лицо секретаря Чжоу, я то и дело проваливался в оцепенение и представлял у него во рту нефритовый вилок размером с капусту – этот воображаемый вилок следовал за секретарем Чжоу, куда бы он ни пошел. У него и правда был очень звонкий голос, услышав по радио новую песню о красотах Пекина, он принимался подпевать, при этом обязательно интересовался, что я думаю о его голосе, и внимательно выслушивал мои однообразные комплименты. Еще секретарь Чжоу спрашивал, годится ли он в начальники управления культуры при уездном центре. Я говорил: конечно, с таким художественным вкусом вам самое место в руководстве управления культуры. Настроение у него становилось еще лучше, он без умолку мурлыкал песенки, а завидев кого-нибудь из деревенских, ласково здоровался, справлялся о детках, о хозяйстве, о свиньях. Похоже, он и сам твердо верил, что когда-нибудь у него во рту совьется огромный нефритовый вилок.