– Ублюдок, – сказала она.
Развернулась и прошла мимо нас с Филиппой, разогнав по дороге к лестнице перепуганных первокурсников.
Мы с Ричардом стояли лицом друг к другу, как фехтовальщики без оружия. Краем глаза я увидел, как Александр потянулся за салфеткой, вытереть рот. Я слышал, как всхлипывает Рен, но этот звук доносился издалека. Джеймс стоял рядом с Ричардом, как тень, глядя на меня глазами контуженного, отчасти со страхом, отчасти с негодованием. Кожа моя топорщилась злостью, пойманной туго натянутой тканью рубашки. Я хотел причинить Ричарду боль, как он – Мередит, Джеймсу, любому из нас, кто дал бы ему хоть полповода. Покосился на Филиппу, потому что не верил, что смогу на него не наброситься, – как и она.
– Я пойду, – напряженно произнес я.
Она кивнула и выпустила мою рубашку, а я не стал мешкать. Толпа расступилась передо мной так же, как перед Мередит. Я свернул в коридор между кухней и столовой, прижался спиной к стене и стал медленно дышать носом, пока не перестала кружиться голова. Я даже не понимал, от чего не в себе: от виски, от травы или от воющей ярости. Глубоко вдохнул последний раз, потом поднырнул под притолоку и вышел к лестнице.
– Мередит, – в третий раз произнес я.
Она была одна, на середине лестничного пролета. За стенами приглушенно гудела музыка. Из кухни сочился теплый розовый свет.
– Оставь меня в покое.
– Эй. – Я поднялся на три ступеньки. – Подожди.
Она остановилась, ее рука на перилах дрожала.
– Чего? Я закончила и с этой гребаной вечеринкой, и со всеми ними внизу. Чего тебе надо?
– Я просто хочу помочь.
– Неужели?
Я посмотрел на нее снизу вверх – платье в беспорядке, руки скрещены на груди, раскрасневшееся лицо – и ощутил тихий болезненный удар в глубине живота. Какая же она упрямая.
– Забей, – сказал я и повернулся, чтобы спуститься.
– Оливер!
Я стиснул зубы, опять повернулся к ней.
– Да?
Сперва она молчала, просто яростно на меня смотрела. Волосы у нее были растрепаны, в них запуталась сережка там, где ее схватил Ричард. Тот маленький разрыв посередине меня приоткрылся шире и начал гореть – кровавый, чувствительный, красный и воспаленный.
– Ты правда хочешь помочь? – спросила она.
Вопросом это было лишь наполовину – и наполовину прощупыванием, настороженной готовностью к ответу.
– Да, – повторил я, слишком горячо, меня задело ее сомнение.
Ее лицо озарилось тем же откровенным бесстрашием, с которым она смотрела на меня в гримерке. Одним порывистым движением она преодолела разделявшие нас три ступеньки и поцеловала меня, поймала, крепко обхватив обеими руками за затылок. Я был ошарашен, но не шелохнулся, забыв обо всем, кроме неожиданного жара ее губ, опалившего мои.
Мы отстранились на дюйм, глядя друг на друга расширенными, обезоруженными глазами. Ничто в ней никогда не казалось простым, но в тот момент она была именно такой. Простой, близкой и красивой. Слегка всклокоченной, немного раненной.
Мы снова поцеловались, уже нетерпеливее. Она раздвинула мои губы, забирая дыхание прямо у меня изо рта, толкнула меня, так что я попятился и налетел на перила. Я стиснул ее зад и прижал к себе, готовый ощутить ее всю.
Плотный шум музыки за стеной прорезал незнакомый голос:
– Ни фига себе.
Мередит разомкнула контакт, оторвалась от меня, и я едва не потерял равновесие от внезапного исчезновения ее тела. Какой-то безымянный первокурсник стоял у подножья лестницы со стаканом в руке. Переводил взгляд с меня на Мередит с тупым расфокусированным удивлением.
– Ни фига себе, – повторил он и, шатаясь, поплелся в кухню.
Мередит потянулась и взяла меня за руку.
– Ко мне, – сказала она.
Я бы пошел за ней куда угодно, и мне было наплевать, кто знает – Ричард (который заслуживал куда худшей кары, чем такое мелкое предательство) или еще кто.
Мы поднялись по лестнице в спешке, неуклюже, нам мешали ее высокие каблуки, то, что я был пьян, и наше дурацкое нежелание оторваться друг от друга. Бегом пронеслись по коридору второго этажа, влетая в стены и снова сливаясь губами, пока не ввалились к ней в спальню. Она захлопнула дверь и защелкнула замок. Мы скорее сшиблись, чем обнялись, всю эту лихорадочную сцену пронизывали вспышки боли: она вцеплялась мне в волосы, прихватывала зубами мою нижнюю губу, передергивалась, когда грубая щетина на моем подбородке царапала ей горло. Басы из столовой внизу бились, сопровождая происходящее, как какой-то дикарский туземный барабан.
– Ты офигенная, – произнес я в ту долю секунды, пока мог говорить, когда Мередит стягивала мою рубашку через голову.
Она отшвырнула рубашку в сторону.
– Да, я знаю.
То, что она знала, каким-то образом заводило больше, чем если бы она притворялась, что не знает. Я нащупал молнию на боку ее платья и сказал:
– Отлично, я на всякий случай.
Остальная одежда была снята и небрежно отброшена, всё, кроме белья и туфель Мередит. Мы целовались, задыхаясь и вцепляясь друг в друга так, словно боялись отпустить. У меня кружилась голова, пол качался и кренился всякий раз, стоило закрыть глаза. Одной рукой я провел от ямочки на затылке Мередит до крестца, кожа ее под моими пальцами полнилась электричеством. От теплого шелковистого прикосновения ее губ к уху я застонал и прижал ее покрепче – опьяненный, подсевший, злой на себя, что притворялся, будто не хочу ее.
Мы были на полпути к постели, когда в дверь ударил кулак, так что она заходила в проеме. Еще удар, потом еще, будто в дверь бился атакующий баран.
– ОТКРОЙ ДВЕРЬ! ОТКРОЙ ДВЕРЬ, ТВОЮ МАТЬ!
– Ричард! – Я отшатнулся, но Мередит быстро обхватила меня за шею.
– Пусть колотит в дверь хоть всю ночь, если хочет.
– Он ее выбьет, – сказал я, и эти слова исчезли между ее губами, прежде чем покинули мои, я забыл свою мысль, не успев ее закончить. Сердце у меня дико колотилось.
– Пусть попытается.
Мередит толкнула меня на кровать спиной вперед, и я не стал возражать.
После этого все распалось и перемешалось. Ричард молотил в дверь, орал, ругался и угрожал, но я его едва слышал, его голос был лишь частью тяжелого ритма: «Я УБЬЮ ВАС, УБЬЮ! КЛЯНУСЬ, Я ВАС ОБОИХ УБЬЮ!» Слушать было совершенно невозможно, когда между ним и мной была Мередит, осязаемая, дурманящая, и одного глотка ее дыхания хватало, чтобы заглушить это буйство. Ричард затих, как финал плохой песни, и я не знал, ушел он или я оглох для всего, кроме Мередит. Голова у меня была такой легкой, что, если бы не вес Мередит на мне, я бы мог улететь. Понемногу, по чуть-чуть мой мозг и тело восстановили связь. Я позволил Мередит еще немного делать, что она хочет, потом перекатил ее на спину и прижал, не желая полностью ей подчиняться.
Когда я свалился рядом с ней на матрас, мышцы у меня под кожей дрожали мелкой дрожью. Нам было слишком жарко, чтобы касаться друг друга, так что мы лежали, перепутавшись только ногами. Наши судорожные вдохи становились длиннее, глубже, а потом сон быстро утянул меня вниз, как гравитация.
Сцена 9
Проспал я недолго, и, точно на плоту, меня качали волны – это больше походило на морскую болезнь, чем на опьянение. Глаза я открыл, прежде чем понял, что проснулся, и уставился в незнакомый потолок. Мередит лежала рядом, положив руку под щеку, а вторую крепко прижав к груди. Между ее бровями залегла легкая морщинка, словно то, что ей снилось, ее тревожило.
Лампа на тумбочке истекала водянистым оранжевым светом. Я осторожно потянулся ее выключить, но замешкался с протянутой рукой. Дыхание Мередит трепетало у меня на тыльной стороне ладони. Я не мог отвести от нее глаз – в кои-то веки не потому, что она была прекрасна, но потому, что темные пятна на ее теле, которые я в пьяной горячке принял за тени и игру света, не пропали. Нежная линия ее запястья была запятнана мелкими фиолетовыми лепестками, как будто у нее на коже распускались фиалки. Отметины более давние сейчас были прозрачны, как акварель, по ним было видно, где ее касалась рука тяжелее моей, где призрачные пальцы сжимали слишком сильно: ямочка на шее, изгиб колена. Она вся была в таких же синяках, как Джеймс. Меня замутило, но тошнота гнездилась в груди, а не в желудке.
Я отважился убрать с ее щеки прядь волос, потом выключил свет. Комната схлопнулась вокруг меня, тьма с готовностью наконец-то захватила все. Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. Мне ужасно хотелось пить, чтобы смягчилось пересохшее горло и прояснилось в голове. Посреди комнаты я натянул трусы.
Прежде чем открыть дверь, я прижался к ней ухом. Настолько ли Ричард безумен, чтобы прождать всю ночь, пока кто-то из нас выйдет? Ничего не услышав, я приоткрыл дверь. В обе стороны тянулся пустой темный коридор. Свет и музыку внизу выключили, и здание казалось похожим на скелет, на пустую ракушку, где когда-то жило какое-то мягкое бесхребетное существо. Я прокрался к ванной, гадая, один ли не сплю. Явно нет – дверь Александра была открыта, постель пуста. Я двигался тихо, надеясь никого не потревожить. Какое-то столкновение было неизбежно, это я понимал, но не хотел, чтобы оно случилось раньше, чем придется. Не раньше, чем я смогу себя убедить, что все это произошло на самом деле, – воспоминания о вечеринке у меня были туманные, химерические, как сон. Отчасти мне хотелось верить, что сном все это и было.
Решив, что свет не выключил какой-то пьяный гость, я открыл дверь в ванную без стука. За мгновение, пока мои глаза привыкали к свету, скрючившаяся на полу фигура вскочила на ноги.
– Господи!
– Тише, Оливер, это я!
Джеймс потянулся мне за спину, чтобы закрыть дверь. Его рука скользнула по моему голому животу, и я поежился от того, какой влажной была его кожа. Он шагнул назад, голый и насквозь мокрый. За ним мягко шумел душ.
– Ты что тут делаешь?
Он нажал спуск на унитазе и, когда вода закрутилась воронкой, вытер рот.
– Все просто, блюю, – сказал он.
– Все нормально?