– М-да, – сказал Александр. – Я бы не рассчитывал, что он останется дома.
Снова вышел слуга, которого явно ужасала сама необходимость делить с этими двумя сцену.
Ричард: Что говорят авгуры?
Слуга:
Советуют: не выходи сегодня.
Они, рассекши внутренности жертвы,
Найти в животном сердце не могли.
Ричард обернулся к Мередит.
Ричард:
Тем трусость посрамить хотели боги:
Животное без сердца был бы Цезарь,
Когда б от страха оставался дома!
Не станет Цезарь.
Ричард сгреб Мередит за плечи, и она скрутилась от его хватки.
– Это что, по роли? – спросил я.
Ни Джеймс, ни Александр не ответили.
Ричард:
Знает хорошо
Опасность, что ее опасней Цезарь.
Мы двое львов из одного помета,
И старше я, и я куда страшнее…
Мередит скорчилась и вскрикнула от боли. Мы с Филиппой, стоявшей в противоположной кулисе, встретились глазами, и она едва заметно покачала головой.
– И Цезарь выступит! – проревел Ричард.
Он отбросил Мередит прочь, так грубо, что она потеряла равновесие и упала на ступеньки. Она успела выставить руки, чтобы смягчить падение, и, когда ее локоть ударился о дерево, послышался резкий хруст. Тот же мстительный рефлекс, который я ощутил на Хэллоуин, заставил меня броситься вперед – что я хотел сделать, понятия не имею, – но Александр схватил меня за плечо и прошептал:
– Тише, тигр.
Мередит отвела волосы с лица и взглянула на Ричарда снизу вверх огромными злыми глазами. Зал затих, только слышно было, как гудят прожектора, потом Мередит сказала:
– Прошу прощения, но это что за срань?
– Стоп! – пронзительно выкрикнула Гвендолин из глубины зала.
Мередит с трудом поднялась на ноги и ударила Ричарда в грудь тыльной стороной руки.
– Что это было?
– Что – это? – По какой-то непостижимой причине он, казалось, был разозлен еще больше, чем она.
– Это было не по роли!
– Слушай, это важный момент, я просто увлекся…
– И решил шваркнуть меня к херам об лестницу?
Гвендолин бежала по центральному проходу, крича:
– Прекратите! Сейчас же прекратите!
Ричард схватил Мередит за руку и рывком притянул к себе, так близко, что мог бы ее поцеловать.
– Ты правда собираешься прямо сейчас устроить скандал? – спросил он. – Я бы не стал.
Я проглотил ругательство, сбросил руку Александра со своего плеча и ринулся на сцену, а Джеймс сразу устремился за мной. Но Камило успел первым, выпрыгнув из первого ряда.
– Эй, – сказал он. – Хорош. Давай, остынь.
Он просунул между ними руку и отодвинул Мередит от Ричарда.
– Что тут происходит? – спросила Гвендолин, добравшись до края сцены.
– Ну, Дик решил поэкспериментировать с мизансценой, – ответила Мередит, оттолкнув Камило.
Когда его пальцы задели ее руку, она поморщилась и опустила глаза: из ее рукава вытекла капля крови. Гнев за Джеймса и Мередит – все смешалось и наложилось одно на другое, отчасти я бесновался из-за него, отчасти из-за нее – ревел у меня в груди, и я стиснул зубы, борясь с самоубийственным стремлением спихнуть Ричарда в оркестровую яму.
– У меня кровь идет, – сказала Мередит, рассматривая красные пятна на кончиках пальцев. – Сукин ты сын.
Она развернулась, откинула занавес и ушла сквозь задник, не обращая внимания на Гвендолин, кричавшую ей вслед:
– Мередит, подожди!
Злость Ричарда погасла, как перегоревшая лампочка, видно было, что ему не по себе.
– Перерыв десять минут, – объявила нам Гвендолин. – К черту, пятнадцать. Сделаем антракт. Идите.
Студенты второго и третьего курсов разошлись первыми, попарно, перешептываясь на ходу. Я чувствовал, что за спиной у меня стоит Александр, поэтому глубоко вдохнул, собираясь.
– Камило, проверь, пожалуйста, все ли с ней в порядке? – попросила Гвендолин. Он кивнул и ушел вглубь сцены. Гвендолин повернулась к Ричарду. – Иди извинись перед девочкой, – велела она, – и, боже избави, не выкидывай больше таких штук, а то я отдам твой текст Оливеру, и ты будешь смотреть премьеру из первого ряда.
– Простите.
– Не передо мной извиняться надо, – сказала Гвендолин, но ее гнев уже выдыхался.
Ричард кивнул – почти покорно – и стал смотреть, как она медленно уходит обратно на свое место. Казалось, он понял, что мы пятеро стоим на сцене, злобно глядя на него, только когда обернулся.
– Да расслабьтесь вы, – сказал он. – Ничего страшного я ей не сделал. Она просто злится.
Джеймс, стоявший рядом со мной, так крепко сжал кулаки, что у него дрожали руки. Я переминался с ноги на ногу, не в силах спокойно стоять на месте. Александр подался вперед, словно готов был, если понадобится, броситься между нами двоими и Ричардом.
– Бога ради, – сказал Ричард, когда ему никто не ответил. – Вы же все знаете, какая она истеричка.
– Ричард! – воскликнула Рен.
Он, казалось, раскаялся, но только на мгновение.
– Да ладно, – сказал он, – мне что, и перед вами всеми извиниться?
– Нет, конечно, нет, – отозвалась Филиппа спокойным, ровным голосом, который заставил меня отвлечься от стука крови в ушах. – С чего бы? Ты всего лишь сорвал прогон, похерил мизансцену Гвендолин, заставил Мило разнимать драку, возможно, испортил костюм, а может, и декорацию, поранил нашу подругу – и не в первый раз. Теперь Оливеру, возможно, придется учить твой текст и играть твою роль, чтобы спасти спектакль, когда ты неизбежно опять облажаешься. И у тебя хватает наглости обвинять Мередит в том, что она истеричка? – Ее голубые глаза были ледяными до обморожения. – Знаешь, Рик, со всем твоим дерьмом недолго будут мириться.
Она повернулась к нему спиной, прежде чем он успел ответить, и скрылась за задником. Сказала она именно то, что хотели сказать мы все, и напряжение спало, пусть и немного. Я выдохнул; Джеймс разжал кулаки.
– Просто не начинай, Ричард, – сказала Рен, когда он снова открыл рот. Она покачала головой, на лице у нее было напряженное, зажатое выражение, походившее почти на отвращение. – Не начинай.
И она ушла за Филиппой.
Ричард фыркнул, потом повернулся ко мне, Джеймсу и Александру:
– Еще кто-нибудь выскажется?
– Нет, – ответил Александр. – По-моему, все основное она упомянула.
Он бросил на нас с Джеймсом предостерегающий взгляд и ушел в кулису, уже роясь в карманах в поисках папиросной бумаги.
Мы остались втроем. Джеймс, Ричард и я. Порох, огонь, фитиль.
Ричард и Джеймс какое-то время смотрели друг на друга, как будто меня рядом не было, но ни один не произнес ни слова. Молчание между ними казалось неустойчивым, угрожающим. Я ждал, гадая, в какую сторону оно качнется, и от дурного предчувствия все мои мышцы напряглись под кожей. В конце концов Джеймс едва заметно улыбнулся Ричарду – проблеск пустячного торжества, – развернулся и вышел вслед за Александром.
Взгляд Ричарда остановился на мне, и я подумал, что он сейчас прожжет меня насквозь.
– Ты пока не начинай учить мои монологи, – сказал он.
И оставил меня на сцене одного. Я стоял тихо. Неподвижно. Как я сам это для себя определил, бесполезно. Фитиль без огня и без того, что можно воспламенить.
Сцена 4
Когда мы закончили прогон (к счастью, без происшествий), я не сразу пошел в гримерку. Мотался по фойе, пока не решил, что все уже, наверное, разошлись, и только тогда вернулся в театр. В зале выключили свет, я пробирался между креслами, шаря онемевшими руками и кряхтя, когда подлокотники в темноте били меня по коленным чашечкам.
Светильники в переходе гудели, я зашел в мужскую гримерку и с облегчением увидел, что она пуста. Зеркала вдоль одной стены показали мне мое отражение, к другой была придвинута стойка для костюмов, плотно забитая двумя-тремя переменами для десятка актеров. По всем поверхностям были разбросаны театральные отходы: забытая одежда, расчески и гель для волос, сломанные контурные карандаши.
Я принялся стаскивать костюм, в кои-то веки не тычась локтями в остальных четверых. В обычный день я бы наслаждался роскошью простора, но сейчас еще не оправился после катастрофы во втором акте и испытывал только смутное облегчение от того, что не нужно делить гримерку с Ричардом. Я аккуратно повесил рубашку, пиджак и брюки на одну вешалку, потом убрал под стойку туфли. Моя собственная одежда валялась по всей комнате, ее, скорее всего, хватали и отбрасывали в последовавшем за пятым актом безумии, когда все торопились переодеться и уйти домой. Джинсы я нашел в углу, они лежали комком, майка висела на зеркале. Один носок прятался под столешницей, а второй так и не всплыл. Я тяжело рухнул в кресло и как раз закончил обуваться – к черту носок, – когда дверь скрипнула и открылась.
– Вот ты где, – сказала Мередит. – Мы не знали, куда ты делся.
Она по-прежнему была в халате. Я рискнул взглянуть на нее только разок, а потом весь сосредоточился на завязывании шнурков.
– Мне просто нужно было погулять, – сказал я. – Все в порядке.
Я встал и шагнул к двери, но она стояла у меня на пути, прислонившись к косяку и поджав одну ногу, как фламинго; колено идеально укладывалось в изгиб ее ступни. В ее взгляде была какая-то погруженность в себя и неуверенность, но лицо пылало, как будто злой жар не до конца выветрился.
– Мередит, тебе что-нибудь нужно?
– Может, развлечься. – Она смотрела на меня с полуулыбкой, дожидаясь, когда до меня дойдет.
Понимание заставило меня чуть вздрогнуть, как от удара током, я попятился и отстранился от нее.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Почему нет?
Казалось, она по-настоящему сбита с толку, почти раздражена – мне пришлось напомнить себе, что она прирожденная актриса.