В окнах светло. В гостиной – семья из трех человек. Мать и дочь, не больше четырнадцати, а в кресле – отец. На подставке приветливо мигает телевизор, семья смотрит на экран, пестрые огни наполняют комнату разноцветными бликами, отчего сверкающие разряды молнии заметны, только если повернуть голову к окну. Громыхает совсем рядом, тьма и шум ветра сплелись в устрашающую силу, но она не способна проникнуть в дом, только ударяется в бессильной ярости о стены и, проникая через щели, тихонько подвывает.
Через несколько минут к этому шуму прибавляется новый. Наконец пошел дождь. Сначала тихо забарабанил по крыше, а потом усилился и превратился в нарастающий гул, забил в окна, заколотил по траве, разросшейся по долине за сочную и солнечную весну, приминая, расплющивая, превращая землю в кашу. Теперь дождь грохочет что есть силы, и члены семьи удивленно переглядываются. Мать качает головой, шум мешает ей. Она берет в руки пульт от телевизора, но вместо того, чтобы прибавить звук, убирает его совсем, потому что слышит странный рокот. Небо извергает потоки воды, они стекают по крыше, словно дом омывает вертикально бегущая река, водопад, пришедший с неба. Отец снимает очки и приподнимается с кресла, чтобы пойти и проверить. Но мать делает упреждающий жест и встает сама.
Отложив плед и пульт, она подходит к окну. Прижимается лицом к стеклу, потом прислоняет к вискам руки, чтобы разглядеть что-то снаружи, но это не помогает – за окном сплошная чернота, даже луч маяка пропал из виду, разлетелся на миллионы брызг, превратившись в столп рассеянного по морю сияния. Женщина что-то произносит, двое других слушают и провожают ее взглядом, когда она решает переместиться на кухню, пристроенную небольшим выступом от основного строения. Там есть большое окно, из которого виден ее палисадник. Виден в обычный день, но не сейчас. Сейчас вместо ярких цветов – глухой покров, наброшенный на опоры брезент. Она знает, что под ним трепещут тонкие, почти прозрачные белые лепестки в мелкую незаметную глазу сеточку. Нарциссы, ее любимые цветы. Что с того, что их именем называют влюбленных в себя, не их вина, что они так красивы. Будь она так же красива, она бы тоже любовалась собой, но она из тех людей, кто восхищается красотой других и бережет ее. Женщина встревоженно поджимает губы. Она заметила в свете качающегося на ветру фонаря и сквозь стену непроглядного дождя, что один кусок брезента сорвался со своей опоры и задрался кверху, хлопая, как выломанное вороново крыло.
Женщина раздумывает, смотрит на небо, на стену дождя, разделяющую безопасное пространство кухни и палисадник, словно под обстрелом из косых и прямых струй дождя. Она медлит и решает было вернуться в гостиную, где ее ждут. Но, выкрикнув что-то успокаивающее, все же идет в коридор, где на вешалке висят водостойкие накидки – не пластиковая туристическая бутафория, а настоящие, из цельной резины, тяжелые, пахнущие автомобильными шинами плащи. Человеческие палатки. Для тех, кто знает толк в дожде.
Она снимает один, насыщенного желтого цвета, и, набросив капюшон, ступает на крыльцо. Пригибаясь, прячась от хлестких ударов стихии, женщина торопится к палисаднику, семенит в высоких резиновых сапогах, чтобы не упасть на скользких от мха и воды досках. Держится за стену, козырек над головой едва защищает ее. Она продолжает двигаться и огибает угол. Теперь ей нужно спуститься по неровным ступеням природного происхождения – кусок породы из-за подмытого основания когда-то давно осел на пару метров, да там и остался.
Женщина спускается и, пройдя вперед, участливо склоняется к палисаднику. Теперь она видит масштаб повреждений: кольцо в брезенте выломано, рваная дыра осталась на том месте, где раньше было ровное отверстие – ветер вырвал его с корнем. Страшно подумать, что он сделал бы, добравшись до нарциссов. Она не стала проверять и заглядывать под опоры, понадеялась, что сможет прикрепить кусок брезента своими силами. Справа от нее лежит груда камней, оставшихся от ограды. Несколько десятков она использовала, а эти не пригодились.
Она выбирает самый тяжелый и, присев на корточки, чтобы не повредить спину, приподнимает и тащит его в сторону палисадника. Она едва успевает придержать ногой брезент и привалить его камнем, как вдруг вскрикивает, услышав грохот. Она видит, как ограда за палисадником, та, что собрана из камней, которые они с мужем искали по всей долине, сначала качнулась, а потом стала оседать прямо на глазах. И вдруг исчезла. Не куда-то, а вниз, в пучину, в обрыв высотой в несколько футов. В пустоту, которой даже отсюда не видно. Женщина снова вскрикивает, слыша нарастающий гул и удары воды, она понимает, что этот шум непривычен – вода всегда была рядом, но теперь волны ударяют так близко, что их вершины взмывают в воздух прямо за палисадником. Женщина настолько поражена этим зрелищем, что на мгновение замирает, стараясь разглядеть воду, присутствие которой так очевидно. Земля дрожит у нее под ногами, и женщина пошатнулась, пытаясь ухватиться за воздух. Опоры нет, она беспомощно уперлась ногами в нестабильную землю, пытаясь поймать равновесие, найти оплот безопасности.
Что-то трещит позади, со стороны дома, словно дерево ломается пополам. Но у них на участке нет деревьев. Она оборачивается, но не может найти источник шума – дождь заливает ей глаза. Она делает неуверенный шаг к ступеням, еще один, собираясь встать на лестницу, убежать, пока еще не слишком поздно, и только теперь понимает, что между ней и плато, где стоит основная часть дома, пролегла трещина шириной в полметра. Не беда, она перепрыгнет ее. Только соберется с духом, нацелится… И когда она только собирается сделать прыжок, слегка присев, рассчитывая силы, земля под ней снова качается, и трещина разверзается, превращаясь в оскаленную пасть. И из основания этой пасти, из бурлящего внизу водоворота, вверх, как гейзеры, брызжут струи морской воды. «Боже», – шепчет женщина в страхе: почему море у нее под ногами? Когда оно успело так близко подойти к дому?
Везде вода. Теперь женщина в ловушке, она все еще пытается найти способ перебраться к дому, на безопасную часть земли, в бессильной попытке мечется вдоль разлома, но прыгать уже поздно – теперь качающийся уступ и дом сами по себе. Теперь она узница этого клочка суши, держащегося на чем-то невидимом, наверное, на каменных приступах на берегу, тех, что насыпали службы, – уродливой формы бетонных глыбах, похожих на угольный керн. Они должны были удерживать воду на безопасном расстоянии, не позволять морю приблизиться к дому. Они не помогли.
И тут она слышит крик. Из дома выбежали мужчина и девочка, они раздеты, на них нет защитных плащей, они бегут к ней, оступаясь, поскальзываясь, мужчина оборачивается и подталкивает дочь обратно в дом, но та сопротивляется, и мужчина бросает эти попытки. Время ускоряется, и вот они уже по ту сторону, и между ними и женщиной – громадная расщелина. Мужчина кричит, слова заглушает грохот стихии, он тянет руки в бесполезной попытке дотянуться до жены, между ними слишком большое расстояние, и он не решается прыгать, боясь провалиться в разлом, в смертельную пучину. Он пытается разглядеть, что происходит внизу, но темнота слишком плотная, и он видит лишь то, что освещает пара подвесных фонарей. Этого света недостаточно, к тому же он мигает, когда порывами ветра фонари вертит то в одну, то в другую сторону. А тем временем уступ теряет значительные куски породы, которые, размягчившись, с легкостью расслаиваются и вертикально сползают вниз. Отломанный кусок земляного торта, опадающий под собственным весом. Вода пенится, отмывая все новые и новые куски, и, подъев основание, готова проглотить и то, что ползет сверху, – сначала остатки каменного ограждения, потом куски почвы с почерневшим дерном, складной садовый стульчик. Один за другим пропадают в темноте привычные предметы, еще немного, и невидимая рука как покрывало потянет на себя брезент, таща за ним нежные нарциссы, безжалостно сминая их в хаотичный ком из грязи, стеблей и лепестков.
Женщина истошно кричит и хватается за край брезента, но не выдерживает противостояния и отпускает руку. Она видит, как сверкающая молния освещает пустоту там, где еще вчера цвели прекрасные цветы, и в беспомощности оглядывается. Кажется, только теперь она окончательно понимает, что земля вокруг нее критически уменьшилась, пространство сократилось, теперь плато стало еще ниже, как подтаявшее мороженое, оно неравномерно оседает, готовое вот-вот повалиться набок. Мужчина бежит вдоль крыльца, хватает инструмент, прислоненный к стене. Это грабли, такие длинные, когда работаешь с ними в саду, но теперь недопустимо короткие, бесполезные. Он с досадой отбрасывает их прочь и в ужасе и бессилии хватается за голову измазанными в грязи руками. Девочка застыла на краю пропасти, глаза ее полны ужаса, рот открыт в немом крике. Но ее мать слышит этот крик, и он проникает ей в самое сердце, заставляя на секунду остановиться и сделать последнее усилие, чтобы удержаться – или хотя бы поверить, что ей удастся спастись.
Женщина оглядывается, находит середину своего оплота и становится на четвереньки, чтобы не упасть, не соскользнуть вслед за громадными, один за другим откалывающимися кусками. Желтый плащ ярким пятном пылает среди всеобщего мрака, хаоса и водных потоков. Она держится изо всех сил за остатки земли, которая всегда была к ней так ласкова, хранила тепло даже в самые холодные месяцы, а теперь пытается столкнуть ее, освободиться, причинить вред. Руки женщины скользят, когда она вгрызается пальцами в почву, качаясь, словно на лодке, попавшей в шторм. Она снова слышит крики. Находит силы махнуть дочери, чтобы та отошла подальше, чтобы не упала, чтобы забрала отца и спряталась в доме. Чтобы не увидела.
Мужчина слушается и делает шаг назад, дочка же вырывает свою руку из его и в отчаянии готова прыгнуть. Она верит, что ей под силу преодолеть это невероятное расстояние, как любой ребенок, она верит в свое всемогущество. «Назад, назад!» Женщина кричит, а вокруг лишь грохот, с обрыва катятся комья глины, камней, земля взбунтовалась, теперь она жива, свободна, она обезумела.