«Хитрит… потому, что в душе на тебя надеется… Потому, что в душе на тебя надеется… на тебя надеется!»
Я не мог да и не хотел скрыть своей радости, полагая, что Грегуш на моей стороне. Я чувствовал, как в глазах моих загораются тоскующие огоньки, как надежда стирает складки у рта. Будет только справедливо, если Магдалену отдадут мне! Мне казалось невероятным, чтобы Магдалена, нежная, прекрасная и добрая Магдалена, досталась тому зверю.
Но когда я уже совсем было воспрянул, Грегуш бросил окурок и многозначительно добавил:
— Я уверен, что она ждет тебя, поэтому обещай мне, что будешь с ней сдержан и холоден. Пускай наконец убедится, что у тебя нет на нее никаких видов. Тогда она скорей согласится выйти за Запоточного.
Так вот оно что!
Пока я соображаю, чего хочет от меня Грегуш, тот протягивает руку и настаивает, чтобы я дал ему слово не обращать на Магдалену внимания, а если она сама проявит ко мне интерес и расположение — отвергнуть ее. Я не вправе омрачить радость Маляриков — их дочь ожидает такое прекрасное замужество! Счастью Магдалены завидуют девушки со всей оравской округи. Было бы неразумно и нечестно с моей стороны, если бы я лишил ее возможности стать богатой хозяйкой. Неразумно, потому что сам я не смогу дать ей ничего взамен. К тому же, по его наблюдениям, я, видно, не собираюсь жениться и скорее предпочту вольготную жизнь скитальца. Поэтому он будет рад, если я пойду с ним к Малярикам и мне удастся убедить Магдалену, что напрасно она меня ждет. Я должен внушить ей, что нет у меня ни крова, где она могла бы приклонить голову, ни денег, на которые я мог бы содержать жену, что я бедняк, да к тому же еще человек непостоянный, так как в жилах моих течет бродяжья кровь.
— Словом, ты должен выбить дурь у нее из головы, — заключает он.
Если бы Грегуш хоть смутно догадывался, что только ценой жизни отрекусь я от Магдалены, он бы наверняка так не старался, не принуждал бы меня идти против своей совести.
— Ну, так сговорились, Петер? — И, поднимаясь, он сжал мою руку.
— Погоди, — отзываюсь я, — ты ведь только что сам говорил — характер у Запоточного скверный, мне тоже не нравятся его повадки. Тот, кто накануне сватовства проводит ночь с другой, не достоин Магдалены.
— Ты прав, но, согласись, кто из нас, мужчин, лучше? Так обещаешь? Может, Запоточный отблагодарит тебя честь по чести, он ведь богатый.
— Душой я не покривлю, я не предаю людей, как Иуда Христа, — отрезал я и вырвал руку из ладони Грегуша в знак презрения и протеста.
Мы молча стояли в ивняке. Йожка попытался уверить меня, что в мыслях у него не было ничего дурного.
Ответить ему я не успел. Послышался стук копыт — кто-то скакал берегом реки. Мы оба старались разглядеть сквозь ветви, кто это, и вскоре увидели Запоточного. Нас озадачило, что он при одном-единственном коне.
Яно подскакал к нам весь красный, потный.
— Где остальные лошади? — воскликнул Йожка, подбегая к Запоточному.
— Бестия! — яростно зарычал Яно. — Донесла на меня жандармам. Я признался, что женюсь и приехал к ней напоследок. Насилу из хаты выскочил. Еле-еле одного жеребца успел прихватить, не то бы ног не унес. Четыре коня там остались, как не было.
— Не везет нам нынче, — посочувствовал ему Грегуш.
— Все из-за этой бестии, — не унимался Яно.
Чтобы не молчать, я пробормотал:
— Жаль, такие красавцы…
Яно тотчас обернулся ко мне.
— Жаль, — согласился он, — да мне вот что пришло на ум — куплю-ка я твоего. По крайней мере Малярики не узнают, что случилось.
Лошадь принадлежала не мне, поэтому продать ее я не мог. Я одолжил ее у одного знакомого газды, когда собирался в верховья Оравы, и должен был по приезде вернуть.
Так я и объяснил Яно, но он счел мои слова пустой отговоркой и прямо-таки пробуравил меня взглядом.
— Ну и подавись ею, — отрубил он и добавил, что не забудет мне этого.
Он еще раз глянул на меня прищурившись и велел нам поторапливаться.
Мы вскочили на коней и, уже сидя наготове, подивились сходству наших гнедых — они походили друг на друга как близнецы. Все были статные, и у всех была темно-бурая лоснящаяся шерсть.
На этих трех конях мы и отправились наконец к нашей Магдалене.
Солнце медленно взбиралось по горам, еще не расставшимся с ночью и тьмой. Первый могучий луч солнца осветил небо и открыл путь утру. Простор наполнился сиянием, озарившим нас и наших коней. Шерсть животных переливалась.
За рекой проступили очертания городка, полукружием сомкнутых рук рисовалась над курящейся водой металлическая арка моста. По эту сторону реки раскинулось село, где находилась корчма Маляриков.
Чем ближе подъезжали мы к ней, тем сильнее билось мое сердце. Но я и вида не подавал.
Запоточного будто подменили. Едва показался вдали дом Маляриков, как он напрягся, словно струна, выпятил свою оплывшую жиром грудь, распрямил сутулую спину и, натянув поводья, чтобы конь вскинул голову, принялся гарцевать, приноравливаясь к аллюру животного. Он пыжился, чтобы произвести впечатление.
В нас с Грегушем не было ни чванливости, ни бахвальства, мы ехали себе без всяких выкрутасов.
Цокот копыт привлек к окошку самого Малярика, и он тотчас кинулся отворять нам ворота.
Несколько зевак вышли из корчмы, и, едва мы спешились, кто-то крикнул, пораженный сходством наших лошадей:
— Глядите не попутайте их в конюшне!
Чтобы избавиться от напряжения, вызванного ожиданием встречи с Магдаленой, я машинально подхватил:
— И правда, как бы нам их не перепутать в конюшне.
Я произнес это без всякой задней мысли, но Запоточного мои слова почему-то разозлили. Я чувствовал, что ему противен даже звук моего голоса.
Еще больше насупился он, когда Малярик с восторгом встретил меня, чуть не со слезами пожимая мне руку. Старик явно раздумывал, не обнять ли, не расцеловать ли меня. В конце концов он решил пригласить меня в дом.
Но Запоточный злобно покосился на меня, и потому я ответил:
— Загляну, дядюшка, вот только коней пристроим.
— Да они и вдвоем управятся, пошли.
— Надо хоть расседлать, — умышленно отговариваюсь я, так как глаза Яно мечут молнии, а мне не хочется лезть на рожон.
— Да пойдем, Петер, — и старик тащит меня за рукав, — сто лет тебя не видел, не терпится узнать, как там нынче у нас, в Турце. — И, обернувшись к моим спутникам, добавляет: — Вы тоже не мешкайте, как справитесь с конями, так и приходите.
Вместо того чтобы поблагодарить за приглашение, Запоточный выругался и рванул коня под уздцы. То был мой конь, и мне пришлось выговорить Запоточному, чтобы он не обращался с конем так грубо, хотя, очевидно, следовало стиснуть зубы и сделать вид, будто ничего не случилось. Усилием воли я овладел собой и последовал за Маляриком — старик просто силком тащил меня в дом.
Он то и дело похлопывал меня по плечу и без конца пожимал мне руку, словно хотел ощутить в моей ладони свежесть турчанских ручьев, все запахи, что впитались в нее на турчанских лугах.
Он усадил меня в уютной комнатке и сказал, что это горница Магдалены.
Странное чувство испытал я при его словах, и оно неизменно возникало, стоило мне только подумать: что, если она сейчас войдет? Мне казалось, я не перенесу этого и при первом же взгляде на нее превращусь в соляной столп — случилось же такое с женой Лота, когда она оглянулась на город Содом.
Тем временем Малярик наполнил шкалики и предложил мне выпить за встречу. Мы разом поднесли их ко рту. Я выпил единым духом — мне хотелось согреться после промозглой ночи. Малярик же, едва пригубив, пытливо взглянул на меня.
— Что вы на меня так смотрите, дядюшка? — спрашиваю его.
— Да как же не смотреть, — отзывается он, — вон как подрос, похорошел. То-то подивится наша Магдалена. — Только после этих слов опорожнил он шкалик, слегка поморщившись от крепкого зелья.
— Чему же подивится?.. — спрашиваю его. — Чему же подивится… — я хочу сказать «Магдалена», но, хоть убей, не могу выговорить ее имени.
— Ведь она помнит тебя мальчишкой, как ты ловил для нее форель в ручье да мастерил дудочки из вербы… А как-то раз зимой, ты залез на обледеневшее дерево, чтобы насыпать птицам немного зерна в кормушку, да сорвался и сломал себе руку.
Я жадно втянул в себя воздух, словно вдыхая аромат магдалениных рук и волос, который еще хранили мои ладони. Но этот аромат напомнил мне не только о детстве. Малярик ошибался, последний раз мы виделись с ней пять лет тому назад в Турце, когда она приезжала туда проведать своих подружек. Видимо, Магдалена утаила от родителей нашу встречу. Неизвестно только, по какой причине. Выяснить это я не успел, так как Малярик продолжил разговор.
— Мы с Магдаленой частенько вспоминаем тебя, когда остаемся одни. Вспоминаем и твоих покойных родителей. Тот пожар стоил жизни обоим. Когда ты остался сиротой, я уговаривал жену усыновить тебя. Ты мне всегда нравился. Добрым и смелым ты был парнишкой. Но не договорились мы с женой. Что с нее, бедняги, взять, всю жизнь она мечтала о богатстве и ни за что не хотела брать чужого ребенка. А я-то тебе всегда был рад.
— Вы говорите так, — перебил я его, — точно хотите, чтоб меня слеза прошибла. Это вам не удастся. У меня была тяжелая, суровая жизнь, а жизнь суровая и тяжелая человека чему угодно научит и от чего угодно отучит.
— Верно, — кивнул он и справился, как жил я после их переезда, что поделывал и чем занимаюсь теперь.
— Да вот… — я собрался было сказать, что закупаю лес для жилинской лесопильни и потому кочую с места на место, что в нынешнем году мы поставили порядочно древесной коры для кожевенной фабрики в Микулаше, как вдруг во дворе раздалось истошное ржание моего гнедого. Я мигом сообразил, в чем дело. И не ошибся. Запоточный ударил моего коня в пах. Не помню уже, как я очутился перед Яно, покинув в горнице словоохотливого Малярика. Не овладей я собой, я научил бы Запоточного обращаться с животными. Охотнее всего я рассчитался бы с ним на месте, но я стиснул зубы и только взглядом дал ему понять, что не потерплю его выходок. Мне не хотелось, чтобы в округе о нас пошел слух как о буянах.