Минуло почти два года, прежде чем я сумел предпринять это путешествие. Правда, Магдалена была молода и могла не спешить с замужеством. Если она действительно любит меня, почему бы ей не подождать? Я не сомневался, что найду ее у Маляриков и она встретит меня взглядом ласково прищуренных глаз. И глаза ее красноречивее слов скажут мне, что она по-прежнему моя.
В мыслях я уже видел корчму, уставленную столами; во дворе полно кур, посреди двора — Магдалена с мерой в руках. Щедрой рукой она сыплет зерно. Вокруг нее шумно, весело. Куры сбегаются к ней со всех сторон. И она улыбается, безмерно счастливая. Солнце играет на ее лице — уже весна и довольно тепло, — и светлые волосы Магдалены золотятся в его лучах. Как хороша ее солнечная улыбка, плавные взмахи ресниц. Я смотрю на нее в щелку между досками ворот. Не выдержав, вбегаю во двор. От неожиданности она роняет меру, и зерно рассыпается по земле.
Так представлял я себе нашу встречу, радуясь ей всю дорогу до Оравы. Теперь уже ничто не могло помешать нам соединиться. Никто не сможет сказать: она вышла за бродягу и век ей мыкаться с ним по белу свету.
Уверенный в себе, подъезжаю к окружному городку. Куда ни погляжу — все издавна знакомо. Кривая улочка с домами по обеим сторонам. Высокие крыши с дымящимися трубами. Два островерхих костела. Прочерченная рельсами железнодорожная насыпь. Склоны гор с расцветающими деревьями. А вот и мост через реку, ведущий в соседнее село.
Я уже собирался свернуть на мост, как вдруг навстречу мне тот знакомый, с усиками.
Улыбается издали беззаботной, приветливой улыбкой, и пасмурны на его лице только черные тоненькие усики.
Он протягивает мне руку и говорит:
— Опять в наши края?
Я отвечаю:
— Опять. — И сердце мое начинает колотиться при мысли о том, что Магдалена уже близко от меня.
— Что привело вас сюда? — выспрашивает щеголь.
Показываю ему рукой через мост на село.
Он помолчал в нерешительности, затем многозначительно взглянул на меня и проговорил:
— Не знаю, какие там у вас дела, но если вы ради Магдалены, то напрасно хлопочете.
Я смотрю на него, прищурившись: что он такое говорит?
— Да, трудно поверить, голубчик, — продолжает он, — трудно поверить, но Магдалена уже больше года замужем.
Как я только в ту минуту не вывалился из седла?
Кажется, у меня кружится голова, и, чтобы не упасть, я стискиваю ногами бока коня. Но увереннее себя не чувствую — невероятная слабость овладевает мною.
Потерянно гляжу я на своего знакомого, а сам еле слышно повторяю:
— Стало быть, замужем, — и никак не могу этого осознать.
— Год уже!.. — отзывается тот.
— Год… — повторяю про себя, и такое у меня чувство, будто голову мою сдавили тисками.
А щеголь, словно меня это не касается, добавляет, глядя на арку моста:
— За Запоточного вышла.
Повторить имя я уже не мог. Меня словно душили, в горле царапало так, точно я проглотил рыбью кость. Язык не поворачивался, словно я наглотался половы. Не в силах выдавить из себя ни звука, я молча смотрел на опечаленное лицо молодого человека. Он явно грустил по Магдалене.
Вероятно, внешне я держался мужественно. Но на сердце мне лег камень, а сам я весь словно оледенел, хотя льда уже не было и в помине — повсюду на деревьях лопались почки и мир, казалось, вот-вот расцветет, как цветок.
— И вас это не трогает? — удивляется мой знакомец.
— Что же тут особенного? — отвечаю с притворным равнодушием, едва сдерживая слезы.
— В таком случае… — И он протянул мне на прощанье руку.
— А вы куда? — спрашиваю, хотя меня это вовсе не интересует.
— Иду по делам. Но, верите ли, с того дня, как Магдалена вышла замуж, ничто меня не радует. Уехать бы куда-нибудь подальше, забыть ее. До сих пор не могу себе простить — почему я не молил бога о том, чтобы Запоточный свернул себе шею. Как ненавижу я этого мужлана, он силой принудил ее уступить. Если б я только мог, убил бы его, да вот духу не хватает.
Невмоготу мне стоять и слушать его, в голове теснятся совсем другие мысли. Я порывисто пожимаю ему руку и даю понять, что тороплюсь.
В действительности же теперь мне нечего делать в деревне за мостом. Можно ехать в другом направлении. Я даже придумал, что ответить щеголю, если он спросит, куда это я. Скажу — сперва в город, на кружку пива.
Но он ни о чем не спросил, и я, рванув поводья, помчался через городок на Вышний Кубин, а оттуда — к Лештинам. Там находился дом Запоточного, хозяйкой которого была теперь Магдалена.
Я уже не представлял ее себе с мерою в руках. И улыбка словно потускнела. Видел я лишь ясные ее глаза, ее прищуренные глаза.
Дорогой я непрестанно твердил:
«Стало быть, она жена Запоточного. Клятва в лесу при луне была для нее лишь забавой. Отчего не поводить за нос легковерного парня, отчего не вскружить голову красным словцом? Для меня эта клятва в лесу обернулась двумя годами тяжелого, упорного труда, а она…»
Тут я остановился, язык не поворачивался упрекнуть Магдалену в том, что она нарушила данное обещание. «Наверняка ее принудили, — подумалось мне, — и все же она не должна была уступать. А вдруг любовь ее с моим отъездом угасла, и она спокойно вышла замуж за такого богача, как Запоточный? Что, если она не поверила мне, бродяге?»
При мысли об этом я скрипнул зубами и угрожающе произнес над головами моих коней:
— Магдалена!
Лошади восприняли это как приказ, но, не поняв его, смятенно затрясли гривами.
— Эх, Магдалена, — произнес я снова, думая о доме, который строил для нее, и о поле, которое собирался для нее купить.
Я и сам толком не знал, зачем еду в Лештины. Мне нечего там делать. Незачем ехать к замужней женщине. Я не собирался ни мстить ей, ни обольщать ее. Но чем разумнее приводил я доводы, тем дальше уносил меня мой гнедой.
Наконец добрался я до Вышнего Кубина. Местечко я знал плохо. Всего два раза приезжал я сюда к одному лесоторговцу, чтобы забрать у него партию кругляка, который он поставлял жилинской лесопильне. Но дом Йожки Грегуша запомнился мне хорошо. Он стоял за костелом и кладбищем, как раз на перекрестке дорог. Дорога к нему лежала через косогор, и, хотя я сидел верхом на коне и не чувствовал ни малейшей усталости, все же с облегчением перевел дух, когда мы перевалили через холм и подъехали к воротам.
Отправляясь в Лештины, я решил первым долгом потолковать с Грегушем. Кто лучше него мог рассказать мне, как обстоят дела? Натянув поводья и осадив коня, я обнаружил, что двор пуст. В тот же миг из раскрытого окна донесся детский плач. Жалобный голосок пронзил мое сердце, и я уж было собрался заглянуть внутрь, как вдруг из калитки соседнего дома вышла на дорогу молодая женщина и завернула к Грегушам. Я пристальней вгляделся в ее лицо. Она стыдливо потупила глаза, наклонила голову и от смущения уставилась на одно из ведер, в которых несла воду. Вода на ходу плескалась, и на поверхности ее играли солнечные блики. Истомленные жаждой кони вытянули шеи.
Молодка намеревалась молча пройти мимо, но я остановил ее вопросом:
— Грегуш дома?
— Моего мужа ищете? — ответила она вопросом на вопрос и взглянула на меня более приветливо. — Его нет, он на пахоте, — прибавила она и направилась с тяжелыми ведрами во двор.
Она явно не узнала меня. Но я не обиделся — ведь мы встретились лишь однажды, в тот раз, под горой, когда собирались жечь купальские костры. Зато как я удивился, что подружка Магдалены вышла за Йожку Грегуша и никто не встал им поперек дороги, никто не чинил помех.
Спешившись, я привязал лошадей к изгороди и последовал за хозяйкой.
— Вы, верно, не узнали меня? — обратился я к ней в сенях.
— Нет, — подтвердила она и слабо улыбнулась, как улыбаются давнишнему знакомому, которого не могут вспомнить.
Я уже хотел было назвать свое имя, но в последний момент что-то остановило меня. И вместо того я сказал:
— Сперва малыша успокойте, вон как раскричался, бедняга.
На мои слова она ответила дружелюбным взглядом. Я и сам почувствовал, что произнес их мягко, ласково, и это нас сблизило. Молодая хозяйка послушалась меня, вошла в горницу и взяла ребенка из деревянной люльки на руки. Затем присела на порог кухни, без смущения обнажила грудь и дала младенцу. Глядя на нее, я невольно подумал о Магдалене, и душа моя наполнилась тоской. В горле пересохло, и, болезненно морщась, я с трудом проглотил подступивший ком. Может быть, Магдалене уже не суждено стать моей и вскормить грудью моего ребенка? Силясь отогнать мрачные мысли, я снова заговорил с женой Грегуша:
— Сын?
— Сын, — кивнула она. — Вы только поглядите, как он на Йожку похож. — И она скользнула глазами по висевшей на стене свадебной фотографии.
— И впрямь вылитый отец, — подтверждаю я. — Грегуш, верно, не нарадуется сыну?
— Жизни за него не пожалеет. Говорит, больше ему теперь ничего не надо. Живем, как голуби. А вы?
Вопрос ее застиг меня врасплох, но я не растерялся:
— Я? — отзываюсь с вымученной улыбкой, — я еще не женат. Вы меня опередили.
Услыхав это, она взглянула на меня внимательно и сказала:
— Постойте… постойте… вроде припоминаю… никак я вас где-то уже видела. Погодите… господи! — воскликнула она вдруг, ребенок при этом напугался и начал хныкать.
Я стою перед ней растерянно, сознавая, к чему может привести мое признание. Нет, лучше уж остаться неузнанным. На этот счет у меня свои соображения. Я намеревался уехать отсюда тихо-мирно, никому не причиняя беспокойства.
Пытливо глядя на меня, хозяйка продолжает:
— Года два тому… мы на горах жгли купальские костры…
— Нет-нет, — отпираюсь я, — вы меня с кем-то путаете.
Это несколько обескураживает ее, но она тут же принимается выспрашивать меня с еще большей уверенностью:
— А откуда вы Грегуша знаете?
— Когда-то я проходил военную службу в окружном городке, там и познакомились, — умышленно лгу я и во избежание дальнейших расспросов прошу у нее бадейку напоить лошадей.