Гарри крепче сжимает мою руку.
— Может быть, — говорит он. — Но что, если я не переживу трансплантацию?
— Что?! — переспрашиваю я слишком громко, и мой голос отскакивает от стен.
Он пожимает плечами:
— Вероятность успеха — пятьдесят процентов.
— Ты мне раньше этого не говорил! — Я не свожу с него глаз. Я знала, что трансплантация — дело серьезное, но даже не подозревала насколько. У меня внутри все сжимается. Сначала — папа, теперь — Гарри. Они оба так тяжело больны. И оба могут умереть.
— Зачем мне было об этом говорить? — спрашивает он и гладит пальцами мою руку. — Стоит сказать что-то подобное, как люди сразу начинают отстраняться.
— Я не буду.
Гарри убирает руку и закрывает ноутбук. Теперь моя ладонь стала совсем холодной.
— Почему только пятьдесят процентов? — тихо спрашиваю я.
Он собирает с одеяла листки бумаги.
— Проблема в том, что нужно найти идеально подходящего донора костного мозга. Но даже и в этом случае моему организму может это не понравиться. Он может вырубиться, когда в него попытаются засунуть костный мозг другого человека.
Гарри говорит об этом так спокойно. Кажется, он совершенно не волнуется. Но ведь так не должно быть. Он ведь может умереть. Как же сохранять спокойствие в такой ситуации? Я смотрю на его щеки, на лоб. Он не кажется тяжелобольным, особенно если не смотреть на волосы. Гарри выглядит так же, как любой другой парень, с которым я могла бы сидеть в больничной палате в полпервого ночи. Вот только он не любой другой парень. Эта широкая улыбка, яркие глаза… Он очень красивый. Когда я это осознаю, у меня перехватывает дыхание. Он даже красивее, чем Кроуви.
Гарри улыбается. Он понял, что получит желаемое.
— Я знал, что ты пойдешь со мной.
Он откидывает одеяло и свешивает ноги с кровати.
Я удивленно смотрю на него. Как он может так легко выпрыгнуть из кровати, если он так сильно болен? Я разглядываю его, как будто в поисках ответа. У него на пижаме маленькие парусники. Заметив мой взгляд, он натягивает поверх нее свитер.
— У моей мамы совсем нет вкуса, — говорит он.
Я встаю, потом снова сажусь на кровать и опять встаю. Я страшно нервничаю. В голове проносится миллион мыслей.
— А если тебе станет плохо? — шепчу я. — Там, на озере. Ведь я не буду знать, что делать.
— Не станет. К тому же… — он берет телефон с прикроватной тумбочки, — эти штуки существуют как раз для этого. Там хранятся все нужные номера.
Покопавшись в шкафу у двери, Гарри достает пальто и шарф. Я вынимаю из кармана шапку, позаимствованную у дедушки, и протягиваю ему.
— Надень-ка и ее тоже, — предлагаю я. — На улице холодно.
Он касается моей руки.
— Спасибо, Айла.
Я замираю, жду, что еще он скажет. Он стоит совсем близко, так близко, что может меня обнять. Но он отворачивается к шкафу и достает оттуда брюки. Садится на кровать и надевает их.
— Я нашел кучу информации о том, как лебеди пользуются крыльями, — говорит он. — Не волнуйся, я в точности объясню тебе, что нужно делать, когда мы окажемся на озере.
— Я все-таки не уверена, что смогу бежать с этой штукой на спине, понимаешь?
— Ну и ладно. Мы спустимся к озеру, я посмотрю на лебедя, ты попробуешь пробежаться с крыльями, ну и если получится, то получится. А если нет…
— Рада, что ты тоже понимаешь, насколько это безумная идея, — быстро говорю я. Потом вытаскиваю из шкафа сложенное шерстяное одеяло и сую его Гарри в руки.
— Осталось только взять инвалидное кресло из соседней комнаты, — говорит он.
— Инвалидное кресло?!
— Если хочешь быть уверена, что ничего не случится… Не факт, что я смогу сам одолеть всю дорогу.
Я выскальзываю в коридор, открываю соседнюю с палатой Гарри дверь. Там что-то типа кладовки. Беру оттуда инвалидное кресло и закатываю его в палату. Гарри усаживается, а я накрываю ему колени одеялом.
— Возьми еще одно на всякий случай, — просит он.
Вторым я аккуратно и плотно укутываю ему ноги.
— Если кто-нибудь спросит, мы просто решили покататься по коридорам, поняла? — предупреждает он.
— Да, я скажу, что ты никак не можешь уснуть, — киваю я.
Он подъезжает к двери, но мне вдруг становится очень страшно, и я не могу сделать ни шага.
— Ну давай, птичка, — шепчет он. — Пошли.
Гарри поворачивается и смотрит на меня очень серьезно, и я понимаю, что сейчас назад пути уже нет. Он отправится на озеро со мной или без меня. Я должна, по идее, радоваться этому. Ночью озеро будет совсем другим, темнее и тише, а Гарри наконец посмотрит на лебедя. Ведь именно этого я и хотела, правда же?
— Сам будешь виноват, если тебе станет плохо, — говорю я.
Гарри торжественно прижимает руку к груди.
— Беру всю ответственность за это на себя, — обещает он, слегка ухмыляясь. Мне так хочется поймать, задержать эту усмешку.
Я натягиваю дедушкину шапку поглубже на голову Гарри. Мне в руку падают пряди его волос. Он следит за моей реакцией.
— Скоро я все их сбрею, — говорит он. — А то уже похож на линяющего кролика.
Он вздыхает, улыбка исчезает с его губ.
Я опускаюсь на корточки, чтобы оказаться вровень с его лицом.
— Ничего подобного, — мягко возражаю я. — Ты похож на птенчика, у которого еще не выросли все перья.
Он подавляет смешок:
— В этом вопросе я тебе доверяю.
Я плотнее обматываю шарф вокруг его шеи и еще раз подтыкаю одеяла вокруг ног.
— Давай сегодня обойдемся без происшествий, — говорю я.
Гарри закатывает глаза, но позволяет мне себя укутать. Я беру крылья с кровати и кладу ему на колени.
Глава 52
Просто чудо, что нам удается выбраться из больницы и никто не останавливает нас по дороге. Я качу кресло по краю парковки и постоянно кручу головой.
— Прекрати, — шипит Гарри. — Из-за тебя мы выглядим подозрительно.
Я фыркаю.
— Как будто так мы не выглядим подозрительно — в час ночи по морозу везем инвалидное кресло через автомобильную парковку!
Он прячет улыбку под шарфом. У меня колотится сердце. Кажется, оно бьется даже сильнее, чем тогда, когда я ехала на велосипеде. И бабочки в животе опять проснулись. Они буквально бьются мне в ребра каждый раз, когда я смотрю на Гарри. Я прислоняюсь к покосившейся ограде и прижимаю руку к груди. Вдруг я сейчас потеряю сознание, прямо как папа? Вдруг у меня с сердцем тоже что-то не так?
— Слышишь? — спрашиваю я Гарри, не отнимая руки от груди. — Как-то уж очень громко оно стучит.
Но Гарри занят тем, что отодвигает металлическую сетку ограды.
— Прекращай паниковать, просто помоги мне пролезть через эту дыру, — говорит он.
Он подъезжает на кресле вплотную к ограде, чтобы крепче ухватиться за сетку; я помогаю ему, и вместе мы отгибаем достаточно большой кусок, чтобы кресло тоже прошло.
— Надеюсь, это транспорт повышенной проходимости, — говорю я, катя кресло по куче пивных банок и сигаретных окурков. Подскакивая, Гарри стискивает зубы. Хорошо, что небо чистое, а луна светит ярко. Так можно следить за тенями среди деревьев. Когда мы углубляемся в рощицу, я расслабляюсь, и сердцебиение замедляется.
Наконец мы добираемся до озера. Гарри крепко держит крылья на коленях и озирается вокруг. Потом достает телефон из кармана, проверяет, ловит ли здесь сеть, и натягивает шарф до самого рта.
— И где она? — шепчет он.
— Сейчас приплывет, — отвечаю я.
Как только я это произношу, сразу замечаю ее. Словно призрак, птица скользит по темной воде. Лунный свет падает на ее перья, и они сверкают. Интересно, это уже начало появляться белое взрослое оперение? Я подкатываю Гарри ближе к берегу; мне приходится толкать кресло изо всех сил: колесики застревают в мягкой земле. Лебедь плывет к нам и останавливается совсем близко. Она смотрит сначала на меня, потом на Гарри. В ее глазах совсем нет страха. Я жду, когда Гарри тоже это увидит.
Но он говорит только:
— У меня нет с собой хлеба.
Птица отводит от него взгляд. Она выходит ко мне и ковыляет по траве, потом, тихонько урча, прижимается клювом к моей ноге. Мое тело пронизывает уже знакомое чувство, похожее на электрический разряд. Я снова смотрю на Гарри.
— Видишь? — спрашиваю я. — Она ненормальная!
Он улыбается:
— Она классная. Покажи ей свою модель.
Я забираю у Гарри сложенные крылья и расправляю так, чтобы птица точно их увидела. Она вытягивает вперед шею и проводит клювом по перьям. И вдруг начинает шипеть: клюв застрял в застежке-липучке. Я быстро помогаю ей выпутаться. Интересно, что она думает? Как это странно, что я показываю ей какие-то крылья. Может, это так же нелепо, как демонстрировать мне пару человеческих ног.
— У Гарри безумная идея, — объясняю я ей. — Он считает, что можно использовать мою модель, чтобы помочь тебе полететь.
Услышав мой голос, лебедь склоняет голову набок, и Гарри смеется:
— Она тебя слушает. Совсем как собака.
Птица, моргая, поворачивает голову на звук его голоса.
— Как ты думаешь, она нас понимает? — спрашиваю я.
Гарри опять смеется.
— Может быть. — Он пожимает плечами. — Ты уверена, что она не домашняя?
Я качаю головой:
— Я видела ее в тот день, когда лебеди врезались в провода, и уверена, что это была она.
Он внимательно смотрит на лебедя. Теперь, когда Гарри не нужно больше держать крылья, он сидит, крепко сцепив руки на коленях.
— Можешь ее погладить. Мне она разрешает.
Я тянусь к птице, чтобы показать, и глажу пальцами ее шею. Мне нравится, как нежно она при этом клокочет. Но Гарри только откидывается на спинку кресла, как бы отстраняясь от нее.
— Ты что, боишься? — спрашиваю я со смехом. — Она не кусается.
— Может, она не кусает только тебя?
Я поворачиваюсь к лебедю и смотрю прямо в глубокие темные птичьи глаза.
— Ну, что скажешь, птичка? На этот раз ты полетишь?
Глава 53
Мы идем к другой стороне озера. Дорога здесь шире, а огни больницы — дальше. Но и ветер сильнее, гораздо сильнее. Он дует прямо нам в лицо, заставляет Гарри кутаться в одеяла. Лебедь не отстает от нас, двигаясь по воде.