Это правило показалось мне необычайно глупым – лодыжки есть у всех. Мы бы не смогли ходить, если бы их у нас не было.
— Будь это так, меня бы не держали ноги.
— Тогда, очевидно, лучше выразить это по-иному: я не должен замечать их.
— Ну так и не замечайте.
— Можете мне поверить: я стараюсь изо всех сил.
По какой-то совершенно непонятной мне причине он разговаривал со мной таким тоном, что мне захотелось извиниться перед ним.
Он повернулся ко мне спиной:
— От вас не ожидают, что вы станете намекать на то, что носите что-либо еще, помимо платьев и шляпок. А еще от вас не ждут, что вы начнете рассуждать о ботанике с таким видом, будто всерьез разбираетесь в ней, за исключением, пожалуй, того, что вы назовете красивый цветок таковым, когда наткнетесь на него.
— Послушайте, а вот с этим я решительно не согласна! Вы не можете…
Он поднял вверх указательный палец:
— От вас не ожидают, что вы вздумаете выражать протест. Причем по любому поводу.
— Вы имеете в виду, что я должна молчать, когда…
— Если это возражение или жалоба, то да, вы не должны озвучивать ее.
— Короче говоря, этой осенью я не должна ничего рассказывать о своей прежней жизни? Как и о том, что я обо всем этом думаю?
Повернувшись ко мне лицом, он коротко кивнул:
— Вот именно.
— Пожалуй, отсюда следует вывод, что мне будет лучше вообще не открывать рта.
— Пожалуй.
— Но тогда возникает вопрос о том, что вообще я делаю в обществе.
— Не знаю. Почему бы вам не рассказать нам об этом?
Кто же знал, что мнимый поиск супруга окажется таким невыносимо скучным и утомительным предприятием? Но я должна была поддерживать в них уверенность, что действительно пытаюсь найти его. В противном случае, мне никогда не избавиться от мистера Тримбла. И я улыбнулась, сложив руки на коленях:
— Я стараюсь найти себе супруга, что мне следовало сделать уже давным-давно. И я не вижу в этом ничего предосудительного.
Мистер Тримбл с подозрением уставился на меня из-под нахмуренных бровей.
— Вы ведь не поставите мне в вину стремление соблюсти установленный порядок вещей, а?
Адмирал неловко похлопал меня по плечу:
— Вот и молодец. Все правильно. Так и надо. Я знал, что у тебя все получится.
А вот мистер Тримбл вовсе не выглядел удовлетворенным. Я в который уже раз спросила себя, откуда у него взялись все эти знания, которыми он так любит делиться со мной? Его знакомство с модой можно объяснить наличием у него сестер, но как быть с тем, что ему известен и этикет званых ужинов? Нельзя же всерьез полагать, будто не страдающая наличием нравственных устоев семья допускается к участию в подобных развлечениях, не так ли? Я бы сказала, что нет, нельзя. Как, впрочем, и фермер-овцевод из Богом забытой колонии.
Я устала от перечисления собственных недостатков, а потому обратилась к мистеру Тримблу. Настала очередь выставить напоказ его недостатки.
— Полагаю, вы еще не получили никаких известий от Ботанического общества о мемуарах папы?
Я ожидала уклончивого ответа и внезапного беспокойства, вызванного тем, что он наверняка забыл об этом проекте, но мистер Тримбл меня разочаровал:
— Получил, если хотите знать.
Я едва удержалась, чтобы не спросить, каков же был ответ. Когда они с отцом отправятся спать, я всегда смогу найти его сама.
— Но давайте не будем отклоняться от нашего урока, мисс Уитерсби. Вы должны научиться не высказывать свои мысли прямо и откровенно.
— То есть, сначала я должна решить для себя, что именно хочу сказать, а потом придумать, как не сказать этого? Для этого потребуются недюжинные усилия, мистер Тримбл. Как мне представляется, занятие это – крайне неэффективное.
— Неэффективность – лишь синоним слова politesse[45], мисс Уитерсби. Вот, допустим, представьте себе, что я ношу… – Окинув комнату быстрым взглядом, он потянулся за диванной подушкой и водрузил ее себе на голову. – Представьте, что вы только что были мне представлены и видите на голове у меня вот эту подушку.
— Вы сошли с ума?
— Ай-ай-ай. Так не годится. Я же только что объяснил, что нельзя высказывать вслух все те мысли, что приходят вам в голову.
— Даже я на такое не сподобилась бы.
— Вы – умная женщина, мисс Уитерсби. Уверен, что вы можете придумать и куда более остроумный ответ.
— Что же, я и теперь должна быть умной? Вы требуете от меня слишком многого.
Адмирал и отец наблюдали за нами с нескрываемой тревогой и беспокойством.
— Чтобы выжить в столовых и бальных залах Оуэрвича, вы должны до предела отточить свои умственные способности, смекалку и острословие. Иначе для городских сплетниц вы превратитесь в девочку для битья.
— Очень может быть. Но какое мне дело до того, что вы решили разгуливать с диванной подушкой на голове?
— Я пренебрегаю всеми ожиданиями высшего света, мисс Уитерсби, и потому мое поведение становится нетерпимым. Вы не можете открыто заявить мне об этом, но при этом должны немедленно поставить меня на место, иначе весь сезон будете страдать от моей дерзости и нахальства.
— На мой взгляд, ваша собственная глупость в этом случае станет вам достаточным наказанием. – А потом на меня словно снизошло озарение, и я вспомнила слова миссис Биквит, сказанные ею при первой нашей встрече. – Полагаю, что до сих пор не встречала никого, кто был бы настолько уверен в своем полном праве нарушать общепринятые нормы поведения, мистер Тримбл.
Адмирал фыркнул.
Мистер Тримбл захлопал в ладоши:
— Очень хорошо, мисс Уитерсби! Оказывается, вы не безнадежны.
Когда я впервые услыхала эти слова, то сочла их комплиментом, но теперь сообразила, что это было оскорбление. Пожалуй, я и впрямь презираю миссис Биквит.
— С вами все в порядке, мисс Уитерсби?
— Что?
— Вы чем-то расстроены?
— Нет. Полагаю, что могу смело утверждать – этот урок я усвоила накрепко. И постараюсь не забыть его.
ГЛАВА 12
На следующее утро, когда я сошла вниз и осторожно заглянула в малую гостиную, моему изумлению не было предела. Все стопки бумаг бесследно исчезли. Как и разбросанные повсюду рукописи и гранки. И даже на моем столе не было ни одного листочка!
Завидев меня, мистер Тримбл поднял голову и встал:
— Я могу вам чем-либо помочь?
— Что… что…
— Что?
— Что случилось? – И откуда у нас взялся ковер цвета бордо? И вон тот голубой стул в углу? – Я кивнула на него. – Он – новый?
— Нет, я всего лишь освободил его. Хотя выглядит он недурно. Работы Роберта Адама[46], если не ошибаюсь. – Подойдя к буфету, он открыл дверцу. – А еще я нашел вот это. – Он протянул мне жестянку с сухим печеньем. – И вот это. – Он показал мне лакированную коробочку, в которой я узнала шкатулку матери.
— Я совсем забыла о ней! – Я приняла у него из рук шкатулку.
— А еще я обнаружил высохшую мышь вон в том керамическом кувшине у дивана. Должно быть, она свалилась внутрь и оказалась в ловушке, когда сверху на него положили журналы.
Я не удержалась и содрогнулась всем телом.
— А теперь, как вы правильно заметили, у вас появился новый стул, которому можно найти применение.
— Но куда подевалось все остальное?
— Если под «всем остальным» вы подразумеваете счета, квитанции, черновики докладов и иллюстрации, то они помещены каждый на свое место.
— Куда именно?
Он взглянул на меня с таким видом, словно я отпустила неудачную шутку.
— В выдвижные ящики и секретеры, где обычно и лежат вещи подобного рода.
— Но… но… как же я теперь отыщу их?
Он поклонился:
— Предоставьте это мне. Просто дайте мне знать, что вам нужно, и я найду для вас искомое.
Меня охватила паника, когда я вновь окинула взглядом эту опрятную и незнакомую комнату. Я опустилась на стул. Со всего размаха.
Мистер Тримбл поморщился.
— Это, конечно, очень хорошо и мило, что вы разложили все вещи по тем местам, где можете сами найти их, но откуда мне знать, что счета оплачены, корреспонденция ведется, а…
— А как вы узнавали об этом раньше?
— Я просто… Я просто знала. Я помнила, что следует сделать. – И со всеми делами я управлялась, словно жонглер, держащий на пальце крутящуюся тарелку. В нужный момент, за мгновение до того, как она должна была упасть, следовал очередной толчок, и вращение продолжалось. Вот и у меня в голове постоянно крутился перечень неотложных дел, а потом память подсказывала мне заняться чем-то конкретным. – И делала то, что нужно.
— Ну а теперь очень легко узнать, что уже сделано, а что – нет. Так что вам более не о чем беспокоиться.
Интересно, как это я могу не беспокоиться, когда просто не вижу того, что должно вызывать у меня беспокойство?
— Кроме того, как вы не устаете повторять, отныне это – моя ответственность.
— Да, но это не значит, что вы можете перевернуть все с ног на голову и…
— Я категорически не согласен с тем, что перевернул все с ног на голову. Я всего лишь разложил по местам то, что было перевернуто до меня. Вами.
— Это возмутительно и несправедливо!
Мимо нас с отсутствующим видом прошел отец, направляясь к себе в кабинет, но, подойдя к нему, он надолго застыл на пороге, а потом обернулся к нам. Глаза его растерянно моргали за стеклами очков:
— Хотел бы я знать… Мне казалось… Я готов поклясться, что только вчера работал вот здесь. – И он показал на свой письменный стол.
— Все правильно. – Мистер Тримбл вошел в кабинет и подошел к отцовскому столу. Выдвинув один из ящиков, он достал оттуда стопку бумаг. – Вот, пожалуйста. Все, как вы оставили.
— Я полагал… Собственно, я был уверен, что оставил их вон там. – И отец раскрытой ладонью повел в сторону подоконника. И тут он по-новому взглянул на свой кабинет. – Здесь… кто-то был… Вы полагаете, что здесь побывали воры?
— Не воры, а мистер Тримбл. Он все прибрал.