Золотой след волос… Если поискать, мы сможем найти золотые нити, наверняка несколько из них спят между досками. Я обнаружила здесь монету с мамонтом. Его кости нашли на побережье, они торчали из земли, громадные белые кости. Говорят, мамонта принес ледник, который сожрал половину нашего острова, но никто толком не знает правды.
Как красиво солнце! Как переливаются его лучи на воде, посмотри, Джош. Теперь солнце может вставать, я позволяю ему, я сделала признание – и теперь жар должен испепелить меня. Свет окрашивает окно, на стекле морозные разводы, видишь, мы не замерзли, во мне бьется горячее сердце. Несмотря на то что я совершила, я все еще жива. И на лице твоем оранжевый луч, поцелуй утреннего солнца, ты его заслужил, но не я.
Но почему ты не злишься? Ведь ты узнал мою правду. Неужели Фрейя уже рассказала тебе? Ах да, конечно, она ведь так любит тебя. Ты всегда был для нее особенным.
Почему ты хочешь обнять меня, только за то, что я вернулась? Ведь ты знаешь, что я грешна. Один мой поступок изменил так много. И все же хочешь быть рядом… Как греют твои руки… Зима совсем близко. Солнца теперь долго не будет. Давай смотреть на лучи, пока они здесь.
Ты знаешь, где она, не так ли? Знал с самого начала. Поддерживал тепло этого очага, единственный человек, которому не все равно… Генри Мэтьюз сказал мне, что Фрейя там, где солнце не садится за горизонт. Он помог ей освободиться, отправиться туда, где ее по-настоящему ждали, в место, полное тепла и улыбок. Ты и Генри помогли ей все начать сначала. Две добрые души, встретившиеся на долгом, изнуряющем пути моей подруги.
Остались лишь ее волосы. Они принадлежали Дилану и должны были покоиться в прошлом. Она срезала их в домике, освободилась от их памяти. Только записка предназначалась мне. Записка с именем и монета, указывающая истинный путь. Мой настоящий дом.
Город из ее сна. Фрейя сумела достичь его. Что ж, большего мне не нужно. Достаточно знать, что она нашла себя, что она превратилась.
Мое место всегда было на острове, а ее – там, за горизонтом. Ее исчезновение заставило меня вспомнить об этом. Наверное, она все еще корит себя за то, что сломала излучину моей жизни и та потекла по иной, неприветливой и далекой дороге. Но ведь и я сделала то же самое. Я тоже повлияла на ее судьбу.
Мы изменили судьбы друг друга, но все же мы любили их. Каждая свою. Теперь все так, как и должно было быть. Теперь все правильно. Кое-что и в самом деле можно исправить. И жить дальше. Жить так, словно ничего не случилось.
Когда наступило утро и море успокоилось, стали видны последствия его силы. Высокий берег зиял рытвинами. По всей длине холма громадные куски дерна с зеленой травой обломились и сползли на берег.
«Говорят, здесь было сущее месиво», – произносит один из рабочих, качая головой. Их здесь много, и каждый занят своим делом: один оценивает ущерб, другие, одетые в спецкостюмы, руководят расчисткой – камни решают оставить на месте, но нужно собрать все личные вещи, в основном садовые принадлежности, все остальное утащило море, всосало без остатка.
Чуть поодаль стоит руководитель, он только приехал, хмурый и сосредоточенный, с тонкими губами и прозрачным взглядом, в котором будто плещутся морские волны. Он дает указания остальным, но сам внимательно смотрит на обрыв и думает.
Снова и снова прокручивает в голове отчет спасательных служб: женщина ступила на плато, и почти сразу оно отошло от берега, а затем обрушилось. Все случилось так быстро, что члены семьи не успели ей помочь. Они думали, мать на кухне, а она вышла укрыть нарциссы на выступ, где был разбит ее садик. «Он осыпался как карточный домик, – сказали ему, – вода хлестала со всех сторон, так близко море еще не подходило». «Чертовы нарциссы, – выругался он. – Чертова эрозия, чертов песок, чертово море».
Мужчина огляделся. Несмотря на трагедию и на то, что исковерканный стихией берег похож на поле боя, все-таки он прекрасен. Горделивый в буйстве красок, запахов и простора. С какой мощью несется ветер вдоль песочной гряды, ничто не может сдержать его. Берег, выстоявший в неистовой борьбе.
Вон тот валун, на котором нашли женщину, у его подножия защитное сооружение: сетка, набитая крупными булыжниками. Чуть дальше – еще нагромождение, гранитные блоки – не так много, если прикинуть, пустая трата денег, к тому же от них оказалось мало пользы. Здесь потребуется что-то посильнее, чем сетки по двадцать пять фунтов за квадратный метр. Они создают лишь видимость защиты. Такие фрагментарные преграды только перенаправляют силу волн, но не сдерживают ее, скорее психологическая защита, нежели реальное решение. Нужно либо опутывать весь остров подобными сооружениями, либо никогда больше ничего не строить так близко к воде. «Но если завалить берег камнями, он станет уродливым», – твердят ему. Да, черт побери, но зато это остановит Остров от разрушения.
«Что с того, что вода теперь на три метра ближе, у нас еще много земли!» – «Подумайте о том, что останется от него через тысячу лет». – «Когда то будет!» И это говорят люди, которые сидят в Парламенте, которому столько же!
На все нужны деньги, очень большие деньги. Миллионы фунтов стерлингов. Лучше мы построим школу, больницу, новый теннисный корт, чем одну-единственную подпорную стену вдоль острова. Стройте на здоровье. Эрозийное разрушение – это всего лишь пара-тройка смертей в год, велика беда!
Как донести до власть имущих, что пришло время действовать решительно, что Острову давно уже требуется что-то более ощутимое, чем полумеры. Остров уже потерял двенадцать домов по побережью за последние десять лет, и вот проблема, решение которой они откладывают из года в год, снова заявила о себе. На этот раз погибла женщина, у нее остались муж и дочь-подросток, и этот дом, хотя теперь это вряд ли можно назвать домом – крыльцо обвалилось и часть передней стенки, которая, по всей видимости, была кухней. Теперь даже с берега виден гарнитур и остатки посуды на полках.
Дом сильно поврежден. Он и так стоял в опасной близости к морю, но теперь, когда произошла трагедия, когда погиб человек, жить здесь невозможно. Дом едва держится на обрыве, не осталось даже зазора, любая буря или сильный прилив подмоет еще немного песка – и все, поминай как звали. Очевидно, что жить здесь нельзя. И муж погибшей женщины это понимает. С хмурым видом бродит по кромке обрыва, будто вовсе не боится упасть. Лицо его мрачнее тучи, руки в карманах, сам похож на тень. Еще бы, на его глазах погибла жена. Что делать дальше, одному Богу известно. Если правительство поможет, то он с дочерью сможет купить новое жилье, где-нибудь в центре острова, а если нет?
Кого винить за эту трагедию? Некого. Никто не виноват в том, что люди любят море и хотят жить с ним рядом, что любят шум прибоя по утрам. Никто не виноват, что море подходит все ближе. Этот несчастный дом будет стоять здесь еще сколько, год? Не больше. В конечном счете он просто сползет вниз, как все, что было построено на обрыве. Те люди, что таскали камни для этого дома, ведь не думали, что берег так сильно сократится. Это сейчас правительство утвердило линию, за которой запрещено строительство, но тогда, в те далекие годы, основанием для постройки жилища могло выступать одно лишь желание иметь дом.
А еще эти кости. Через час сюда заявится толпа. Еще бы – на острове Мэн обнаружены останки мамонта, подумать только! Ничего подобного здесь не находили. Максимум доисторических птиц – их хрупкие косточки хранятся за музейным стеклом: распятые скелеты с длинными клювами, набитыми острыми зубами. Ну и множество доисторических раковин – аммонитов, они, конечно, красивы и похожи на волшебную спираль, но все эти находки ничто по сравнению с шерстистым мамонтом, бродившим по Земле сколько – пять, десять тысяч лет назад? Теперь начнется охота. Если нашли одного, могут быть и другие. А это значит, на Остров прибудут копатели и перероют все побережье, еще больше увеличивая эрозию. Черт подери.
Не повезло этому мамонту – нашелся прямо под домом. Теперь встанет вопрос – либо он, либо дом. Но что такое дом, которому от силы двести лет, по сравнению с останками древнего млекопитающего, которым несколько тысяч? Правительство начнет здесь масштабные раскопки, нужно будет вытащить великана, не сломав ценные кости. Какие громадные, уму непостижимо, слон по сравнению с ним – кошка рядом со львом.
Он видел множество подобных сцен – покореженные постройки, оборванные жизни, трагедии и горе. И всегда одно и то же – запоздалое сожаление, подсчет убытков, тщательные планы дренажа, откачка грунтовых вод, запрет на агрокультурные работы на холмах, поиск денег на защитные сооружения, укрепление берега, посев укрепляющей грунт травы. Все постфактум. Сколько осмотров делали специалисты до того, как семья лишилась одного из членов? Почему не заставили их съехать раньше? Оберегайте себя сами, раз уже выбрали жить на берегу. Так, что ли? Вы знали, на что идете, сознательно подвергали себя риску, теперь не жалуйтесь.
Мужчина посмотрел в сторону моря. Оно немного успокоилось после вчерашнего шторма, но волны все равно высоки. Полны мусора и песка, как гнев, который быстро не оседает. На все требуется время. Вот чего-чего, а времени у него мало. Ему уже шестьдесят два. И большую часть жизни он провел в призывах и убеждении равнодушных чиновников. Разве не он предсказал сход участков на западном побережье? Там, где песок без устали струится, словно в песочных часах. Это свеча, сгорающая с двух сторон, – неустойчивый берег и агрессивная вода. А вместе – это катастрофа, которую никто не желает предотвратить. Кто его послушал за все эти годы?
Вода больше забирает, чем отдает, и нужно быть слепцом, чтобы не замечать этого. Почему же только ему есть дело до исчезающего Острова, который по кусочкам отдает себя воде? Достаточно оглянуться, чтобы понять: проблема есть, и она повсюду. Да, он ведет битву много лет, но он тоже человек, и он устал. Он не может вечно переубеждать тех, кто не согласен с ним или согласен, но не готов предпринимать решительных действий. Для них все, что не рассыпается на глазах, безопасно. Ну вот ваша безопасность: посмотрите на этот дом – еще одно подтверждение его наблюдений и предостережений. Ему осталось еще несколько активных лет – сколько, десять? В лучшем случае. Он ничего не смог изменить, хоть и потратил на это почти всю жизнь. Направь он всю эту энергию в менее безнадежное русло, давно стал бы миллионером.