И лишь одного желал я всей душой — чтобы промыслом господним Магдалена и после смерти ниспосылала людям зерна благословения и чтобы, когда пробьет и мой смертный час, встретила меня, как мне грезилось, с мерами, полными зерна.
Духовник с достоинством ступил в дом Запоточного и с таким же достоинством остановился посреди горницы, где лежала Магдалена.
Я вошел вместе с ним и тотчас заметил, что это вызвало у присутствующих недовольство.
Горница была набита битком; как и следовало ожидать, съехались ближайшие родственники с той и другой стороны. Среди них я узнал сестру Яно — на днях она приезжала вместе с фельдшером. Были здесь также Йожка Грегуш из Вышнего Кубина и родители Магдалены.
Во избежание недоразумения священник молвил, указывая на меня:
— Я привел его, ибо не подобает вам враждовать друг с другом.
Все сторонились меня как прокаженного. Только Грегуш да отец Магдалены подошли, чтобы поздороваться со мной. Старый Малярик взял меня под руку и хотел было подвести к больной, но Запоточный преградил нам дорогу. Он так стиснул зубы, что желваки двигались на его скулах.
— Негоже, сынок, лезть на рожон, — сказал ему Малярик.
— Я здесь хозяин, — отрубил Запоточный, — незваных нам не надо.
В разговор вмешался священник. При всей его незлобивости грубость Запоточного возмутила его. Я это почувствовал.
— Такова воля божья, — проговорил он.
— Это мой дом, и здесь закон — моя воля, а не божья.
Услыхав эти слова Запоточного, священник побледнел и в сердцах пригрозил лишить его благословения.
— Обойдусь, — огрызнулся Яно. — Вас к Магдалене звали.
Священник едва сдержался, чтобы тут же не покинуть дом.
У отца Магдалены глаза покраснели от горя. Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не потерять самообладания.
Наконец священник склонился к Магдалене, дабы исполнить свой печальный долг.
Мы отошли в сторону и молча стали ждать; когда священник поднялся, все, неслышно ступая, снова приблизились к умирающей.
Уходя, духовник бросил Запоточному:
— Не из желания укорить скажу — ты свел ее в могилу.
Магдаленина мать заплакала навзрыд, она то теребила концы платка, который был у нее на голове, то в отчаянии совала пальцы в рот. Грегуш из сочувствия к ней принялся ее утешать.
А я никак не мог отделаться от мысли, что старуха опечалена не внезапной смертью Магдалены, а тем, что с кончиной дочери она лишится зятя-богача.
Присутствующие в комнате с участием и жалостью смотрели на Магдалену.
Магдалена беспокойно поворачивала голову, металась на подушках, не находя себе места. Вдруг она судорожно перевела дыхание, приподнялась и снова упала на перины.
Я слышал, как заголосила мать, но мне ни до кого не было дела. Оттолкнув Запоточного, я кинулся к постели.
Магдалена лежала неподвижно, и на губах ее теплилась улыбка — с такой улыбкой она в моих мечтах встречала меня на дворе родительского дома. Глаза ее были закрыты, щеки белы как мел, руки бессильно вытянуты вдоль тела. Мне показалось, что она уже покинула нас. Я сдавил ладонями виски, чтобы не закричать, и стал напряженно всматриваться в ее лицо. Взгляд мой остановился на ее губах. Только тогда я заметил, что они чуть-чуть розовеют. Во мне шевельнулась безумная надежда — Магдалена не умерла и не умрет. Жизнь давала о себе знать, слегка окрасив Магдалене губы. Тогда, словно мне кто внушил, словно друг подал добрый совет, я решил уйти, чтобы избежать скандала. Запоточный уже двинулся в мою сторону, явно намереваясь расправиться со мной.
Я поднялся с колен, взял шляпу и вышел в ночь.
Выходя из сеней на терраску, я подумал: что же мне теперь делать? Возвращаться к мужикам в корчму или бесцельно бродить по деревне, а может, сесть где-нибудь в саду на старый пень и дожидаться утра?
Я не мог совладать с нахлынувшими на меня чувствами, да и вряд ли это кому-нибудь удалось бы! Нескончаемая пытка бывает стократ тяжелее, когда в таком душевном состоянии чувствуешь себя всеми покинутым! Не было рядом со мной настоящего, искреннего друга. И, может, покажется странным, но в трудную минуту я вспомнил не о ком-нибудь из людей, а о своем гнедке, единственном и верном моем товарище. В темноте мне почудилось, как он ищет меня глазами, словно желая прильнуть теплой шеей к моей истерзанной груди и унять смятенное сердце. Его глаза притягивали меня, как магнит, и я решил — пойду к нему. В тот же миг — что за наваждение? — где-то неподалеку заржал конь. Сбегаю по ступеням во двор — снова ржание. На этот раз безошибочно угадываю где. В конюшне Запоточного! Уж не отвязался ли мой гнедок да не забрел ли в поисках хозяина к лошадям Яно? Недолго думая, я поспешил на зов.
Ворота конюшни были распахнуты, на стене висел фонарь. Быстро осматриваю коней. Моего среди них нет. Все-таки захожу внутрь. Животные тотчас всполошились. Может, они приняли меня за Яно? Запоточный на всех наводил страх, где бы ни появлялся. Во всяком случае, когда я заговорил с ними, они успокоились.
Я разглядел, что это — степные кони, норовистые и злые, но все же рискнул приблизиться к ним. Лишь один метнулся и наскочил на колесо телеги. Остальные терпели мое присутствие, не проявляя особой строптивости.
Наконец я увидел того, что пострадал в Окружинах. Один глаз у него вытек, морду пересекал большой шрам. Бока и спина коня исполосованы. По телу коня пробегала мелкая дрожь.
Глянув на уши, я сразу узнал в нем того, которого Запоточный контрабандой привел из Польши. Наверняка он покалечил животное только потому, что конь был одним из нашей гнедой тройки. Он зверски избил его, горя ненавистью ко всей тройке — символу нашей встречи с Магдаленой.
Я слегка потрепал коня по холке и снова вышел на двор. Я не находил себе места. Меня грызла тревога за жизнь Магдалены. И хотя я верил в то, что провидение, справедливое и всемогущее, склонно помочь мне и поможет, меня всё же беспокоил вопрос — что с нами будет, выживет ли Магдалена? Как распутать запутанный клубок, как выйти из полосы бесконечных мытарств и страданий?
Еще раз взглянул я на дом. Окна по-прежнему завешены, и кто знал, воскресала за ними в этот миг или прощалась с жизнью моя Магдалена? Невыносимо было сознавать, что у меня нет ни права, ни возможности оставаться вблизи нее — ведь по закону она принадлежала другому. Меня обуревали отчаянные мысли, но я благоразумно решил взять себя в руки и терпеливо дожидаться утра. Для тех, кто сейчас окружал Магдалену, я чужак, назойливый и бесцеремонный; но ни за что на свете не отрекусь я от Магдалены, от нашей великой, неугасимой любви; мой долг — вызволить Магдалену из ада, в который вверг ее Яно Запоточный.
Тяжко вздохнув, побрел я прочь со двора.
Печально и низко нависали надо мной темные весенние тучи. Набухшие влагой испарений, они в изнеможении сникали на вершинах гор и вновь понуро тащились по хребтам, как и я, смертельно устав, тащился по грязной дороге.
Я рад, что не изменил себе, несмотря на все испытания, несмотря на преграды, которые мне пришлось преодолеть. Быть может, именно за то, что я остался верен добрым началам человеческой натуры, судьба по заслугам отплатила мне добром. Той ночью свершилось чудо.
Уйдя от Запоточного, я возвратился в корчму и до утра просидел на кровати в своей каморке.
Несколько раз ко мне заглядывала хозяйка, справляясь, не надо ли чего. По деревне уже разнесся слух, что Магдалена при смерти, и хозяйка не на шутку тревожилась за меня.
— Если можно, глоток черного кофе, — попросил я, когда она наведалась в очередной раз.
Не успел оглянуться, кофе уже стоял передо мной на столе.
— Больше ничего? — осведомляется хозяйка, с состраданием взглянув на меня.
— Все. Спасибо.
— Если что понадобится, стучите в стенку. Наша спальня рядом, да и сон у меня чуткий. Мигом прибегу.
— Зачем же вас будить, — отвечаю ей, — как-нибудь обойдусь.
— Не беда, стучите, — поощряет она меня доброй, материнской улыбкой, — мы привыкли, не то нам и ночь не в ночь. Такое уж у нас ремесло.
— Что же, спасибо. Да только я и сам не прочь уснуть, чтоб ни о чем не думать.
Она снова ласково улыбнулась мне.
— Кофе вас успокоит, авось соснете.
К кофе я не притронулся и всю ночь просидел, так и не заснув.
С тяжелым сердцем встретил я утро. Дневной свет резал глаза, но образ Магдалены словно потускнел. Всю ночь мне казалось, что она лежит похолодевшая и вокруг нее горят свечи.
Итак, наступило утро. Я ухватился за спинку кровати и попробовал сделать первый шаг. Ноги затекли, меня знобило оттого, что я неподвижно просидел всю ночь. Чтобы немного согреться, я стал ходить по комнате. Звуки собственных шагов были первыми звуками, услышанными мною в тот день.
Вскоре распахнулись двери корчмы, дом ожил. Посетители приходили и уходили, снизу доносился гомон. Я хотел было спуститься в зал, но меня остановило выражение моего лица. Я даже испугался, увидев себя в зеркале, и снова принялся шагать взад и вперед, поглядывая в окно на тянувшиеся по склонам полоски распаханных лештинских полей.
Среди этих полей будет покоиться моя Магдалена. Среди них истлевать ее доброму сердцу. Среди них превращаться в прах. Мне чудилось, как она силится подняться из-под тяжелой земли, чтобы найти себе иное место упокоения — наверное, на стежке во ржи, под летним солнцем, и чтобы я высвобождал колосок, запутавшийся в ее золотистых кудрях. Но отныне она не властна распоряжаться собой — смерть взяла ее в свой полон.
— Магдалена… — произношу я вслух, и в моем тяжком вздохе гаснет звук ее имени.
Я стоял спиной к двери, засмотревшись в окно, когда дверь вдруг распахнулась и кто-то, войдя в комнату, прервал мои размышления. Я стремительно обернулся.
С распростертыми объятиями ко мне кинулся корчмарь; обхватив меня за плечи, он крикнул мне:
— Жива! Жива! Жива!..
Мне не нужно было объяснять, что он имеет в виду Магдалену. Тихая радость охватила мою душу, и только тут я почувствовал, что падаю от усталости.