Мы переглянулись: а ведь это она серьезно. Минуту было тихо, и снова первым тишину нарушил веснушчатый Вило:
— Муцинька, прошу тебя, если достанешь, привези мне чего-нибудь сладкого. Меня уже тошнит от кочерыжек.
— Хорошо, привезу, — кивнула она.
— А мне колбасы или сала, вот деньги, — говорит Фери. Тут же к нему присоединились и остальные. Кркань дал деньги на бутылку крепкого.
— Это я уже должна записать, — сказала девушка и стала рыться в боковом кармане. А когда нашла бумагу, карандаш и уже собралась писать, снова тут как тут Вило:
— Я тебе все запишу.
Она отдала ему карандаш с бумагой и засмеялась:
— Как будто не война, а каникулы. Сладости, колбаска, сальце, бутылочка…
— А что делать, если нашу машину с едой разнесло, — оправдывался Кркань. И тут же добавил: — Мне можешь еще купить лезвия, чтобы я мог побриться, когда ты снова приедешь к нам в гости.
— Домашние тапочки никому не нужны? — уколола нас эта «заноза».
— Купи для себя, — отплатил ей Имре.
— Ну, до свидания, ребята, — попрощалась Муцинька. — Что смогу, то привезу. Постараюсь приехать не о пустыми руками.
— А когда приедешь? — допытывался Вило.
— Может, еще сегодня, может, завтра, как получится, — ответила она. Натянула кепку, подобрала непослушные волосы, и уже не Муцинька перед нами, а прежний парнишка-молокосос. Заскрипела калитка, и Муцинька вскочила на велосипед. Все мы смотрели ей вслед, пока она не исчезла среди домов за пригорком.
А мы снова вернулись к нашей жизни на передовой.
Было хорошо, что она пришла, что мы ее остановили. Мы совершенно забыли, что кругом война, что немцы могут нас в любую минуту засыпать минами, что мы снова можем получить приказ уничтожить огневую точку врага, а потом на нас обрушится «возмездие». Мы обо всем этом забыли. Но как только остались одни, вспомнили обо всем снова. Снова мы были расчетом противотанкового орудия и торчали в крайнем огороде прямо на глазах у фрицев.
Мы вернулись к орудию и залегли между грядками. Солнышко стояло уже высоко, приближался полдень. Мы знали об этом не только по солнцу, но и по своим-пустым желудкам. Через пару минут опять возьмемся за кочерыжки, за кольраби и горькие огурцы. Возьмемся, если немцы нам не помешают. Но везде тихо: и у нас и у немцев. Эта тишина слишком подозрительна, она звенит у нас в ушах. Чтобы не вышло какой неожиданности, нужно в оба смотреть на долину, откуда появилась наша девушка. Как же она все-таки прошмыгнула? И правда молодец, хорошо замаскировалась наша Муцинька, если даже мы здесь приняли ее за мальчишку. Рисковая она, отчаянная, хоть и призналась, что было страшно. Говорят, что смелым везет, и это святая правда.
Истребили мы свой вегетарианский обед. Кркань ударил о стену перезрелой грушей, так что она брызнула во все стороны, и начал ругаться, что с него уже хватит всего этого. И снова вокруг был покой и тишина. Солнышко припекало, а мы загорали и были вялые, как мухи. Время шло медленно. Вило все чаще и чаще поглядывал на дорогу, так что это стало заметно, и Фери Глоговчанин его охладил:
— Чего это ты, конопушка, в ту сторону пялишься? Думаешь, она и впрямь вернется? Плакали наши денежки. Она про тебя давно забыла и про нас тоже.
— Так ведь я ничего, — оправдывался Вило, а сам все время оборачивался к Вруткам, туда, где из-за холма видна дорога.
Вдруг в том месте, где начинается железнодорожный туннель, в воздух взлетела красная ракета. Засветилась, как кровавая звезда, и, описав крутую дугу, рассыпалась на множество мелких искорок. Всех нас словно наэлектризовало. На первый взгляд красивое зрелище. Но на фронте ракету не пустят без причины.
— Как будто что-то готовится, — бросил нам Кркань. И неясно было: то ли он почувствовал облегчение и перестал скучать, то ли опасался предстоящего.
Никто не проронил больше ни слова о зловещей ракете, ко мы уже не могли валяться так беззаботно, как до этого, нам было как-то не по себе. Имре встал и залез в глубокий окоп, оперся локтями о край, положил подбородок на руки и глядел в долину. И остальные были серьезны. Только Вило, этот конопатый сопляк, все чаще и чаще смотрел на дорогу, и в глазах у него начало появляться нечто похожее на смятение.
Приблизительно с полчаса стояла напряженная тишина. Не было ни малейшего дуновения, как будто и ветер застыл в напряжении, и вся природа насторожилась и выжидала.
И вдруг началось. Но не с земли, а с воздуха. Послышался приглушенный гул, и где-то над Сухим Верхом и Франтишковым Криванем показались маленькие точки. Одна, две, три… пять точек, они быстро приближались к нам, увеличиваясь в размерах.
— Внимание, воздух!
— В укрытие, быстро в укрытие! — кричу я и бегу туда, где у нас траншеи. Все, пригнувшись, побежали за мной. Штево еще проверил, хорошо ли сверху замаскировано орудие. Я-то знал, что хорошо, потому что мы еще ночью обо всем позаботились.
Только Вило остался на месте и не отрываясь смотрел на дорогу.
— Иди сюда, Вило!
Самолеты приближались с нарастающим гулом. Мы уже знали, что это «щуки» — гнусные машины, которые сбрасывают бомбы и на бреющем полете расстреливают из пулеметов. А у нас против них ничего нет: ни зенитных орудий, ни самолетов, которые бы их отогнали.
Первая «щука» с завыванием ринулась к земле где-то далеко впереди. Разорвались бомбы. Вторая спикировала уже ближе к нам. Снова несколько взрывов. Каждый последующий самолет пикировал все ближе и ближе к окраине городка, и раздавались взрывы. Последние были уже совсем близко, от них закладывало уши, мы чувствовали взрывную волну.
«Щуки» опять набирают высоту, им вслед раздаются одиночные выстрелы из орудий и пулеметные очереди. Но самолеты, кажется, даже не обращают на них внимания. Они снова резко пикируют — прямо на окраину Вруток. Теперь на очереди мы. А что, если с небольшой высоты пилот заметит нас?! Что, если блеснет ствол или орудийный замок! Наша «старушка»!
— Едет! Ради бога не теперь!
Это выкрикнул Вило, который круглыми глазами смотрел на дорогу.
И правда. Из-за холма вынырнул велосипедист. То есть не велосипедист, а она, наша Муцинька. Что она, слепая? Или думает, что ей все время будет везти? Неужели так сильно влюбилась? Видно, как она напрягается, как нажимает на педали, чтобы доехать раньше, чем начнет пикировать самолет. Но «щука» уже близко, уже пикирует с ревом и омерзительным свистом. Раздается пулеметная очередь, вслед за которой от темного корпуса самолета отделяется еще более темная точка — бомба. И падает, падает… Муцинька! Хоть бы в канаву прыгнула, укрылась — иначе конец! Мы глядим на все это, окаменев от ужаса. Мы не в состоянии выдавить из себя ни словечка, крикнуть ей. И только глядим, чем все это кончится.
Раздался взрыв, над обочиной дороги взлетела гора черной земли, которая заслонила Муциньку. А когда гора упала, когда осела пыль и разошелся дым, Муциньки не было. Нет, была. Но она уже не спешила, не нажимала изо всех сил на педали, а лежала там, возле велосипеда, неподвижная в неловкой позе, светлые волосы, как нимб вокруг головы, кепка отлетела в сторону. Не шевелится! Господи! Не шевелится Муцинька, не встает, лежит, будто мертвая! Самолеты снова набирают высоту, пройдет какое-то время, пока они вернутся. А может, и не вернутся. Может, они уже сбросили весь свой смертоносный груз. Время есть. Вило бросается к дороге, мы — за ним. Бежим, перескакиваем большую воронку на обочине, бежим к Муциньке, неподвижно лежащей на земле. Вот мы уже возле нее, берем ее беспомощное тело на руки. Она легкая, как перышко. Кркань поднимает велосипед, к рулю которого привязаны свертки. Мы бежим назад, быстрее, быстрее, потому что «щуки» разворачиваются; если они нас обнаружат — нам конец.
Мы принесли Муциньку к избе, под густую крону старой груши. Смотрим на нее. Лицо у нее белое, как полотно, прозрачное, из носа течет кровь — две тонкие струйки. Но самое ужасное — рана в боку. Наша Муцинька, наша медсестра, наш светловолосый велосипедист!..
И снова «щуки». Теперь они уже не сбрасывают бомбы и только поливают окраину села огнем из пулеметов. Обстреливают все, что кажется им подозрительным. Хоть бы скорее улетали, чтобы мы могли как-то помочь Муциньке!
— Ребята, спасите ее! — стонет Вило. В глазах у него слезы, веснушки на лице побледнели, их почти не видно.
— Как же мы ее спасем?! Надо огородами выбраться отсюда, найти любую машину и немедленно отправить в больницу. В ту, из которой она приехала.
— Ребята, кто пойдет со мной, еще хоть один, — стонет Вило.
Вызвался Фери из Глоговца. Она ему помогла, теперь он поможет ей.
— Хватит, ребята, двоих хватит. После налета немцы перейдут в наступление, попрут танки. Нам нужно быть возле орудия. Вы двое несите ее. Но, слышите, вы за нее в ответе! Это наша Муцинька, наша, всех нас. Они там должны ее спасти!
Самолеты больше не вернулись. А Вило и Фери осторожно несли Муциньку огородами; где было нужно, выламывали забор и несли дальше. Быстрей, быстрей, чтобы не потеряла много крови!
Я молча разворачивал свертки, которые были привязаны к рулю велосипеда. В одном сладости и пирожные, в другом колбаса, буханка хлеба. И лезвия там были. Она ничего не забыла. Хотя… чего-то не хватало. Бутылки для Крканя…
— Вот и видно, что я призван из запаса. Забыла о старике, — пытался шутить Штево, но никто не засмеялся.
Глядели мы на все это добро, а аппетита ни у кого не было.
Я сел, обхватил руками голову, тяжелую от дум о том, что случилось. Очнулся я от крика Крканя:
— Командир, командир, танки!
Хорошо, что эти двое вместе с Муцинькой уже далеко. А теперь, други, заряжайте! Встретим их как следует! За нее! За нашу Муциньку!
Перевод Н. Васильевой.
ЛЮДО ОНДРЕЙОВ
ВИСЕЛИЧНОЕ ПОЛЕ
Дед долго не хотел рассказывать. Сначала мне пришлось пообещать, что я буду ходить в деревню за табаком, потом, что не буду орать, когда свиньи спят, потому что говорят, будто они во сне растут. И кур стану пасти и не пущу в сад. Дедушка так рассуждал о курином народе: