– Да, но пьеса названа его именем, разве нет? – спросил Ричард, в приливе раздражения говоря на выдохе. – Так во всех других трагедиях.
– Да ладно, – ровным голосом отозвалась Филиппа. – Ты собираешься привести в качестве довода название пьесы?
– Я все еще жду, когда мне назовут эти четырнадцать изъянов, – сказал Александр.
– Я не имел в виду, что их ровно четырнадцать, – натянуто ответил Ричард. – Я имел в виду, что невозможно выделить один, который заставляет его зарезаться.
– А нельзя предположить, что трагический изъян Брута – его непреодолимая любовь к Риму? – спросил я, глядя поверх стола на Джеймса, который, прищурившись, смотрел на Ричарда.
Фредерик стоял у доски, поджав губы, и слушал.
– Нет, – ответил Ричард, – потому что еще у него есть гордость, уверенность в своей непогрешимости, тщеславие…
– Это, по сути, одно и то же, тебе ли не знать. – Голос Джеймса врезался в речь Ричарда и заставил нас всех замолчать.
– Это еще что? – спросил Ричард.
Джеймс стиснул зубы, и я понял, что он не собирался произносить это вслух.
– Ты меня слышал.
– Да, твою мать, слышал, – сказал Ричард, и от холодного лязга в его голосе у меня волосы на загривке встали дыбом. – Я даю тебе возможность изменить сказанное.
– Господа. – Я почти забыл, что с нами Фредерик. Он говорил мягко, негромко, и на мгновение я задумался, не лишится ли он чувств от потрясения. – Довольно.
Ричард, подавшийся вперед, как будто вот-вот вскочит с дивана и набросится на Джеймса, откинулся обратно на подушки. Рука Мередит опустилась ему на колено.
Джеймс отвел взгляд.
– Ричард, прости. Зря я это сказал.
Поначалу лицо Ричарда было пустым, но потом злость ушла, и вид у него сделался понурый.
– Наверное, я это заслужил, – сказал он. – Так и не извинился толком за то, как сорвался на прогоне. Мир, Джеймс?
– Да, конечно. – Джеймс снова поднял глаза, а его плечи чуть опустились от облегчения. – Мир.
После немного неловкой паузы, во время которой я обменялся быстрыми взглядами с Филиппой и Александром, Мередит сказала:
– Просто не верится, что тут только что было. Бога ради, это же просто пьеса.
– Ну, – вздохнул Фредерик и, сняв очки, принялся протирать их краем рубашки. – Дуэли случались и из-за меньшего.
Ричард посмотрел на Джеймса, подняв бровь.
– На мечах за кафетерием на рассвете?
Джеймс: Только если Оливер будет моим секундантом.
Я: Надеюсь жить – и умереть готов[19].
Ричард: Хорошо, Мередит может быть моим.
Александр: Спасибо за вотум доверия, Рик.
Ричард засмеялся, судя по всему, все простив. Мы вернулись к обсуждению и продолжали беседу корректно, но я краем глаза наблюдал за Джеймсом. Между нами всегда было некоторое соперничество, но таких проявлений враждебности прежде не случалось. Я глотнул чая и убедил себя, что мы все просто слишком остро отреагировали. Актеры по натуре переменчивы – алхимические создания, сложенные из воспламеняющихся стихий: эмоций, эго и зависти. Нагрей их, перемешай, и иногда получается золото. А иногда катастрофа.
Сцена 12
Хэллоуин приближался, как тигр в ночи, с тихим предупреждающим рокотом. Всю вторую половину октября небо было грозное, цвета синяка, и Гвендолин каждое утро встречала нас словами:
– Что за отвратительно шотландская у нас погода!
Зловещий день подбирался все ближе, и было невозможно подавить гул растущего среди студентов волнения. Утром тридцать первого в кафетерии вокруг нас шептались, пока мы наливали себе кофе. Все хотели знать, что сегодня вечером случится на ветреном берегу. Мы и сами слишком нервничали, чтобы сосредоточиться на занятиях, и Камило отпустил нас пораньше, велев «пойти подготовить свои заклинания». Вернувшись в Замок, мы избегали друг друга, расползлись по углам и бормотали, повторяя текст, как обитатели сумасшедшего дома. Когда настал час колдовства, мы отправились в путь через лес, один за другим.
Ночь стояла тревожно теплая, я с трудом пробирался в темноте по извилистой лесной тропинке, ворсистой, как бархат. Невидимые корни тянулись вверх, чтобы схватить меня за лодыжку, один раз я оступился и упал, и мои ноздри раздулись от сырого запаха надвигающейся бури. Я отряхнулся и пошел дальше осторожнее, сердце у меня билось часто и поверхностно, как у пугливого кролика.
Дойдя до начала тропы, я на мгновение испугался, что опоздал. К моему костюму (штаны, сапоги, рубашка и условно-исторический мундир) не прилагались часы. Я помедлил у края леса, глядя на Холл на вершине холма. Три-четыре окна тускло светились, я подумал, что несколько слишком осторожных студентов не отважились выйти на берег и робко подглядывают из окон. В темноте хрустнула ветка, и я обернулся.
– Кто здесь?
– Оливер? – Голос Джеймса.
– Да, я, – ответил я. – Ты где?
Он появился между двух черных сосен, лицо его в сумраке выглядело белым овалом. Одет он был примерно как я, но на плечах у него поблескивали серебряные эполеты.
– Я надеялся, ты окажешься моим Банко, – сказал он.
– Полагаю, тебя нужно поздравить, Тан Всего.
Мои подозрения подтвердились, и я ощутил легкий укол гордости. Но в то же время зашевелилось нечто пророческое, какая-то неясная тревога. Неудивительно, что Ричард был не рад в день распределения.
Полночь: низкий гул церковных часов прокатился в тихом ночном воздухе, и Джеймс крепко ухватил меня за руку.
– Вот колокол зовет, – произнес он, едва слышно, не дыша от волнения. – Не слышь, Дункан, то по тебе звонят, на небо призывая или в ад[20].
Он выпустил мою руку и исчез в тенях среди подлеска. Я последовал за ним, но держался поодаль, боясь, что снова споткнусь и уроню нас обоих на землю.
Полоса деревьев на северной стороне между берегом и Холлом была густой, но узкой, и вскоре между ветвями стал просачиваться сумрачный оранжевый свет. Джеймс – к тому моменту я уже ясно видел его, по крайней мере его силуэт, – остановился, и я на цыпочках подошел к нему. На берегу толпились сотни людей, одни теснились на стоявших рядами скамьях, другие, сбившись в кучки, сидели на земле, черными тенями вырисовываясь на фоне ярко пылавшего костра. Раскат грома заглушил плеск волн о берег и потрескивание огня. Зрители взволнованно зашептались, когда небо над их головами, окрашенное в зловещий фиолетовый, озарилось белым из-за молнии. Потом на берегу снова смолкли, пока высокий пронзительный голос не выкрикнул:
– Смотрите!
По воде двигалось к берегу нечто черное, длинный округлый купол, вроде горба лох-несского чудовища.
– Что это? – выдохнул я.
– Это ведьмы, – медленно произнес Джеймс; свет костра отражался в его глазах красными искрами.
Подобие зверя подползло ближе, постепенно обретая четкость, и я понял, что это перевернутое каноэ. Судя по тому, насколько корпус возвышался над водой, под ним было достаточно места для воздушного пузыря. Лодка выплыла на мелководье, и на мгновение поверхность озера стала гладкой, как стекло. Потом по ней прошла рябь, содрогание, и из воды поднялись три фигуры. Зрители хором ахнули. Сперва девушки походили скорее на призраки, чем на ведьм, их мокрые волосы гладко липли к лицам, просвечивающие белые платья стекали с рук и ног, вихрями вились за ними. Когда они встали из воды, у них капало с пальцев, а ткань так облепила тела, что я сразу увидел, кто где, хотя они не поднимали лиц. Слева Филиппа, ее длинные ноги и узкие бедра узнавались безошибочно. Справа Рен, маленькая и хрупкая по сравнению с остальными. В середине Мередит, со своими бесстыдными и опасными изгибами под белой сорочкой. У меня в ушах стучала кровь. На какое-то время мы с Джеймсом забыли друг о друге.
Мередит приподняла подбородок, чтобы волосы соскользнули с лица.
– Встретимся когда втроем?[21] – спросила она, и голос ее в душистом воздухе прозвучал низко и сочно. – В бурю или под дождем?
– Как затихнет гром вражды, – с хитрецой ответила Рен. – В час победы и беды.
Голос Филиппы, гортанный и дерзкий:
– На восход ночной звезды.
Откуда-то из глубины леса донесся гулкий стук барабана, и зрители поежились от восторга. Филиппа обернулась на звук, точно к началу тропы, где прятались среди теней мы с Джеймсом.
– Гремит, гремит! Макбет спешит.
Мередит подняла руки, до того висевшие по бокам, и две другие ведьмы шагнули вперед, чтобы взяться с ней за руки.
Все вместе:
Злые сестры, чередой
Над землей и над водой
Мчимся, мчимся круг за кругом,
Трижды каждая из нас:
Трижды по три – девять раз.
Они встали треугольником и вскинули открытые ладони к небу.
– Стой! – произнесла Мередит. – Заклятье свершено.
Внезапно Джеймс вздохнул, словно до сих пор забывал дышать, и сделал шаг на свет.
– Гнусней и лучше дня я не видал, – сказал он, и все повернулись в нашу сторону.
Я подошел к нему поближе, уже не боясь споткнуться.
– Эй, Форрес далеко ли? – сказал я и замер. Три девушки стояли плечом к плечу, глядя на нас. – Это кто? / Безжизненные и так дики с виду, / Что будто и не жители земли, / Хотя на ней.
Мы стали спускаться, уже медленнее. За нами следила тысяча глаз, пятьсот пар легких затаили дыхание.
Я: Живые твари или / Вы духи, коих можно вопрошать? / Мне кажется, вы поняли меня…
Джеймс: Скажите, коль умеете.
Мередит согнулась перед нами в глубоком поклоне.
– Макбета славьте, славься, тан Гламисский!
Рен опустилась рядом с ней на колени.
–