БЛАГОДАРЕНИЕ ДОЖДЮ
В гостиницу «Слован» я попал совершенно случайно. Я отправился в городок N, уверенный, что вернусь дневным скорым, но меня задержали неотложные дела. Вечером, когда я наконец пришел на станцию, оказалось, что единственный выход — остаться в городке N на ночь.
— Гостиница приличная, — сказал мне железнодорожник, отставляя высокую проволочную корзинку, в которую он длинными щипцами складывал окурки. — Самое необходимое там есть.
— Мне надо выспаться, — отвечал я, — не люблю гостиниц рядом со станцией. Слишком шумно, а я хочу выспаться.
— Другой гостиницы здесь нету, — сказал железнодорожник. — Была еще одна на площади, но после войны ее закрыли. Ничего, вы останетесь довольны. Станция у нас тихая.
Я спросил про ближайший поезд. Он заверил, что в гостинице будет спокойно, мне даже не захочется вставать.
— Удобнее всего, сударь, ехать в полдень, — сказал железнодорожник. — Это самый лучший поезд. В обед ездят только случайные туристы. Один займете целое купе.
Я поблагодарил и предложил ему сигарету. Железнодорожник засунул сигарету за ухо и неуклюже козырнул.
— Не забудьте утром посмотреть город, — добавил он.
Я ответил, что непременно посмотрю, хотя мне вовсе не хотелось колесить по кривым улочкам и широкой невзрачной площади, которая с первого же взгляда оставляла впечатление тоскливого однообразия.
Вестибюля в гостинице не было. В нее попадали через узкие двери, напротив которых стояла застекленная клетка с ровными рядами ключей, пожелтевшими открытками и двумя кактусами-уродцами в красных горшках. За маленьким столиком горбился паренек лет пятнадцати с пустыми глазами.
— Я хотел бы здесь остановиться, — сказал я в приоткрытое оконце.
Малец вздрогнул и вперил в меня широко раскрытые глаза. Взгляд их казался отсутствующим.
— Свободная комната найдется? — повторил я.
— Что? — в смятении произнес он заикаясь. — Я… Я…
Тут во чреве клетки открылась дверка, спрятанная за афишами, и появился высокий седеющий мужчина.
— Что вам угодно? — он смотрел на меня недружелюбно.
— Хочу здесь переночевать, — ответил я. — Это возможно?
— Конечно, — сказал человек. — Устрой его. — Он повернулся к мальцу. — Давай шевелись. Черт тебя побери, устрой же его.
Малец, послюнив палец, долго листал толстую книгу записей. В конце концов он с трудом выдавил:
— Можно дать шестнадцатый?
— Вот каких мне подсовывают, — сказал мужчина. — Он кретин, но я не могу ему даже поддать.
— Вы администратор? — спросил я.
— Конечно, — сказал он и выхватил у мальца книгу. — Вам угодно на одну ночь?
Я кивнул.
— С вас тридцать пять крон, — он бросил на стойку ключ с большой деревянной грушей. — У нас платят вперед. Сначала дай, потом бери. По-моему, правильно, а?
— Возможно, — сказал я.
— Я уже кое-что в жизни видал, — сказал администратор, — и знаю, что к чему. Люди — чума.
— Если надо, — сказал я, — могу заплатить сейчас же.
Я достал бумажник.
— Это единственный свободный номер, — присовокупил администратор. — Не многим везет попасть сразу. Обычно все занято за неделю вперед.
Я добавил чаевые.
— Значит, мы имеем…
— Сдачи не надо, — ответил я.
Он поклонился.
— Спать у нас будете, как в раю, — сказал администратор, когда формальности были закончены. — Наверх сейчас пойдете?
— Да, думаю, мне лучше сначала оставить вещи.
— Пожалуйста, это на следующем этаже.
Я шел по узкой лестнице, покрытой ветхим красным ковром. Под ногами путались выскочившие из гнезд медные прутья. На меня пахнуло типичной гостиничной вонью — смесью разнообразных дезинфекционных порошков и пригоревшего лука из непроветренной кухни. В комнате была стандартная кровать, желтый канцелярский шкаф, вешалка, журнальный столик и два стула. В углу — алюминиевый таз, кувшин, полный воды, и пустое ведро. Я выглянул из окна: станция была темной, а площадка перед ней ничем не напоминала железнодорожный узел. Лишь откуда-то издали доносилось шипение пара, видимо от товарного состава, который только что отошел от водокачки.
С ним я познакомился в столовой за ужином. Свободное место было лишь за одним столиком. Когда я к нему подсел, он, оторвавшись от тарелки, взглянул на меня и сказал:
— Разрешите дать вам совет: не заказывайте никаких блюд под татарским соусом.
— Почему? — я удивленно обвел взглядом круглую физиономию с двойным подбородком и выпуклым лбом, переходящим в лысину.
— Это мой совет, — сказал он, — на ночь следует беречь желудок.
— Принцип верный, — ответил я. — Вы поможете мне что-нибудь выбрать? — Я подвинул к нему меню.
— Нет, лучше не надо. Выбрать — это ответственность. Я не выношу ответственности. Даже когда это касается лично меня, я не отваживаюсь. Видите, я ем только суп.
— Жаль. Меню в незнакомом ресторане для меня — китайская грамота. Я думал, вы разбираетесь.
— Вы не местный? — он взирал на меня испытующе.
— Нет. Я здесь остановился.
Он достал огромный платок и вытер вспотевший лоб. Я заметил, что из кармана у него выпала сложенная бумажка, и сказал ему об этом.
— Просто лотерейный билет, — ответил он и, махнув рукой, неловко поднял его, спрятал в бумажник и снова вытер лоб.
— Невыносимая жара.
— На улице довольно противно, — ответил я.
— Да, безусловно. И по радио объявили похолодание.
— Вот-вот ударят морозы…
— Послушайте, — оборвал он вдруг бессмысленный разговор о погоде, — у вас было когда-нибудь чувство, что вы не сможете выполнить возложенную на вас задачу, если не откроетесь кому-то еще?
— Что вы имеете в виду?
Мы немного помолчали.
— Я тоже остановился в гостинице, — произнес он наконец. — Но вам не следует тянуть. Официант уже нетерпеливо крутится вокруг нас, мы можем вызвать подозрение.
— Меня тут никто не знает, — ответил я. — И подозревать меня не в чем.
Я заказал гуляш и снова взглянул на его лоснящуюся, моржиную физиономию.
— Мне необходимо вам сказать, — пролаял он глухо. — Иногда человека охватывают сентиментальные чувства. Вас здесь не знают, вы иногородний, и потому я могу вам сказать все. Не имею права не сказать. Вы должны спастись. Вы единственный должны спастись, потому что вы — не из них, вы чужеродный элемент и можете мне все испортить.
Принесли гуляш, но я к нему не прикоснулся.
— Я вас не понимаю, — сказал я в смятении. — Совсем не понимаю.
— Мне наконец удалось раздобыть серу. — Он придвинулся ко мне так близко, что я почувствовал его прокуренное дыхание. — Без серы бы ничего не получилось, а ее нигде нет. Как назло. Знаете, сколько я за ней набегался?
— Я никогда еще не покупал серу, — ответил я. — И не предполагал что сера — дефицит.
— Неважно, все равно через несколько часов все взлетит на воздух. Я пойду немного вздремну. А потом взлетит. Весь город.
— Ага, — меня вдруг осенило: — Вы собираетесь устроить фейерверк?
— Можно назвать и так. — Глаза у моржа засветились счастьем. — Так взлетит, что любо-дорого! Вверх. В воздух.
— Но… но ведь это было бы преступлением, — я замер, — жутким преступлением.
— Не выполнить своего предназначения — преступление, — сказал он. — Если вам не хочется гуляша, то я помогу. Человек — существо слабое и непременно поддается искушению.
Не дожидаясь ответа, он придвинул к себе мою тарелку.
— Фу, совсем остыл, — сказал он и накрошил в тарелку хлеба. — Я голоден, как волк, а думал, что наемся супом.
— И все-таки вы не посмеете это сделать, — сказал я. — У вас нет никакого права.
— Долг иногда больше, чем право, — говорил он, торопливо поедая мой гуляш.
— В чем виноват перед вами город?
— Ни в чем.
— Значит, это безумие, — сказал я.
— Вовсе нет. — Он аппетитно вытер тарелку хлебной коркой. — Это демонстрация человеческой силы. Великолепный эксперимент. Человек — абсолютный хозяин природы. Человек — абсолютный творец своей судьбы. Быть может, природа готовит городу другую, еще более страшную гибель. Быть может, в двухтысячном году город постигнет землетрясение. Или на него обрушится метеор. Или разразится эпидемия. Кто знает, что ему готовит будущее? Представляете, как это великолепно: ты спасаешь город — его жителей, их детей, детей их детей — от призрака грозящей катастрофы?
— Сомневаюсь, что вам будут за это благодарны, — произнес я. — Одно зло не исключит другого зла.
— Но зло известное лучше зла неизвестного, — ответствовал толстяк. — Гуляш был вполне подходящий. — Он поднялся. — Не думайте, что я собирался поесть за ваш счет. Я сам расплачусь с официантом. Доброй ночи.
Невысокая коренастая фигура в коричневом пиджаке и широченных брюках скрылась за фиолетовым занавесом.
Как во сне я вернулся в свой номер, сел на кровать и уставился в окно, во тьму, которую словно навсегда заполонил глухой голос соседа по ресторанному столику. Я вдруг понял, что разговор с ним придавил меня гнетущей тяжестью ответственности. Я понял, что не могу оставить этого просто так, не могу смотреть в окно, как будут взлетать в воздух соседние дома, пока наконец меня самого не завалят рухнувшие стены. Я решил, что надо бежать на улицу, звать всех, кричать. Но потом отверг эту идею; она показалась мне нереальной и непоследовательной.
В конце концов я побежал к администратору.
Малец в застекленной клетке дремал, уткнувшись в стол, над ним мерцала лампочка, свисавшая с потолка на длинном шнуре. Я постучал в стекло. Малец вздрогнул, открыл глаза и зевнул:
— Что… надо?..
— Позовите администратора, — сказал я. — Только быстро.
— Я… Извините… не могу. — Малец откинулся на спинку стула. — Ни в коем случае. Он меня убьет.
— Ступайте и позовите, не то я все тут разнесу. — Я стукнул кулаком по деревянной стойке.
— Я… У него там… баба. — Он показал пальцем на дверь за собой.
— Не имеет значения, — кричал я. — Мне необходимо с ним говорить.