В дверях показалась голова администратора.
— Что тут происходит? — накинулся он на парня.
— Мне необходимо поговорить с вами, — сказал я.
— Вам что, простыни не поменяли или вода в тазу грязная?
— Нет, — ответил я, — дело не в этом.
— Чего же вам надо?
— В вашей гостинице живет опасный человек, — захлебывался я. — По крайней мере он утверждает, что живет здесь. Он хочет взорвать город.
— Ну и что? — сказал администратор. — Если на то пошло, хотеть можно все. Даже чтобы вы не крутили мне мозги без особой надобности.
— Но он задумал это всерьез, — воскликнул я.
— Я тоже не бросаю слов на ветер. Спокойной ночи.
— Вы должны что-то сделать. Помешать ему!
— Не смешите меня. В нашей гостинице живут только порядочные люди.
— Значит, вы мне не верите? — заявил я с угрозой.
— Чему я должен верить?
— Он купил серу и полон решимости сделать это.
— Тогда бегите ему помогать, — отрезал администратор и захлопнул дверь.
Малец уже снова спал. Я выбежал на улицу; стояла сырая осенняя ночь. Молочный туман окутывал фонарь перед гостиницей, меня колотила дрожь, но я двинулся по направлению к станции. Здание вокзала с улицы было заперто, но одно оконце светилось. Я вышел на перрон. В натопленной клетушке около сигнализационной аппаратуры над миниатюрной шахматной доской сидел железнодорожник.
— Добрый вечер, — сказал я.
Он вздрогнул и ответил:
— Сюда нельзя.
Я хотел заговорить, но слова застряли где-то в горле.
— Королевский гамбит, — сказал вдруг изменившимся тоном железнодорожник и провел ладонью по небритому подбородку. — Я бы, может, и сыграл с вами партию, но во время дежурства не положено. Играю сам с собой. Один. Всю ночь один. Выигрываю у себя и не могу радоваться, ведь я же и проиграл. Мне, как говорится, слава и честь. А впереди у меня длинная ночь. Страшно длинная ночь.
— Я вас понимаю, — сказал я. — Каждая ночь длинна, если ты в ней один.
— Потому вы и пришли? — Он повернулся ко мне.
— Нет.
— Я думал, вы хотите избавить меня от одиночества.
— Мне этот город чужой. Два одиночества в сумме всегда дают одиночество.
— Присаживайтесь. — Он показал на кресло в стиле модерн.
— Вы должны мне помочь, — начал я. — У вас под рукой телефон и все прочее. Понимаете, я бы не осмелился явиться, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Нужно немедленно что-то предпринять.
Я рассказал всю историю. Он смотрел на меня сосредоточенно, будто мой рассказ его заинтересовал. В его глазах, казалось, промелькнуло некоторое волнение, но потом он снова погладил рукой свою щетину и надвинул на лоб засаленную фуражку.
— Чего же вы от меня хотите? — произнес он наконец. — Вы же знаете, я не могу уйти, я связан инструкцией. Инструкция предписывает при любых обстоятельствах оставаться тут. Я маленький винтик в точном механизме, и, если я выйду из строя, весь механизм может отказать.
— Это отговорка, — я поднялся с кресла, и пружины зазвенели. — Просто пустая отговорка.
— Ответственность, — сухо сказал железнодорожник.
— Плевать я хотел на вашу ответственность. — Я подошел вплотную к его столу. — Я… Вы… Мы вдвоем несем сейчас значительно большую ответственность. Ответственность, потому что знаем…
— Но у нас есть и алиби, — заявил железнодорожник и начал переставлять фигуры на шахматной доске. — Думаю, эта партия безнадежна. Мне бы следовало пожертвовать коня. Но дело уже сделано. Я угостил бы вас чаем, да осталось мало сахару. Когда сидишь один, становишься сластеной. Бросаю курить и потому сосу сахар.
Я снова вышел в ночь. Мне стало еще холоднее, может быть потому, что я вышел из натопленной комнаты и холодные капли растекались по моему лицу. Я возвратился к гостинице, но входную дверь уже заперли. У меня не было никакого желания опять бесить администратора, и я пошел в город. Я пробирался вдоль стен, чтоб укрыться от моросящего дождя, но все равно скоро почувствовал, что пальто промокло. Передо мной открылась площадь, еще более обширная, чем днем, и совсем пустая. В некоторых домах горел свет. Мне вдруг захотелось выбить все окна, разбудить спящих и рассказать им о равнодушии, которое вместе с туманом накрыло нас и не дает нам дышать. Но мостовая была в безупречном состоянии — нигде ни камушка. Я еще какое-то время беспомощно кружил возле домов, а потом стал думать о себе, только о себе, и неожиданно понял, что если останусь в этом городе, то навсегда буду здесь заточен. Я вернулся к станции, а потом, сначала шагом, а затем бегом пустился прочь из города, неизвестно куда, пока наконец, задыхаясь, не взобрался на какой-то холм. Город со светящимися извилистыми линиями уличных фонарей лежал подо мной, словно на ладони. Я стоял под кроной раскидистого дуба, дышал в озябшие ладони и пристально смотрел вниз, где вот-вот все будет кончено, произойдет то, о чем я боялся подумать.
Утро пришло неожиданно, как затишье после бури. Я поглядел на часы. До этой минуты время для меня словно не существовало. Сейчас половина восьмого, а город остался невредимым, и никаких следов разрушения. Мне хотелось кричать, хотелось прыгать от радости. На станции шипели паровозы, а перед гостиницей давешний малец подметал тротуар.
Я хотел незамеченным проскользнуть в свой номер, но возле стойки дежурного чуть не сбил с ног администратора. Рядом с ним стоял сияя мой вчерашний знакомец.
— Это он! — крикнул я.
— Да, — улыбнулся администратор. — Это он, пан доктор. Он только что узнал по радио, что выиграл в лотерею пятьдесят тысяч. Господи боже мой, какая куча денег!
— Но ведь…
— Так-то, мой милый, — благосклонно перебил меня морж. — Вот видите, человек не всегда творец своей судьбы. — Он хлопнул меня по плечу. — Сударь мой, да вы же весь мокрый. Где вы так вымокли?
— Неважно, — ответил я. — Прогуливался. Люблю под утро немного пройтись.
— Разумно, — поддакнул морж. — Не думайте, что мне так уж важны эти деньги. Я и билет-то купил совершенно случайно. Сами знаете, как уличные продавцы пристают.
— У вас легкая рука, пан доктор, — сказал администратор. — Я ставлю в спортлото каждую неделю, а еще ни разу не выиграл.
— Мне эти деньги вовсе ни к чему, — повторил морж.
— Кабы мне такие деньги, я бы здесь не остался. Взял бы их — и айда к морю. Куда-нибудь далеко к морю. Море влечет меня. Ничто не влечет, только море. Сладкое море.
— Соленое море, — сказал морж. — Вы его получите. Как только возьму выигрыш, вышлю вам деньги на поездку. Такой человек, как вы, должен получить свое море. Каждый должен получить то, о чем мечтает.
— Вы думаете, я туда попаду?
— Непременно, — сказал морж. — Это очень просто. Возьмите деньги, документы — и вы у моря.
— Господи боже, — вздохнул администратор. — У моря. Я вам их верну, как только смогу. Бог свидетель.
Приплелся малец с метлой.
— Я… Я уже подмел, — заикаясь, бормотал он.
— Слушай-ка, ты, бестолочь, — сказал администратор, — я поеду к морю. Пан доктор деньги одолжит. Только что обещал одолжить. Останешься здесь один. Останешься без шефа. Будет тебе грустно, болван, будешь плакать без своего шефа.
— А ты чего бы хотел? — обратился к парнишке морж. — Говори, чего бы хотел ты?
— Я…
— Ну, говори, — ткнул мальца администратор.
— Я тоже… тоже…
— Он хочет ливрею, — сказал администратор. — Видел в одном фильме роскошный отель и с тех пор ноет, что у него нету ливреи. Но он у нас новенький, нельзя же каждому идиоту сразу покупать ливрею.
— Сошьем на заказ, — промолвил морж. — С золотыми пуговицами. — Он расхохотался, и двойной подбородок сполз вниз. — Разламывал и оделял! Разламывал и оделял!
— А вас я угощу завтраком, — обратился он ко мне.
— Мне надо обсушиться, — ответил я. — Вы разрешите…
— Надеюсь, вы не сбежите от нас, — сказал морж.
Он предложил свой пиджак, но я отказался:
— Нет-нет, не надо.
— Тогда пошли. — Он схватил меня под руку и повел в столовую. Там было почти пусто, с многих столов уже сняли скатерти, в углу громоздились скатанные ковры.
— Выигрыш вас словно подменил, — сказал я, когда мы сели за столик.
— Почему?
Он достал из бумажника лотерейный билет, скомкал, бросил в пепельницу и, прежде чем я успел его удержать, поднес к билету зажигалку.
— Вы с ума сошли? — сказал я. — Столько денег, а вы…
— Знайте, — ответил он, — мне они ни к чему. Я и раньше говорил, что мне они вовсе ни к чему. — Он прикурил от пламени. — Вы не закурите?
— Сейчас нет, — ответил я. — Зачем вы сбивали столку администратора? Обещали ему море?
Он засмеялся.
— Не бойтесь. Все будет. Надо мечтать. Надо желать. Если б человек не желал, он ничего бы не имел. Даже самой жизни.
Он заказал коньяк.
— Ваше здоровье, — улыбнулся он. — Вы продрогли, следовательно, за ваше здоровье.
Я не ответил. Нас все еще стеной разделял вчерашний разговор, но я не решался о нем напомнить. Было утро, близился ясный день, дальняя дорога и сладость забвенья.
— Я вчера вечером вам даже не представился, — заметил он, отодвигая рюмку. — А сейчас уже ни к чему.
— Да, — подтвердил я. — Уже ни к чему.
— Откуда-то из другого города придет поезд и увезет вас. Вы будете сидеть в теплом купе, развернув газету, и прикрывать ею свое равнодушие, симулируя интерес к тому, что происходит рядом с вами, хотите вы того или нет. Иногда я думаю, что человек тем больше человек, чем меньше он выставляет это напоказ, кичась системой априорных норм и принципов. Ведь гарантия морали в том, чтоб быть, а не притворяться. Всегда быть. Надо преодолевать равнодушие. Мне хочется иметь крылья, — сказал морж мечтательно. — Не белоснежные, как у ангелов доброты на картинке, а уродливые, грубые, перепончатые крылья нетопыря, которые скребутся в полночь в ваше окно, тревожа сон.
— Мой поезд вот-вот придет, — заметил я. — Мне, видимо, надо взять портфель. Вы скажете, что здесь занято?