– Еще должны быть показания свидетелей.
Тайсон пожал плечами.
– Если дело дойдет до суда, тогда мы решим это.
Слоун барабанил пальцами по столу.
– Знаешь, настало время сделать публичное заявление. Что-то... что-то наподобие того, что ты говорил раньше... о самом сражении. Что-нибудь эффектное, что это был хаос... более того... что это была грубая военная ошибка, величайшая глупость, приведшая к ненужным смертям...
– Какого черта это нужно делать?
– О, ты будешь удивлен. Предположения – это не обвинения.
Тайсон наблюдал, как тень пролетавшего самолета быстрым зверьком метнулась через поле для игры в гольф.
– Как ни верти, – обратился он к Слоуну, – предположения были, есть и будут. Я не законовед, Фил, но позволь мне рассказать, что я знаю о человеческой натуре. Тут перед нами обширные общественные познания о вымышленном преступлении не определенной пока степени важности. Так же, как ты мешаешь о денежных знаках, адвокаты из министерства юстиции или из высшего военного суда мечтают о славе. – Тайсон закурил. – Здесь мы имеем публичное представление со всеми атрибутами: убийство, заговор, Вьетнам, гнусные подробности и разоблачение – цирк с тремя аренами, заполненными акробатами, жонглерами, факирами, клоунами и канатоходцами. Да, ты прав: невиновность или вина, причем здесь это?
– Чистейшей воды цинизм!
Тайсон рассмеялся.
– И этоговорит юрист?
– Прекрати, Бен. Я пытаюсь помочь тебе. И мне не понравилось замечание насчет денег.
– Я знаю, что ты в это влезаешь не только из-за денег, Филипп. Ты тоже рассчитываешь на освещение событий в прессе. Несчастье одного – известность и удача другого. Но это нормально. Не беспокойся.
– Ты становишься параноиком.
– Паранойя однажды сохранила мне жизнь.
Слоун налил им обоим еще по чашке кофе.
– Ты определенно вносишь нечто новое в правоохранительную систему.
Тайсон, казалось, не слушал его.
– Вот важная вещь, над которой я думаю: как меня в конечном счете собираются судить? По закону или как язычники – на глазах у соплеменников. Некоторые из них, – продолжил Бен, – были европейцы, Фил, такие, как и мы, белые. Солдатам было легче. Они отделались поверхностным объяснением за двести или триста трупов раскосых обезьян. А я должен оправдаться за дюжину мертвых белых людей. Во время войны, впрочем как и в мирной жизни, в расчет принимается не количество, а качество.
Филипп Слоун, казалось, не заметил сарказма и утвердительно кивнул. Он сказал тихо, будто самому себе:
– Католики... Азиаты были католиками...
– Да, Фил. Все вьетнамские монахи, очевидно, были католиками. Вероятно, многие пациенты тоже были ими. В этом пригороде Хюэ в основном жили католики. Может быть, некоторые европейцы были протестантами, что еще хуже. – Тайсон снова закурил. – Пусть даже не было священников...
– Слава Богу!
– ...однако много младенцев, беременные женщины, дети, больные, раненые...
– Боже!
– Вот, что ты найдешь в госпитале. Фил. В войну берешь то, что достается.
Слоун дико посмотрел на него.
– Ты сумасшедший?
– А вот это интересный вопрос. – Тайсон подмигнул и встал. Он отдал Слоуну блокнот. – Ты видишь, какую ошибку совершила морская пехота?
На мгновение смутившийся Слоун посмотрел на рисунок.
– Ага...
– Это ясно, как божий день, правда же? Посмотри, вместо того чтобы переправляться через реку на север в сердце цитадели, им нужно было обогнуть крепость и зайти с запада. Тогда бы эти подразделения блокировали западные ворота крепости. – Тайсон похлопал ладонью по желтой линованной бумаге. – В этом – ключ к успеху. Коммунисты доставляли боеприпасы и пополнение через западные ворота. И никто в этом районе сосредоточения не остановил их. Моя рота двигалась к западной стене, но мы выбились из сил, шли еле-еле. Пикар прокомментировал эту ошибку морской пехоты. Видишь ли, после всех этих лет кое-кто из этих морских пехотинцев остался во флоте. Semper Fidelis[9]. Службу в армии не чернят. Даже когда считают, что ты говоришь правду слишком поздно.
– Он очернил тебя и твое подразделение легко и просто. Что тебе сейчас необходимо – так это доказательство виновности какого-нибудь командира старше тебя по званию. Если ты предстанешь перед трибуналом, ты можешь вызвать в суд под угрозой штрафа любого командира, который находился в радиусе двадцати миль от Хюэ в тот день. Дай понять армии, что ты – мелкая сошка и не сядешь за решетку один. Пускайся во все тяжкие.
Тайсон не мигая смотрел на соседа по столику:
– Тебе не кажется, что это походит на отсутствие элементарной честности? Любой дурак из службы подготовки офицеров резерва, включая такого же лейтенанта, как я, может оказаться военным гением двадцать лет спустя после прочтения доходчиво написанной истории сражения. Но настоящий гений – это тот, который понимает суть сиюминутной ситуации. Лежа на брюхе, обмотанный пятью радиотелефонами, с доносящимися оттуда криками, с умирающими или кричащими от боли ранеными, с мокрыми от страха штанами, когда рядом рвутся снаряды. – Тайсон стукнул по столу три раза. Бум, бум, бум!
Слоун огляделся вокруг и заметил, что на них оборачиваются.
Тайсон выпрямился и выплюнул окурок на каменный пол. Его голос звучал странно тихо:
– Не судите, да не судимы будете. Командиры союзников в сражении при Хюэ по своей глупости потеряли гораздо больше солдат, чем противник. Но я бы простил этих офицеров, если бы они попросили прощения. Поскольку, ты знаешь, дружище, в пылу сражения никого нельзя судить. Когда битва заканчивается и уцелевших обносят кофе, люди должны вспоминать это. Спасибо за завтрак. Фил.
Глава 12
Бен устроился на лежаке с керамическим покрытием и наблюдал, как пар, шипя, поднимается к потолку.
Мужчина, расположившийся на верхнем ярусе, подождал, пока кончится шипение, потом сказал:
– Надеюсь, вы понимаете, почему я захотел поговорить с вами именно здесь?
Тайсон почувствовал, как обильный пот выступил на теле и струйками стекает вниз. Он посмотрел на человека, сидящего с подтянутыми к груди коленями.
– Здесь нет прослушивающих устройств, – ответил Тайсон.
– Правильно. – Мужчина добавил: – Сейчас все параноики. Я не осуждаю людей за мини-передатчики, направленные микрофоны и за все остальное. Но это место хорошее. Я очень много встреч назначаю в парильнях. Мы поплаваем позже.
Тайсон сел и прислонился спиной к стене. Он, случалось, раньше обсуждал свои дела здесь, в Нью-йоркском атлетическом клубе, но сейчас это место выбрано не для дружелюбного общения, по причине отсутствия микрофонов.
Мужчина спросил:
– В каких клубах состоите?
– Книга Месяца.
Он засмеялся.
– Разве вы не состоите в двух клубах? В загородном клубе Гарден-Сити и гольф-клубе Гарден-Сити? Последний только для мужчин, не так ли?
– Боюсь, что я так и не понял, кого вы представляете, мистер Браун.
– Я представляю правительство.
– Все правительство?
– Сейчас это не имеет значения, – вяло улыбнулся Браун.
– Для меня имеет. Послушайте, по телефону вы сказали, что есть важный разговор. Вот почему я здесь.
Браун посмотрел сверху вниз на Тайсона, но ничего не сказал.
Сквозь белый горячий пар Бен пытался рассмотреть своего собеседника. Тот был моложе Тайсона, и Тайсон, как большинство мужчин, которые недавно обнаружили, что незаметно для себя переступили средний возраст, недолюбливал официальных лиц, чей возрастной ценз оказывался ниже. Бен отметил его хорошее телосложение и великолепный загар, подпорченный белыми полосками на левом запястье от часов и на бедрах от плавок. А короткая стрижка иссиня-черных волос и маникюр говорили о том, что он из тех, кто холит и лелеет себя. На шее у него висела какая-то штуковина, что-то религиозное. На военного непохож, но чувствовалось, что был им когда-то. Его выговор намекал на обучение в частной школе и одном из старейших университетов Новой Англии. Тайсон, наконец, поинтересовался:
– Чем могу быть полезным, мистер Браун?
– Называйте меня Чет, о'кей? – Он улыбнулся. – Можно мне называть вас Бен?
– Конечно.
– Ну что ж, – начал Чет Браун, разминая свои мокрые от пота икры. – Я хочу поговорить с вами о... некоторых вещах. Беседа эта неофициальная, но санкционирована высшими органами. Здесь мы можем прийти к надлежащим решениям.
Тайсон заметил:
– Звучит так, будто правительство в опасности.
– Вовсе нет. Вы единственный, кто в опасности.
Тайсон ответил не сразу.
– Так о чем мы будем договариваться? Что говорил старик Бен Франклин, Чет? «Ни крепость, ни дева, начав переговоры, не могут выстоять до конца».
Браун засмеялся:
– Мне нравится. Кажется, я начинают симпатизировать вам, Бен. Вы не похожи на убийцу безвинных людей.
Тайсона просто распирало от желания съехидничать.
Браун продолжал:
– Вы понимаете, Бен, справедливость должна уравниваться с сочувствием. Я имею в виду, что существуют случаи, которые давят на людскую жалость, сострадание, и наоборот. Есть теория и есть реальность.
Тайсон учтиво отвернулся, когда Браун не спеша приступил к разминке. Бен вытер пот с лица и посмотрел на стеклянную дверь. Его спутник сделал знак рукой, и Тайсон догадался, что нужно хранить молчание.
Он зевнул и вытянулся на лежаке. Нет, размышлял Бен, он не чувствовал себя скованно, беседуя нагишом с этим человеком. Не возникало и ощущения, что он находится в невыгодном положении. Какое-то расслабление и нега обволакивали его тело, не блокируя, впрочем, работу мозга. Вспоминая прошлое и обдумывая сегодняшнюю ситуацию, он понимал, что обсуждает свое будущее с врагом.
Браун что-то сказал, и Тайсон повернулся к нему лицом.
– Видите ли, Бен, это дело получило такую широкую огласку в прессе у нас в стране и за рубежом, что мы не можем игнорировать его. Мы бы хотели закрыть глаза на это, но не можем.