— Что там такое? – К нам подошел отец.
— Это письмо к редактору, написанное Шарлоттой. Первое из целой серии!
Написанное мною?
— Но я никогда… не писала ничего подобного. – Однако, несмотря на все мои уверения, оно лежало на столе передо мной. То самое письмо, которое, как я полагала, мистер Тримбл писал от себя, было подписано моим именем, а не его. Мисс Шарлотта Уитерсби. – Меня опубликовали?
Адмирал хлопнул меня по спине:
— Тебя опубликовали.
Отец взял у него из рук журнал и стал читать, кивая головой и бормоча себе под нос:
— Так, так, понятно. Отличная работа! Не будь я так занят написанием своей книги, то наверняка присоединился бы к тебе в изучении ареала распространения растений. – Усевшись на диван, он принялся перелистывать журнал.
— Как бы там ни было, но меня убедили устроить званый ужин.
Убедили?
— Но кто?
— Твоя мисс Темплтон. Она сказала, что это – именно то, что тебе нужно, чтобы прийти в себя после отъезда мистера Тримбла.
— Мне не нужно приходить в себя, поскольку я изначально не расстраивалась и не теряла головы.
Дядя выразительно выгнул бровь, словно позволяя себе усомниться в искренности моих слов.
— Однако, это очень мило с ее стороны подумать обо мне.
Адмирал покачался взад и вперед на каблуках, оглядывая комнату.
— И над чем ты работаешь сейчас?
— Над кое-чем из того, что заметила минувшим летом. Но со всеми этими балами и зваными вечерами, которые я посетила… учитывая присутствие мистера Тримбла… словом, у меня не было возможности обобщить свои мысли для папы.
— Почему бы тебе не обобщить их для себя?
— Я думаю, что важна концепция сама по себе, а не то, кто ее выдвинул. Если под статьей будет стоять имя папы, Общество опубликует ее немедленно.
— Вопреки распространенному мнению, я никогда не порывал с ботаникой, моя дорогая. Просто мореплавание я любил сильнее. Я – член Королевского Общества, и…
— Правда?
— Правда. А чему ты удивляешься? Я всегда охотно брал ботаников к себе в экипаж, когда служил во флоте Ее Величества. И следил за развитием нашей науки.
— В самом деле?
А он продолжал, не обращая внимания на мое изумление:
— На мой взгляд, нет ничего хуже, чем невнятное изложение важной мысли. Быть может, я сумею помочь твоему отцу с его книгой. Если мне удастся придать некоторую – откровенно говоря, крайне желательную – ясность его словам, то я буду считать, что исполнил свой долг перед наукой.
— Его работам недостает ясности?
— Находясь слишком близко от изучаемого предмета, автор склонен к умышленному запутыванию вопроса.
— Но… автором большинства статей была я.
Глаза его лучились теплом, когда он взглянул на меня:
— Да. Я знаю.
— Вы хотите сказать, что я не умею внятно излагать свои мысли? Что я оказала своему отцу медвежью услугу? – Голос у меня предательски задрожал и сорвался, и я ничего не могла с этим поделать.
— Нет, дорогое дитя. Я хочу сказать, что иногда опасность заключается в том, что человек не видит решения, которое лежит на поверхности, прямо у него под носом. – Он откашлялся.
— Я всего лишь пытался помочь тебе, заставив тебя выйти в свет, но теперь вижу, что лишь все испортил. Несмотря на диктат общества, невзирая на общепринятые условности, это – твое призвание. Точно так же, как море было моим. И нам обоим нет смысла притворяться, что это не так. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но это не значит, что я не могу получить удовольствие от занятий ботаникой, к чему прибегаю время от времени, или ты не можешь рассчитывать на капельку счастья в обществе какого-нибудь порядочного мужчины – во всяком случае, пока я удерживаю свой сторожевой корабль на курсе, а ты не отказываешься от своей работы. На наших собственных условиях. Не на чьих-либо еще.
Я приподнялась на носках и поцеловала его в щеку:
— Вы – очень славный человек.
Он хмыкнул и прочистил горло, хотя на скулах у него заалели яркие пятна, и принялся рыться в карманах в поисках трубки.
— Славному человеку не помешает устроить славный перекур, поэтому я позволю себе удалиться.
— Только не слишком далеко, пожалуйста.
На следующий день, в субботу, меня навестила мисс Темплтон, чтобы обсудить подготовку к званому ужину у адмирала. Она попыталась развеселить меня пересказом последних городских новостей, а я, в свою очередь, попробовала поднять ей настроение своим тонким соблюдением этикета.
Неделей позже, вечером званого ужина, мы стояли с ней в дальней части гостиной адмирала.
— Мисс Уитерсби, из вас бы получилась прекрасная миссис Стенсбери или миссис Пастор. Должна заметить, что с момента нашей первой встречи вы разительно изменились к лучшему.
Я взяла ее под руку:
— А я должна заметить, что не хочу, чтобы вы становились миссис Некто.
Она со вздохом положила голову мне на плечо:
— Я знаю. И вполне разделяю ваши чувства, но все мы обязаны исполнять свой долг.
— Следовательно, вы уже определились с супругом?
— Мне остался лишь сын папиного друга, так что я должна заставить его полюбить себя.
— Это будет нетрудно.
Она похлопала меня по руке:
— Вы слишком добры, мисс Уитерсби. Я всегда это говорила. – Но в ее словах не чувствовалось ни радости, ни воодушевления, а взгляд был устремлен в дальний угол, где ее отец о чем-то беседовал с мистером Стенсбери.
После всех ужинов, концертов и прочих светских мероприятий, на которых я присутствовала, в памяти у меня отложился совместный образ мисс Темплтон и мистера Стенсбери. Он склонился к ней. Она, смеясь, подняла к нему лицо. И тут мне в голову пришла одна мысль. Она ведь изо всех сил пыталась помочь мне осуществить мой план. Так почему я не могу ответить ей тем же?
В понедельник я попросила адмирала отвезти меня в Оуэрвич-Холл. Когда он, извинившись, отправился прогуляться вдоль берега реки, я попросила о встрече с мистером Стенсбери, и меня немедленно препроводили в оранжерею. Когда ему доложили о моем приходе, мистер Стенсбери поднял голову от блокнота, в котором он что-то писал. Улыбка осветила его глаза.
— Надеюсь, что не помешала вам.
— Ничуть. Что я могу для вас сделать?
Хотя я долго репетировала свою речь, заготовленные слова вылетели у меня из головы, и я обнаружила, что не знаю, с чего начать. Придя в смятение, я выпалила первое, что пришло мне в голову:
— Как поживают ваши орхидеи?
Он отвернулся, чтобы взглянуть на них:
— Очень хорошо. Вы были правы. После перемены места жительства они буквально ожили. Так что я весьма вам признателен.
Я не испытывала необходимости выслушивать его слова благодарности, и, помня о причине своего появления здесь, мне также не хотелось заострять внимание на том, чем он мне обязан. Поэтому я решила прибегнуть к излюбленному трюку адмирала.
— Быть деликатным в этом вопросе невозможно, поэтому я просто скажу то, что думаю.
— Сделайте одолжение. Надеюсь, что для этого мы с вами давно стали добрыми друзьями.
— Я очень надеялась услышать от вас именно эти слова. Или нечто похожее.
Одна из его бровей изогнулась углом.
— Однажды вы упомянули при мне о… своем… несчастном случае… – Интересно, как полагается говорить о таких вещах?
На его лице отобразилось понимание:
— Ага. Вы говорите о состоянии моего здоровья.
— Да. О состоянии вашего здоровья. Я хотела спросить, действительно ли вы уверены в поставленном вам диагнозе. Мне нужно знать… в общем… понимаете, иногда растение считается стерильным, а потом вдруг однажды, весной, по совершенно непонятным и неизвестным причинам, снег тает, обнажая целые акры новых ростков. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да. Но нет. Этот случай ко мне не применим. Я никогда не смогу стать отцом.
— Но откуда вам это известно?
— Я консультировался у нескольких докторов, и они совершенно уверены в своем мнении.
— Мой отец – ученый, мистер Стенсбери, и я надеюсь, вы не сочтете меня неуважительно дерзкой, но однажды и он ошибся, причем в вопросах, которыми занимался всю жизнь.
— Я ценю вашу заботу. Но, помимо врачебных диагнозов, можно сказать, я подверг теорию испытаниям на практике.
— То есть… вы хотите сказать, что подтвердили ее опытным путем?
— Если можно так выразиться. – Он сделал паузу и откашлялся. – Вы – очень необычная женщина, мисс Уитерсби. И должны понимать, что наш разговор нарушает все каноны светских приличий.
— Я все прекрасно понимаю, мистер Стенсбери. И приношу свои извинения. Надеюсь, вы не сочтете необходимым оберегать мою тонкую душевную организацию, поскольку за последние месяцы я обнаружила у себя полное отсутствие таковой.
Он рассмеялся:
— Нет, все-таки брак с вами доставил бы мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Мы могли бы вызвать настоящий скандал, открыто провозглашая вещи, о которых не принято говорить вслух.
— Действительно, жаль. Я всегда видела в вас родственную душу.
— Благодарю вас. Я еще не получал таких комплиментов. Можете мне поверить, что, не будь я уверен в состоянии своего здоровья, то не стал говорить вам о нем.
— Я очень рада. Вы не представляете, какое облегчение я испытываю.
— Облегчение оттого, что я не смогу стать…
— Да. Я… Я в полном восторге!
— Хотел бы я сказать о себе то же самое.
Мне не терпелось сообщить мисс Темплтон о своем открытии, и потому я поспешила в Додсли-Манор и спросила, не может ли она принять меня. Как только меня провели к ней в комнату, я выпалила:
— Я нашла для вас прекрасного жениха.
— Вы нашли прекрасного жениха для меня? Вы нашли прекрасного жениха для меня? Где?
— Здесь.
— Здесь? В Чешире?
— Прямо здесь, в Оуэрвиче.