И так им говорил: «Молю вас, братия, подвигнемся постом и молитвою и попечемся о спасении душ наших, и отвернемся от озлоблений наших, и от путей лукавых: от прелюбодеяния, воровства и клеветы, празднословия, вражды, пьянства и объедения, от братоненавидения. Уклонимся, братия, от всего этого, возгнушаемся! Не оскверним души своей, но пойдем по пути Господню, ведущему нас в Рай, и взыщем Бога рыданием, слезами, постом и бдением, и покорностью и послушанием! И так да обретем милость Его. Еще же да возненавидим мир сей, всегда помышляя о Господе, изрекшем: „Если кто не оставит отца и мать, и жену, и детей, и села свои Моего ради благовествования, недостоин Меня“[233]. И еще: „Обретший душу свою, погубит ее, а погубивший ее Меня ради, спасет ее“[234]. Так и мы, братия, отрешись от мира, отвернемся и от пребывающих в нем. Возненавидим же всякую неправду, чтобы мерзкого не сотворить, и не обратимся на прежние грехи, как псы на свои блевотины[235]. „Никто ведь, — изрек Господь, — возложивший руки свои на плуг и обернувшийся вспять, не достигнет Царства Небесного“[236]. Как же мы избежим муки бесконечной, окончив время жития своего в лености и не покаявшись? Лучше ведь нам, назвавшись чернецами, все дни каяться о грехах своих. Покаяние ведь есть путь, приводящий к Царству, покаяние есть ключ от Царства Без него невозможно войти туда никому. Покаяние есть путь, вводящий в Рай. Да будем держаться, братия, этого пути, пригвоздим к нему ноги и стопы, ибо к этому пути не приближается змей лукавый[237]. Шествие этим путем прискорбно, а конец радостен. Потому, братия, подвигнемся прежде дня судного, да получим блага сии. Избегнем же участи нерадивых и не в покаянии живущих».
Так святой сей наставник обращался к братии и учил ее. Они же, как земля, жаждущая воды, принимали слова его, принося плоды трудов своих Господу. Иной сто, иной же 60. И можно было видеть на земле людей, житием подобных ангелам, и монастырь тот, подобный небу, и в нем блаженного отца Феодосия, паче солнца воссиявшего добрыми делами.
И было явление игумену монастыря святого архистратига Михаила[238] по имени Софроний. Ехал он в монастырь свой, была ночь, и только над монастырем блаженного отца нашего Феодосия виден был свет. И изумлялся он этому, славя Бога и говоря: «О коль велика благость Твоя, Господи, что показал такой светильник на месте сем[239] — преподобного сего мужа! Ибо он, так светясь, просветил монастырь свой!» Это же и иные многие видели и многажды о том поведали.
Поэтому, услышав о славном их житии, князья и бояре приходили к великому Феодосию, исповедовались ему в грехах и уходили от него с великой для себя пользой, а также приносили ему что-либо от своих богатств, даря на утешение братии и на устройство монастыря. Другие даже села свои дарили монастырю. Но особенно любил блаженного христолюбивый князь Изяслав, сидевший тогда на столе отца своего, и часто призывал он к себе Феодосия, а нередко и сам приходил к нему и, насытившись духовной беседой с ним, возвращался восвояси. С тех пор прославил Бог место то, умножая все благое в нем по молитвам своего угодника.
Отец же наш Феодосий повелел привратнику, чтобы после обеда не отворял бы никому ворот и никто бы не входил в монастырь до самой вечерни, так как в полуденные часы братия отдыхает для ночных молитв и утренней службы.
И вот как-то в полуденное время пришел по обыкновению христолюбец князь Изяслав с несколькими отроками: когда собирался ехать к блаженному, то распускал по домам всех бояр своих и отправлялся к нему с пятью или шестью отроками. И вот, как я сказал, приехал он и сошел с коня, ибо никогда не въезжал верхом на двор монастырский, и, подойдя к воротам, приказал открыть их, намереваясь войти. Привратник же отвечал ему, что есть повеление великого отца не отворять ворот никому, пока не наступит час вечерни. Тогда христолюбец снова обратился к нему, чтобы тот понял, с кем говорит. И сказал: «Это же я, и открой мне одному ворота». Тот же, не зная, что перед ним князь, отвечал ему так: «Сказал тебе: повелено мне игуменом, что если и сам князь придет — не отворяй ворот; и если хочешь, то подожди немного, пока не наступит час вечерни». Тот в ответ: «Я же князь, неужели и мне не откроешь?» Тогда привратник выглянул и, узнав князя, испугался, но не открыл ворот, а побежал предупредить блаженного, князь же в то время стоял перед воротами и ожидал, уподобившись святому верховному апостолу Петру[240]: когда извел его ангел из темницы, и пришел он к дому своему, где находились ученики его, и постучался в ворота, рабыня, выглянув, увидела стоящего перед нею Петра и от радости не отворила ворот, но побежала сообщить ученикам о его приходе. Так же и привратник от страха не открыл ворот, а побежал и сообщил блаженному о христолюбце; блаженный тотчас же вышел и, увидев князя, поклонился ему, и тогда обратился к нему христолюбец: «Таков ли, отче, запрет твой, как сказал этот черноризец: если и князь придет — не пускать его?» Блаженный же отвечал: «Потому говорят, добрый наш владыка, об этом повелении моем, чтобы в полуденное время не выходили братья из монастыря, но почивали бы в эти часы ради ночных молитв. Но твоя Богом подвигаемая забота о святой Владычице нашей Богородице — благо есть, и твоей душе на пользу. И мы всегда очень рады приходу твоему». И после этого пошли они в церковь, и, помолившись, сели. И так христолюбивый князь насладился медоточивыми речами, проистекавшими из уст преподобного отца нашего Феодосия, и великую пользу приобрел от беседы с ним, и отправился в дом свой, славя Бога. И с того дня еще больше полюбил его и почитал его, словно одного из святых отцов древности, и всегда слушался его и исполнял все, что повелевал ему великий отец наш Феодосий.
Божественный же Варлаам, сын Иоанна боярина, игумен монастыря святого мученика Димитрия, построенного христолюбивым князем Изяславом, отправился в святой город Иерусалим. И, обойдя там все святые места, возвратился в свой монастырь, а некоторое время спустя отправился в Константинополь, и там также обошел все монастыри, и, накупив всего, необходимого для своего монастыря, на конях двинулся в свою страну. По пути, уже в пределах земли своей, он тяжело заболел. И, добравшись до города Владимира, остановился в пригородном монастыре, именуемом Святая Гора[241], и тут почил с миром, придя к концу жизненного пути. И завещал своим спутникам, чтобы тело его перевезли в монастырь святого и блаженного отца нашего Феодосия и там бы положили, и все то, что купил он в Константинополе — иконы и другую необходимую утварь, — повелел отправить туда же, куда и его самого, и все, как заповедал он, передать блаженному. Спутники тело его доставили в монастырь блаженного и преподобного отца нашего Феодосия, и положено было оно в церкви, по правой стороне, где и доныне находится его гробница.
В то же время христолюбивый князь избрал в монастыре великого отца нашего Феодосия одного из братии, особенно прославленного своей монашеской жизнью, по имени Исайю[242], и того поставил игуменом в своем монастыре святого мученика Димитрия; он впоследствии за достоинства свои был поставлен епископом города Ростова.
Когда умер Ростислав, князь острова того[243], жители его умолили великого Никона отправиться к князю Святославу[244]и просить его, чтобы он отпустил своего сына к ним и тот бы занял княжеский стол. Придя оттуда, Никон посетил монастырь блаженного отца нашего Феодосия, и когда встретились они, то, оба упав на колени, поклонились друг другу до земли, потом обнялись и долго плакали, ибо давно уже они не видались.
И потом стал умолять Никона святой Феодосий, чтобы не покидал его, пока они оба живы. Тогда великий Никон пообещал ему, сказав: «Только дойду туда, и в монастыре своем все устрою, и тотчас же возвращусь назад»; так и сделал он: доехал с князем Глебом[245] до острова того, и, когда князь сел на столе княжеском в том городе, Никон вернулся назад. Пришел он снова в монастырь великого отца нашего Феодосия и все, что было у него, отдал блаженному, а сам со всей радостью подчинялся ему; очень любил его и боговдохновенный Феодосий, почитая словно отца. Поэтому, если уходил куда из монастыря, то поручал братьев Никону — чтобы заботился о них и поучал их, ибо был он среди них самый старший. И когда сам поучал братию в церкви духовными словами, то просил великого Никона прочесть что-либо из книг в наставление братии; также поручал это и преподобному отцу нашему Стефану[246], бывшему тогда экзархом, а позднее ставшему игуменом того монастыря после смерти блаженного Феодосия, а затем — епископом во Владимирской земле.
Вот я и об этих поведал, теперь же напоследок поведу речь об одном лишь блаженном отце Феодосии, о достойных его делах, по божественной благодати повествуя о светлом и просвещенном отце нашем Феодосии.
Был же он поистине человек Божий, светило, всему миру видимое и всем освещающее путь черноризцам: смирением, и разумом, и покорностью, и прочим подвижничеством; все дни трудясь, не давая ни рукам, ни ногам своим покоя. Часто ходил он в пекарню, с радостью помогая пекарям месить тесто и выпекать хлебы. Он ведь был, как я говорил прежде, телом крепок и силен. А страждущих всех наставлял, укреплял и утешал, чтобы не знали усталости в своих трудах.