— Какая божья коровка? — удивилась Меячиха.
— Кукла.
— Ну, куклу у тебя никто не отнимет. И у Марички есть кукла. Вместе будете им стряпать и спать их укладывать…
Они договорились. Нежка должна была стать нянькой у Меячевых.
В воскресенье после полудня мать отвела Нежку на место ее первой службы. Небо было серым, хмурым; солнце лишь изредка прорывалось сквозь тучи… Нежка несла куклу, а мать узелок, в котором было увязано все имущество дочки.
Его было совсем немного. Платьице, две рубашонки, большой платок и пара поношенных башмаков на зиму. Сейчас девочка ходила босиком.
Нежке было тоскливо, ведь ей приходилось расставаться с родным домом, и в то же время любопытно: как-то будет у Меячевых? Мать шла призадумавшись. Долгое время они молчали. Выйдя на высокий берег, они смогли окинуть взглядом дальние склоны гор.
— Вон, смотри, там живут Меячевы, — показала Нежке мать.
Нежка смотрела…
Усадьба Меячевых находилась на краю деревни. Низкий, раздавшийся в ширину дом и большой хлев были почти прижаты к горному склону, но все же за постройками оставалось еще немного ровного пространства, где росла липа и был поставлен сеновал. Вокруг на невысоких пригорках раскинулся большой сад. За сеновалом начинался лес. Меячиха приняла их ласково.
— Значит, пришли? — сказала она.
— Да, вот, пришли, — это произнесла мать. Нежка не могла выговорить ни слова. Она стояла рядом с матерью и озиралась по сторонам. Все было чужое и новое. И все такое большое. Большой дом, большие окна, большая печь и большие часы — все прямо-таки огромное. Даже образа святых на стене выглядели большими — казалось, будто им тесно, и они хотят переместиться на потолок.
Меяч расхаживал по комнате, заложив руки за спину. Был он высокого роста, с рыжеватыми бакенбардами. Именно из-за этих бакенбардов, торчащих в разные стороны, Нежка побаивалась его. Батрак с седыми усами был уже в годах, он сидел сгорбившись на скамье и курил трубку. Маричка притаилась на печи. Она глазела на то, что происходило в горнице, стараясь запихать в рот пальцы ноги.
Меячиха подала им кофе. Нежка робко поглядывала на большой кусок хлеба, положенный возле ее чашки.
— Ешь, ешь! — сказала мать.
И Нежка ела. Она не была голодна и заставляла себя есть через силу. Сдерживая слезы, она тяжело дышала. Девочка чувствовала, что все на нее смотрят, и не смела поднять глаза.
— Скучать будет, — сказал Меяч.
— Ничего, привыкнет, — ответила хозяйка. — Да и не так уж мы далеко. Выйдет на горушку за сеновалом и дом свой увидит.
Наконец мать попрощалась.
— Присматривайте за ней, как за своей дочкой, — сказала она. — А ты, Нежка, слушайся!
Нежка кивнула и пошла немного проводить мать — до дороги. Дальше идти она не решилась. Смотрела матери вслед, а та уже приближалась к лесу. В руке у нее покачивался узелок, в который Меячиха положила полбуханки хлеба да пригоршню бобов и фасоли. Нежка засунула палец в рот и оцепенела. Ей очень хотелось закричать, броситься за мамой вдогонку.
Мать оглянулась.
— Я буду тебя навещать, — крикнула она. — Каждое воскресенье.
Когда, вернувшись, Нежка подошла к дому, в глазах у нее стояли слезы.
Перед хлевом она столкнулась с пастухом, который только что пригнал домой скотину. Он был на два года старше Нежки, — коренастый мальчишка с большой лохматой головой. Это был тот самый мальчик, что сидел тогда на засохшем дереве и перекликался с Петерчем. Так близко Нежка его еще никогда не видела. Издали он казался совсем другим.
— Плачет, — ухмыльнулся пастух, входя за ней в дом.
— Молчать! — Меяч смерил пастуха суровым взглядом. — Ты положил подстилку скотине?
— Нет еще.
— Так чего ты ждешь?
Тинче выскользнул из комнаты.
— Залезай на печь, — сказала Меячиха Нежке. — К Маричке. Хорошенько присмотритесь друг к другу! Теперь вы должны стать подружками.
Нежка забралась на печь. Девочки оглядывали друг друга, как две молодые кошки. Маричка дотронулась до Нежки обмусоленным пальчиком и засмеялась.
Во время ужина Нежке всякий раз приходилось приподниматься со своего места, чтобы дотянуться ложкой до стоявшей посреди стола большой миски… Рядом с пастухом сидел Филипп, брат Марички. Он был годом старше пастушонка, белокурый и толстощекий. Все время он исподлобья поглядывал на Нежку. Тинче кивал ей, встряхивая своей шевелюрой. Ох, это он умел! Огромная копна волос двигалась то вперед, то назад, и получалось очень забавно. Ему хотелось рассмешить Нежку. Но девочка не смеялась.
Ее одолевала дремота.
— Отведи ее спать! — сказал Меяч жене.
Взяв лампу, Меячиха повела Нежку в сени, а из сеней по лестнице куда-то наверх.
Нежка все время тревожилась, где ей придется спать. Дома она спала с мамой. Если вдруг ночью ее охватывал страх, она прижималась к маме. Когда хозяйка привела Нежку на чердак, где ей устроили постель, у Нежки задрожали коленки.
— И здесь я буду спать? — спросила она робко.
— Да, здесь, — ответила Меячиха. — Придется тебе научиться добираться до постели в потемках. Не будем же мы каждый вечер провожать тебя с лампой.
Нежка умоляюще взглянула на Меячиху. Неужели и вправду ей придется спать здесь, между балок и корзин? Нет, нет, нет! Она хотела попросить, чтобы ее не оставляли одну, но не осмелилась.
Меячиха ушла. Нежка разделась в темноте, залезла под одеяло и накрылась с головой. Дрожа от страха, она прижимала к себе куклу, словно искала у нее помощи и защиты. Из глаз ее потекли слезы. Так, плача тихонько, она и заснула.
Нежка стала привыкать к новой жизни. Все было не так, как она ожидала.
Меячиха говорила, что Нежка будет здесь только играть. Она и вправду играла. Но лишь тогда, когда этого хотела Маричка. Если Нежкина подопечная спала, Нежке давали другую работу. Она должна была чистить картошку и носить дрова в сени. Иногда в подойнике таскала воду от колодца, а ранним утром собирала в саду паданцы. Босые ноги обжигала роса. Приходилось также подавать снопы на повети. Это было тяжело. Всякий раз, как она поднимала сноп, у нее кололо в груди. Случалось, хозяева пахали, возили навоз в поле — тогда ей приказывали вести волов. А она их боялась. Думала, что они в любую минуту могут ее растоптать или поднять на рога.
Иногда она так уставала, что хотелось сесть и горько расплакаться. Но тут нужно было идти к Маричке. Играя с ней, Нежка бегала по пригорку. Или таскала ее на спине. Это Маричке никогда не надоедало. Нежка носилась с ней как шальная.
Но как-то Нежка споткнулась и упала, стукнувшись носом о землю. Маричка ушиблась о камень, так что на лбу у нее вскочила большая синяя шишка. Кричала она, будто ее режут. Прибежала Меячиха.
— Что случилось?
Она подхватила Маричку на руки и приложила ей ко лбу холодный камень.
Нежка стояла перед ней, бледная и испуганная.
— Как это она упала? Может, ты ее толкнула?
— Нет, я несла ее на закорках. Мы упали вместе.
— Толкнула, — проговорила Маричка, заливаясь слезами.
Нежку настолько поразила эта ложь, что она не могла выдавить из себя ни звука.
— Мне так и показалось, — кричала Меячиха. — Ты толкнула ее!
— Это неправда! — вырвалось у Нежки из глубины души.
— Убирайся! — заорала Меячиха. — Не хочу тебя видеть!
Нежка повернулась и пошла к сеновалу. Ее поразила такая несправедливость. Но в сердце ее не было злобы — одна горечь.
Первая служба ей не нравилась. И не из-за работы, хотя работа была иногда тяжела для ее ручонок. И голодной она не ходила. Хлеба ей хватало, правда, белого не давали. Белый хлеб приберегался для Марички. Меяч относился к Нежке по-доброму. Филипп и Тинче получали от него подзатыльники за каждый пустяк, но ей он не сказал ни одного плохого слова. Он был совсем не страшным. Боялась она Меячихи. Хозяйка давно уже не была такой ласковой, как в первые дни. Она стала придирчивой и сварливой. О розовом платьице больше не вспоминала. Может, и вовсе о нем забыла.
— Когда вы мне купите платьице? — как-то напомнила ей Нежка.
— Какая нетерпеливая! — рассердилась хозяйка. — Ты у нас без году неделя… И потом, разве ты всегда хорошо себя ведешь?
Это был для Нежки прямо-таки удар в сердце. Мрачное уныние, словно колючий терн, засело в ее душе. Меячиха пообещала ей розовое платьице, чтобы заманить к себе. Ее обманули самым бессовестным образом…
Если бы Нежка не была такой маленькой и такой робкой, ей жилось бы здесь куда лучше. Но она была подобна приблудному котенку, которого каждый походя может пнуть ногой ни за что ни про что. Филипп и Тинче поочередно дразнили ее себе на потеху.
Пастушонок пугал ее гадюкой, которую принес на палке. Как ей было страшно, как она кричала! А иногда он прямо на нее гнал скотину. Раз поймал котенка и посадил его Нежке на спину.
— Нежка! — однажды тихонько окликнул ее Филипп. — Хочешь конфетку?
— Хочу, — сказала Нежка, охотно верившая всем и каждому.
— Подставляй руку!
Она подставила ладонь.
— Держи! И сразу же клади в рот!
Он что-то зажал у нее в руке. Это что-то зашевелилось. Нежка, отпрянув в испуге, швырнула то, что дал ей Филипп, и вскрикнула. Это оказался жук.
Филипп хохотал. Тинче чуть не катался по земле от смеха.
— Божьей коровке дали конфетку! — куражился он.
Из-за куклы ее дразнили божьей коровкой.
— А ты крот, противный крот! — крикнула она пастуху.
— Погоди! — пригрозил ей Тинче. — Вот я принесу тебе в постель живого крота.
После этого она каждый вечер боялась найти крота у себя в постели.
Больше никто ни разу не проводил ее вечером с лампой, когда она отправлялась спать. Ей приходилось одной идти в темноте через сени и дальше по закопченной лестнице и скрипучим половицам чердака. В воображении мигом оживали страшные россказни. В каждом углу прятались бесовские отродья. Они медленно взбирались перед ней по лестнице, показывая рожки и язык. Она видела их совершенно отчетливо. Чтобы не упасть, Нежка вынуждена была пробираться ощупью. Но едва дотронувшись до какого-нибудь предмета, она вздрагивала. Ей казалось, будто она прикоснулась к неведомому чудовищу. Ну хоть бы не скрипели так доски под ногами! Она прижимала к груди куклу и, дрожа, приговаривала: «Не бойся, я с тобой!» Так раньше говорила ей мама. И сейчас она успокаивала себя, а не куклу. Самый большой из бесовского племени поджидал ее, сидя на подушке, он перекатывался на бок и залезал под кровать. Каждый вечер она добиралась до своей постели вся в поту от страха. И потом тряслась, тиская куклу в объятиях, пока не засыпала…