[620] возразил: «Иди на северные страны[621], на врагов-иноверцев, за род христианский!»
Повесть была сочинена неизвестным автором в конце XIV — начале XV в. на основе устной византийской легенды о судьбе Вавилона, вскоре была включена в древнерусский цикл письменных сказаний о Вавилонском царстве и в составе этого цикла, вероятно, утеряла свои начало и конец, а в отдельном и более вразумительном виде не сохранилась.
«Слово о Вавилоне» издано: ПЛДР: Вторая половина XV в. М., 1982. с. 182–187. А.С. Деминым использован, но с внесением множества изменений, помещенный там же перевод Н.Ф. Дробленковой.
Из жития Стефана Пермского[622]
Я, худой, недостойный, убогий инок, желанием одержим и любовью подвигаем, хотел бы написать малое, от многою, на воспоминание, к тому же и памяти ради, о добром и чудном житии преподобного отца нашего Стефана, бывшею епископом в Перми, о котором речь с самого начала пойдет, о рождении его, и о детстве, и о юности, и о монашестве, и о священничестве, и об учительстве, и о святительстве, и до самого преставления его; и о добродеяниях его, и похвала, которая подобает ему. Все это нашел я, здесь и там собрав, соединив то, что о житии его услышал, или от учеников его узнал, — о его учительстве и управлении, есть же и другое, что своими очами видел, об ином же и с ним самим беседовал многократно и от него узнал, а прочее выспросил у старых людей, как говорит Святое Писание: «Попроси отца своего, и возвестит тебе». Но молю вас, боголюбцы, простите меня и молитесь обо мне: я ведь умом груб, и словом невежда, худой имею разум и размышления безумные, не бывал я в Афинах в юности и не научился у философов их ни плетению, ни мудрым словам, ни Платоновых, ни Аристотелевых бесед не узнал, ни философии, ни риторскому искусству не обучился, и просто — весь недоумения наполнился. Но надеюсь на Бога всемилостивою и всемогущею, для которого все возможно, который дает нам милость свою обильно, по своей благости, и молюсь ему, прося у него слова нужною; чтобы дал мне слово необходимое и отверз уста мои…
И я, грешный, со смирением немного побеседую с читающими и слушающими, молясь и прощения прося, если будет мною где-то предложена речь зазорная, или неустроенная, или неухищренная, — молю вас, не презрите моей грубости и не осудите меня: не от мудрости ведь, но от грубости, как выше сказано, написал, ибо неумел и негоден я, недостойный раб, простерший грешную свою руку, убедивший свое злостное неведение подробно писать, если Бог поможет и молитвами епископ поспоспешествует. Начнем основу слова и начало повествования.
Преподобный отец наш Стефан был родом русский, народа славянского, от страны северной, называемой Двинской, из города именем Устюга, сын отца почтенного, некоего христолюбивого мужа, верного христианина именем Симеона, одного из клириков великой соборной церкви Святой Богородицы, что в Устюге, и матери также христианки, по имени Мария.
И еще ребенком малым отдан был учиться грамоте, и вскоре ею овладел, менее чем за год, и стал чтецом в соборной церкви; превзошел многих сверстников своих, хорошей памятью и скорым учением преуспевая, остротою ума и быстротою мысли превосходя. И был отрок доброразумный, рос и разумом душевным, и телом, и благодатью. К детям играющим не приближался, пустое ищущих и всуе трудящихся и за тщетою гоняющихся не слушал, и от всех детских обычаев и нравов и игр отвращался, но только в славословии упражнялся, и к грамоте прилежен был, и книжному учению отдавал душу. И так Божьим дарованием понемногу научился он, с помощью остроты ума своего, в городе Устюге, всей грамматической премудрости и книжной науке.
(В юности Стефан постригся в монастыре Григория Богослова в Ростове. Там он прославился не только совершенной иноческой жизнью, но и мудростью, книжными знаниями, как переписчик.)
И обучился сам языку пермскому, и создал грамоту пермскую, и азбуку новую сочинил, какая для пермского языка требуется, и книги русские на пермский язык перевел, и переложил, и переписал. Желая большего знания, с любомудрием своим научился Стефан и греческой грамоте, и книги греческие изучил, читая их и постоянно имея их у себя, и умел говорить на трех языках, и три грамоты знал: русскую, греческую, пермскую… И возник у него замысел идти в Пермскую землю и учить народ. Ради этого и язык пермский начинал изучать, этого ради и азбуку пермскую создал, потому что очень хотел идти в Пермь, и учить людей некрещеных, и обращать неверных, и приводить их ко Христу Богу в веру христианскую. Не только думал об этом, но и сделал… Нужно было разыскивать, и узнавать, и точно расспрашивать о Пермской земле, где она, и в каких местах расположена, между какими пределами лежит, какие реки обходят ее и проходят сквозь нее, и какие народы населяют ее и живут в соседстве с ней…
(Стефан отправился в Пермь крестить пермский народ.)
Вначале же Стефан много зла претерпел от неверных пермяков некрещеных: озлобление, роптание, поругание, хулу, укоры, унижение, досаждение, поношение, пакости, иногда и угрозы: смертью угрожали ему, иногда убить его хотели, иногда окружали его с дубинами и с большими жердями, смерть ему принести желая, иногда же собиралось против него множество недовольных, приносили много охапок сухой соломы и огонь, и соломой той окружали Стефана, желая сжечь раба Божьего, замыслив огнем немилостиво умертвить его…
(Стефан воздвигает в Пермской земле христианскую церковь, сокрушает языческих кумиров, с терпением, кротостью сносит враждебность жителей и постепенно проповедуя им христианство, все больше пермяков склоняет на свою сторону. Особенно поражают пермяков его смелость, терпение и бескорыстие. Всех, принявших христианство, Стефан обучает грамоте и переписыванию книг.)
Пришел некий волхв, чародейный старец лукавый, известный кудесник, волхвам начальник, чародеям старейшина, отравителям старший, который в волшебных хитростях всегда упражнялся, чудесному чарованию верный помощник, именем Пам, сотником он был в стране той. Его пермяки некрещеные чтили больше всех прочих кудесников, наставником и правителем называя его себе, и говорили о нем, что его волхвованием управляется Пермская земля и его утверждением утверждается идольская вера Он же неверным был и некрещеным, всегда ненавидел веру христианскую и не любил христиан, некрещеным же пермякам и неверным не велел веровать и креститься, желающим же верить возбранял и запрещал, веровавших же и крестившихся развращал. Если шел куда-нибудь и встречал христиан, пермяков новоученых и новокрещеных, но не утвержденных в вере христианской, начинал совращать их, и ослаблял веру их ветхим учением своим, ложным и суетным, и многими словами чудесными и чародейными начинал увещевать их; если же кого не мог словами и спорами переубедить или прельстить, то обещания и посулы давал им; иначе ведь не мог никого отвратить от веры христианской, только мздою и подаянием: словами много раз не мог убедить, но посулами хотел одолеть. Было же учение его хулой и ересью, порчей и неверием, кощунством и на смех детям.
Об этом слыша, преподобный жалел очень и опечалился, и не любо ему было, потому что говорил: «Сколько я создаю, столько же он разрушает». И много раз спорили между собой, и не равна была беседа их, и не было конца речам их: один другому не покорялся, а другой ему не повиновался, один другого не слушал, а другой его неразумным называл, и, не договорившись, расходились, потому что один свою веру хвалил, а другой свою, один не принимал другого предания, а другой отказывался от того повеления. Но кудесник часто приходил, когда тайно, когда явно, совращал новокрещеных людей, говоря: «Братья, мужи пермские, отеческих богов не оставляйте, и жертв и треб их не забывайте, старых пошлин не покидайте, давней веры не бросайте, как делали отцы наши, так и вы делайте. Меня слушайте, а не слушайте Стефана, этого новопришедшего из Москвы. От Москвы может ли что хорошее быть нам? Не оттуда ли нам трудности пришли, и дани тяжкие, и насилье, и тиуны, и доводчики и приставники? Поэтому не слушайте его, но меня лучше послушайте, добра вам желающего, я ведь из рода вашего и одной земли с вами, одного племени, одного колена и одного языка, лучше вам меня послушать: я ведь ваш учитель давно, и подобает вам меня послушать, старца и вам как бы отца, а не этого русина, еще и москвитянина, — младше меня возрастом, малолетнего, летами предо мной как сына или внука, поэтому не слушайте его, но меня слушайте, моего предания держитесь и крепитесь, чтобы не быть побежденными, но победить его».
Люди же новокрещеные отвечали: «Не победили мы, но совсем побеждены были, старче, и боги твои, называемые кумирами, пали и не встали, низвержены были и не могут встать; мы же встали и исправились, сеть их сокрушалась, и мы избавлены были, и ныне помощь нам от Бога, сотворившего небо и землю; не можем противиться мысли и разуму Стефана, говорившего с нами и крепко боровшегося словами евангельскими, апостольскими, пророческими, отеческими и учительными, и побеждены были словами его, и пленены были учением его. И ранены мы были любовью его, как стрелами, вонзившимися в нас, и как сладкою стрелою, пронзены утешением его, и потому не можем, не хотим слушать тебя и противиться, не можем стать против истины, но за истину». (Пам пытается устрашить пермяков гневом языческих божеств, но те смеются над ним и отвечают:)
«Ты же, чародейный старец, зачем, оставив голову, с ногами беседуешь? Если ты силен в споре, то с ним спорь, а не с нами. Если же немощен, то зачем обращаешься к нам и смущаешь нас? Отойди, не соблазняй нас Знай, что не входишь в дверь двора овечьего, но в другом месте прокрадываешься, наполнен ты воровским голосом и разбойничье у тебя обличье; а мы овцы словесного стада и своего пастуха голос знаем, и его повеления слушаем, и за ним следуем, за тобою же, за чужим, не идем, но бежим от тебя, ибо не знаем чужого голоса…»