«Ты уже смогла пройти через это без меня», – хочу сказать я, но в голосе Фрейи – надрывные нотки, она хочет вырвать у меня жалость, хочет, чтобы я сделала вид, что первой была она. Иногда люди ведут себя так, словно у них не было выбора. Когда на самом деле у них всего лишь нет силы воли.
– Я буду там, – говорю я.
– Отлично, – весело отвечает Фрейя. И добавляет, чуть помедлив, когда я уже готова повесить, точнее, швырнуть трубку: – Только… – произносит она, и я слышу что-то новое. Смущение? Стыд? Надежда?
– Да?
– Ты должна кое-что для меня сделать.
Глава 19
У вирусов до момента попадания в живой организм есть особое состояние – не жизнь и не смерть, но некое подобие сна в ожидании момента, когда можно очнуться и начать существование. Исчезновение человека напоминает такое состояние, нам неизвестно его местонахождение, и поэтому мы относим его в тот уголок восприятия, в котором присваиваем статус не живого и не мертвого. Фрейя зовет меня, с каждым днем все яснее ощущаю ее присутствие, меня преследует пугающее осознание ее неизбывности, словно с каждым новым откровением о прошлом ее голос звучит все громче.
Возле дома семьи Купер, в роще, ухали совы, холодный ветер шелестел верхушками деревьев, отчего они казались выше обычного, лиловые отблески облаков протянулись через иссиня-черное небо. Дом тоже погрузился в темноту, за исключением мерцающего света телевизора в гостиной.
– Какая темень! – воскликнул Джош, открыв дверь и щелкнув выключателем. Тусклый фонарь осветил пятачок у входа. – Так-то лучше.
Он придержал меня за локоть, приглашая войти.
– У тебя есть пиво? – спросила я с порога.
– Конечно. Сейчас принесу.
– А твои дома?
– Нет. Мама поехала в Quids [33], там сегодня поэтический вечер, отец тоже поехал. Так что до полуночи нас никто не побеспокоит.
– Твоя мама все еще любит поэзию?
– Какие-то вещи никогда не меняются. Ты в порядке?
Я неопределенно покачала головой.
– Раздевайся и проходи, я сейчас.
Через минуту я уже сидела на диване, держа в руках ледяную бутылку, и бессмысленным взглядом сверлила мигающий экран телевизора.
– Я сегодня была у Мэтьюзов, – начала я, не дожидаясь его вопросов. – Мередит сказала мне кое-что про Фрейю. Не уверена, что могу поделиться с тобой…
– Говори.
– Она сказала, что Фрейя была бесплодна. Сказала, что Лео нужен был наследник, а Фрейя скрыла от него правду. И, кажется, это та причина, по которой ее отношения с мужем и со всеми членами семьи изменились. – Лицо Джоша не дрогнуло, когда он услышал эти слова. – Ты знал об этом?
Он кивнул.
– Вот как… А твоя мать… Мюриэл тоже знала?
– Нет, Фрейя сказала только мне. Уже после того, как все случилось.
– Случилось что?
Джош вздохнул и присел рядом на диван. Посмотрел на меня, словно оценивая, смогу ли я вынести то, что он собирался сказать.
– Это стало тяжелым ударом для Фрейи, узнать, что она не сможет иметь детей. Не столько даже это, но то, что случилось после. Ты знаешь, что она ушла из дома, как только ей исполнилось восемнадцать, съехалась с Диланом, родителям сказала, что будет жить с подругами. Спустя время это уже, конечно, перестало быть секретом, тем более что они планировали пожениться. Года три спустя они решили завести ребенка, но Фрейя никак не могла забеременеть. Сначала она думала, что еще не пришло время, но, посетив клинику, узнала, что никогда не сможет стать матерью.
– Боже, – прошептала я.
– Больше, чем за себя, она переживала о Дилане, ведь он просил ее о ребенке, мечтал, что они станут родителями. Она долго не решалась сказать ему о том, что этого никогда не случится, боялась, что он бросит ее. Но спустя время что-то в ней переменилось, она приняла эту ситуацию, я уверен в этом, потому что она решила расстаться с Диланом, отпустить его. Она сказала, что не должна удерживать его, раз не может дать ему того, чего он так жаждет, что она совершила ошибку и теперь должна заплатить за нее. Она сказала, что между ними все кончено и что он свободен. А он психанул, вышел из дома, сел на мотоцикл… Вечером прошел дождь, ночью еще стояли лужи. Я не думаю, что он хотел причинить себе вред, ведь он надел шлем, и скорость была не такой большой, но это был его конец.
Я потрясла головой:
– Она любила его больше, чем возможно полюбить другого человека, и должна была отпустить его только для того, чтобы он вернулся. Это бы скрепило их союз лучше любой ссоры, любого признания. Она должна была удостовериться.
– В чем?
– В том, что он принял правила игры, принял то, кем она стала, что он не потребует того, чего она не могла ему дать. Это доказало бы, что он любит ее так же, как и она его. Он просто не успел этого сделать, принял всерьез ее решение, как любой мужчина, посчитал ее слова окончательными, думал, что она действительно имеет в виду то, что говорит…
– Я приходил к ней в тот день. Она сказала, что Дилан уехал посреди ночи, и просила меня найти его. Она не знала, что он был уже мертв. Уже потом, после похорон, она понемногу стала приходить в себя, смирилась, а спустя время возобновила учебу, пошла работать в школу. К моменту, когда она вышла замуж за Лео, никто из нас больше не вспоминал о той трагедии. Все это, кажется, осталось в прошлой жизни.
Я прислонила ко лбу остывающую бутылку. Джош не прав. Он не знает свою сестру. Она не примирилась. Фрейя не сумела бы выкарабкаться с того дна, куда погрузила ее смерть Дилана. Это была лишь передышка, обманчивое пробуждение перед осознанием – вязким, тягучим кошмаром, в котором привычные вещи искажаются, превращаясь в пугающие декорации. Все, что было после, не было исцелением, это было продолжением падения, удушающей воронкой, исход которой – быть погребенной заживо под гнетом вины и бессилия. Ощутить себя ответственным за чью-то жизнь, за чью-то смерть – как приглашение побыть в его шкуре, его прощальный подарок, чтобы лучше понимать… Я никогда не могла представить его старцем. А Фрейя могла, думала, что мысли материализуют желания, что вера поможет преодолеть то, что предначертано. Бедняжка. На нем стояла печать смерти, только Фрейя не догадывалась об этом, хоть и видела ее каждый раз, когда ложилась с ним в одну постель. Он давно заключил союз с мертвыми. Лицо белокурой девушки несло в себе пропуск на тот свет.
– Какой ты меня помнишь Джош? – Я обернулась к нему, стряхивая воспоминания.
– Задумчивой. Ты всегда витала в облаках, мне трудно было поймать твой взгляд. И ты мало улыбалась.
– Разве? Мне казалось иначе. Дилан тоже почти не улыбался. В первый раз я увидела его улыбку в замке Пил, когда к нам подошла Фрейя. Мне кажется, именно тогда все у них и началось, в то мгновение моя роль в наших отношениях была предопределена.
– Ты жалела, что познакомила их?
– Я уже простила их.
– А себя? Ты ведь уехала из-за них, отказалась от дома, от своей жизни, наверняка у тебя были мечты.
– Разве есть люди, у которых их нет? У меня был шанс передумать, но я не воспользовалась им. Пожалуйста, не думай, что у меня не было выбора.
– Я так долго ждал, – неопределенно произнес он.
– Ждал? Чего ты ждал, Джош? – Я помотала головой.
– Ждал, что появится кто-то, кому будет не все равно, что случилось с моей сестрой.
– Я тоже удивлена, что таких людей не так уж и много. – Я горько улыбнулась, чтобы мои слова не прозвучали упреком. – Кажется, остались только ты и я, остальные же – просто живут так, словно ничего не случилось.
– Хорошо, но что будет потом?
– Когда потом?
– Ты же здесь не навсегда. Когда ты уедешь с острова обратно в Лондон, тоже станешь жить, словно ничего не случилось?
– Что ж. Однажды мне это уже удалось.
Часы показывали восемь вечера. Я разглядывала тетради, которые дал мне Джош. Из одной выпала страничка из дневника Фрейи. Я взяла ее в руки и села ближе под свет светильника. «…Где-то там есть город, а может, маленькое поселение. Я вижу его во сне, в этом городе никогда не наступает ночь. Я жду ее, но солнце там такое яркое, что, даже когда оно заходит за горизонт, его лучи продолжают греть. Жители этого города всегда счастливы. Там всегда тепло…»
Однажды Фрейя рассказала мне о городе, который видела во сне. Я помню, как тревожил ее этот сон, волновал своей правдоподобностью. «Мне кажется, когда-то я жила в том городе, – говорила она. – Жила среди всех этих добрых, улыбчивых людей и покинула их, а они до сих пор ждут меня». Фрейя помнила все детали этого фантомного места, каждый закоулок, каждый камень его мощеных улиц, пышный цвет тропической растительности, загорелые, почти племенные лица. «Ты не могла жить там», – смеялась я, потому что не верила в реинкарнации, и Фрейя замолкала, обиженная тем, что я не принимаю ее всерьез. «Не могла, но могла бы», – недовольно фыркала она, словно я могла своим скепсисом помешать ее фантазиям воплотиться. Кажется, ей хотелось когда-нибудь оказаться в том странном, отчего-то кажущемся ей родным городе, но потом она и вовсе перестала рассказывать мне об этом месте, а может, перестала видеть его во сне.
Я не заметила, как сон подкрался ко мне и веки отяжелели. Усталость придавила меня к постели тяжелым покрывалом, и я не стала противиться, закрыв глаза и позволяя теплу растаять в кончиках пальцев на ногах.
Спала ли я, а может, грезила наяву, но я ощутила скорее, чем увидела, как дверь в мою комнату отворилась, и в образовавшийся просвет просочилось нечто, похожее на неясный силуэт, облаченный в белое. Он медленно надвигался на меня, паря над полом, то исчезая, то проявляясь вновь с пугающей настойчивостью. Длинные светлые волосы, рассыпанные по плечам, опутали меня, когда девушка склонилась над постелью, неясное свечение и призрачность образа обездвижили меня, и сквозь холод, исходящий от размытой фигуры, как ни старалась, я не могла различить ее лица. И тут звонкий шепот, похожий на искристый смех, раздался возле моего уха, голос, от которого у меня зашлось сердце, звук, разбегающийся лунными лучами по комнате. Тонкая рука потянулась ко мне, словно призрачная фигура тоже не могла до конца узнать меня.