— Сколько я должен?
— Да что вы, добрый человек, — сказал шофер. — Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Но когда он посмотрел на отца, то понял, что ему ничем не поможешь. Они вышли вместе. Постояли у машины. Таксист спросил:
— Куда вы теперь?
— Я?.. — У отца шумело в голове от тупых ударов. — Я подожду.
Таксист дружески положил ему руку на плечо.
— Вам бы выспаться, мил-человек. Если вам негде, можете у меня. Мы живем вдвоем с сыном.
— Я подожду, пожалуй.
— Нет, правда, — настаивал таксист, — вы нам не помешаете.
— Нет, я уж подожду.
Таксист вздохнул, сел в машину. Завел мотор. Отец наклонился к окошку.
— Спасибо вам.
Таксист включил скорость и тронулся с места. И сразу его охватила злость, острая, всепроникающая.
— А, сто стрел вам в бога! — громко выругался он. — Весь мир — сплошное дерьмо!
У ворот он еще оглянулся. Он ясно увидел того человека. Тот стоял перед приемным покоем и все еще держал в руке свою измятую шляпу.
Перевод Н. Аросевой.
РУДО МОРИЦ
СВЕТЛОВОЛОСЫЙ ВЕЛОСИПЕДИСТ
Наша «старушка», а по военной терминологии — противотанковое орудие тридцать седьмого калибра, стояла на своем прежнем месте: в огороде возле дома на краю села. Стояла она там, хорошенько замаскированная фасолью, которая вилась вдоль забора. Глазок ориентира внимательно вглядывался в долину, где между крутыми откосами змеились Ваг и дорога.
А мы лежали между грядок и грызли что попадет: кольраби, огурцы, морковку. Вот так мы завтракали и глядели в чистое голубое небо, по которому карабкалось солнышко.
День обещал быть отменным, да только что он нам преподнесет! Вчерашний начинался точно так же, а закончился изрядной заварухой. Перед обедом из каменоломни в Дубной скале заговорил тяжелый пулемет и начал прочесывать позиции пехоты метрах в ста прямо перед нами. Стоило кому-нибудь шевельнуться, как раздавалась очередь. Происходило что-то непонятное, потому что, как нам было известно, каменоломни удерживали наши партизаны. Уже потом мы узнали от связных, что немцы атаковали каменоломни и вытеснили партизан с этих стратегически важных позиций. Потому-то наша пехота и оказалась у них как на ладони. А приказ, который передали нам связные, был такой: подавить пулеметную точку, что находится там-то и там-то, а именно под старым дубом, который нам был хорошо виден. Мы расстреляли целый ящик снарядов, и пулемет замолчал. Но и нам пришлось несладко. Мы себя обнаружили, и немцы принялись потчевать нас минами. Они сыпались как град, две упали на крышу дома. Хорошо, что хозяин с семьей ушел оттуда сразу же, как только мы окопались у него в огороде. Мы лежали в ямах и окопах, дожидаясь, когда же кончится эта минная лавина. Немцы, сволочи, вроде перестали стрелять, но только мы вылезли из укрытий, как они принялись за свое. Одна мина упала возле окопа Фери, и осколок ранил его в плечо. В конце концов нам не оставалось ничего лучшего, как в минуту затишья оттащить нашу пушку подальше, за избу, чтобы в нее не угодил шальной снаряд. Только за избой она стояла совсем без пользы, поэтому-то мы ее ночью опять перетащили на старое место. А уж лучшей позиции здесь не сыщешь! Весь выход к Стренчанскому как на блюдечке. И дорогу видно до самой Рутткайовской корчмы, и холмы по обе ее стороны до самой опушки леса. И вот мы снова тут отлеживаемся и ждем, что же будет дальше.
— Я бы наконец съел чего-нибудь поприличнее, — угрюмо проворчал Имре Владар и захрустел кольраби.
— Позови официанта, пусть принесет жареного цыпленка, — съязвил Фери — тот самый, которому мы вчера перевязали раненое плечо.
— Уж ты-то помолчи, — хмыкнул Имре. — Чья бы корова мычала… Вчера у тебя душа в пятки ушла.
Мы все заржали. Когда Фери задело осколком, он бухнулся передо мной на колени и умолял: «Командир, уйдем отсюда, пока живы». А потом добавил: «Если мы отсюда унесем головы на плечах, каждому ставлю пятилитровую бутыль вина!» Я вынужден был его одернуть — не устраивай, говорю, паники, а то пошлю тебя ко всем чертям и поищу вместо тебя порядочного хлопца.
— Послушай, Фери, а не поставишь ты нам сейчас хоть бутылочку из того, что обещал? Давай, авансом, — смеясь сказал Штефан Кркань — единственный среди нас призванный из запаса.
— Да не ждите вы. Обещал вино, а даст какое-нибудь пойло, — уколол Фери Имре Владар.
— Ты что треплешься, морда неумытая, — окрысился Фери. — Я сказал вино, так в худшем случае будет «пан Турго», а не пойло… только бы выбраться отсюда!
— Снова начинаешь? — сказал я, бросая в Фери надкушенный горький огурец. — Смотри дождешься — отправлю на кухню!
— Подумаешь, испугал! — приподнялся на локте наш «поскребыш», конопатый Вило. — Хоть нажрется там как следует.
Лежим мы здесь уже пятый день, три из них нам даже кофе не привозили. Первые два дня было просто блеск, потом нам привезли полные бачки еды, а машину так по-идиотски поставили, что немцы ее обнаружили и пустили парочку мин. Ребята не успели бачки снять, а машина уже горела. И с тех пор три расчета батареи словно забыли нас. Танкисты ушли в тыл, а мы остались с тем, что росло в огороде. К счастью, были там и овощи и фрукты. До сих пор мы, худо-бедно, держались. Но чем дальше, тем больше все тосковали по куску мяса, а сластена Вило все время вспоминал о пирожных. Так вот, сейчас мы как раз завтракаем. Солнышко ласково щекочет наши небритые физиономии, и мы уже почти не чувствуем однообразия нашей пищи. И побриться бы надо! Как посмотрю на ребят, заросли, как бродяги. Вся беда в том, что вода есть только на другой стороне дороги, а мы не хотим выдавать себя фашистским наблюдателям, чтобы снова не получить в подарок дождичек мерзких мин. Нам хорошо вот так, когда все спокойно. Уж лучше потерпим немытые и небритые. Хорошо сейчас, будто и войны никакой нет. Тихо, спокойно! Только надолго ли? После затишья обычно приходит буря. Хорошо бы сегодня в этой узкой долине ничего не стряслось.
— Ребята, доедайте и идем работать, — говорю я и тыльной стороной руки вытираю рот, как после бог знает какого сытного угощения.
— Какая еще работа? — вытаращил глаза Фери.
— Что мы — на барщине? — ощерился Имре.
— Боеприпасы нужно перетащить в траншею, да и орудие привести в порядок — вчера ведь стреляли.
— Чего? — захохотал Штефан Кркань. — Мы же не в казармах. Не беспокойся, прочистим ствол, как выстрелим. И хватит трястись!..
Я стоял на своем, и ребята один за другим принялись за работу. Я требовал, чтобы они все делали аккуратно, враг не должен заметить никакого движения.
Фери с Имре тащили из-за дома ящик с боеприпасами и решили передохнуть. Кто-то из них поднял голову и вдруг закричал: «Эй, поглядите-ка!» Все мы уставились туда, куда нам показывали. И видим, как по дороге вышагивает рядом с велосипедом какой-то паренек. Идет прямо из долины, которая контролируется немцами.
— Мы тут ползаем, брюхо себе обдираем, а этот вышагивает, как на свадьбу, и немцы хоть бы что, — бурчит Феро Глоговчанин и далеко сплевывает через щербину между зубами. И правда удивительно. В долине, где все видно, где заметно каждое движение, какой-то парень идет себе, точно на прогулке. И ведь даже ухом не ведет.
Паренек с велосипедом все шагает и шагает, он уже близко, а мы на него только глаза таращим.
— Ребята, это невозможно, здесь что-то не так, — замечает наш мудрец Штево Кркань. — Мне это не нравится.
Я и сам не мог ничего понять. А что, если это какой-нибудь шпион оттуда, раз он идет с их стороны?!
— Фери, иди сюда, спрячемся за домом и там его подождем, — говорю я, и Фери охотно со мной соглашается.
— Ну погоди, заглянем ему в нутро, — говорит он, когда мы уже ползем за дом. Там, возле калиточки, что выходит на дорогу, мы этого малого и подождали.
— Эй ты, — закричал я пареньку, когда он уже готов был вскочить на велосипед.
Он остановился удивленный и посмотрел в ту сторону, откуда слышал голос. Видеть нас он не мог, потому что мы были за кустом бузины.
— Чего? — спросил он.
— Ну-ну, приятель, подойди-ка сюда, к калиточке.
Теперь он догадался, где мы. Подошел к калитке и толкнул ее. Калитка заскрипела, и мы схватили его велосипед.
— Здорово, — приветствовал его Фери. — Пойдем к нам, отдохнешь.
— И расскажешь, что к чему, — говорю я строгим голосом.
Паренек засмеялся: «Ну и любопытные вы!» — и поплелся за нами. Велосипед он прислонил к стене и спросил:
— Есть у вас что-нибудь на зубок?
— Только вот это. — Фери показал ему кулак.
— Не дури, — оборвал я Глоговчанина. — Принеси ему чего-нибудь перекусить. А сам тут по огороду не мотайся, немцы за нами наблюдают, мина тебе запросто голову оторвет. Садись здесь и рассказывай.
Парнишка с интересом посмотрел на меня. Видно, его удивляло, что я говорю с ним так строго, почти приказываю. Возле нас уже стояли и Штево, и Имре, и веснушчатый Вило.
— Что это ты так? — Паренек зыркнул на меня какими-то совсем девичьими голубыми глазами. Ростом невысок, щуплый. Широченные брюки ему явно велики. Кепка нахлобучена по самые уши. Был он скорее смешным, чем опасным. Схвати его парень поздоровей — вытряхнет запросто из этих штанов.
Я засмеялся:
— Это у меня привычка такая. Садись. Здесь мы как в укрытии.
Мы сели возле стены, где ветви сливы опускались к самой земле, закрывая от наблюдателя из долины. Фери тем временем принес большую кольраби, два огурца и грушу-масловку.
— Мясо еще не варилось, — съязвил Глоговчанин, видя, что паренек вытаращил глаза от такого угощения. Все остальные заржали как кони, а паренек, уже не задавая никаких вопросов, принялся за огурец. Должно быть, здорово проголодался, потому что глотал куски, почти не прожевывая, и даже хвостик не выплюнул.
— Вот жрет, собака, — засмеялся Вило, глядя на него.
— У меня со вчерашнего утра крошки во рту не было, — говорит паренек. Мордашка у него гладкая — должно быть, никогда не брился, выглядит неженкой.