Писано в Вольмере, городе государя моего, короля Августа Сигизмунда, от которого надеюсь много пожалованным быть; и утешен я от всех скорбей милостию его государевой, к тому же помощью Божьей заручившись.
Известно мне из Священною Писания, что будет губитель пущен от дьявола на род христианский, от блуда зачатый богоборный Антихрист: ныне же видел советника всем известного, который от прелюбодеяния рожден, шепчет на ухо ложь царю и льет кровь христианскую, как воду, и погубил уже сильных во Израиле, уподобившись пособнику Антихриста. Непригоже таким потакать, о царь! В законе Божьем в первом писано: «Моавитянин и аммонитянин и выродок[803]до десятого колена в церковь Божию не входят» и прочая.
Широковещательное и многошумящее твое послание получил и уразумел и понял: оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами отрыгнуто, что не только царю, такому великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину никак не пристало; сверх же того от многих священных словес нахватано со многою яростью и лютостью, и то — не строками и не стихами, как это принято между искусными и учеными, если о чем случится кому писать, в кратких словах большой разум заключая, но выше меры, с избытком, навязчиво и крикливо, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями! Тут же о постелях, о телогреях и иное без числа; воистину, как бы неистовых баб басни; и так варварски, что не только ученым и искусным мужам, но и простым и детям на удивление и смех, а тем более (посмеются над этим) в чужой стране, где есть люди, не только грамматике и риторике, но и диалектике и философии обученные.
Но еще к тому же мне, человеку, совершенно смирившемуся, в странствиях много оскорбленному и без правды изгнанному, хотя и многогрешному, но очи сердечные и речь ученую имеющему, так осудительно и многошумяще прежде суда Божия угрожать! И вместо того, чтобы утешить принявшего великие скорби, твое царское величество, отступив в беспамятстве от слов пророка, который сказал; «не поноси бедствующего, довольно ему»[804], мне, неповинному изгнаннику, угрожаешь. И так-то меня ты милуешь? Да будет в том Бог тебе судьей и так грызть кусательно за глаза неповинного мужа, от юности бывшего верным слугой твоим! Не верю, чтобы то было Богу угодно.
И уже не знаю, чего от нас ты хочешь. Уже не только единородных князей из рода великого Владимира различными смертями уморил, но и все имущество их, движимое и недвижимое, которое не успели твои дед и отец разграбить, присвоил, все до последних рубах[805](так скажу с дерзновением евангельскими словами). И в том твоему прегордому царскому величеству мы не препятствовали.
А хотел на каждое твое слово ответить, о царь, и мог бы сделать это кратко и выборочно, ведь благодатию Христа моего по мере сил освоил язык древних[806], хотя уже на старости лет научился ему, но удержал руку с пером, потому что, как написал тебе в прежнем послании, возложил на Божий суд упование мое: рассудил и решил здесь молчать, а говорить там, перед престолом Христа моего, с дерзновением, вместе с избиенными и гонимыми тобой; недаром Соломон сказал: «встанут праведники перед лицом мучителей»[807] тогда, когда придет Христос судись, и смело будут обличать мучителей и обидчиков, и не будет лицеприятия, о чем ты знаешь, на суде том, но правда и ложь каждого человека станут явными, вместо же свидетелей совесть каждого возглаголет и свидетельствовать будет.
К тому же еще должен сказать, что недостойно благородных мужей браниться, подобно рабам, тем более нам, христианам, не подобает осквернять уста словами нечистыми и злобными, о чем и прежде не один раз говорил тебе. Лучше, рассудил я, возложить упование мое на всемогущего Бога, в трех лицах прославляемого и поклоняемого, ибо Он — свидетель, знающий мою душу, а я не считаю себя перед тобой виноватым ни в чем. Но подождем немного, поскольку, во что я верю, близок тот час, ведь мы на самом пороге пришествия надежды христианской, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа Аминь.
Всемогущей и вседержительной десницей содержащего все стороны земли Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, с Отцом и Святым Духом во единстве равно покланяемого и прославляемого, милостью Своей благоволил нам удержать скипетр Российского царства смиренным и недостойным рабам Своим, и от его вседержительной десницы христоносной хоругви так пишем мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский и царь Астраханский, государь Псковский и великий князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных земель, государь и великий князь Нижнего Новгорода, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский и государь и вотчинный обладатель земли Ливонский Немецкого чина, Удорский, Обдорский, Кондинский и всей Сибирской земли и Северной страны повелитель — бывшему нашему боярину и воеводе, князю Андрею Михайловичу Курбскому.
Напоминаю тебе, о князь, со сирением: смотри на величие Божьего Промысла, который милует меня, не взирая на мои прегрешения и тем боже — беззакония, ожидая моего покаяния, ибо я повинен в беззакониях больше, чем Манассия[809], хотя и не отступал, как он, от веры. И надеюсь на милосердие Создателя во спасение моей души, ибо сказал Господь во святом Своем Евангелии, что Он радуется о едином кающемся грешнике боже, нежели о девяноста девяти праведниках, о том же говорится в притчах про овец и про драхмы[810]. И хотя многочисленнее песка морского беззакония мои, надеюсь на милость благоутробия Божия: Господь может в пучине милости Своей потопить беззакония мои. Также ныне меня грешника, и блудника, и мучителя помиловал и животворящим Своим крестом Амалика и Максенция низложил[811]. Крестоносной шествующей хоругви никакая бранная хитрость не надобна, о чем не одна Русь, но и немцы, и Литва, и татары, и многие другие народы знают. Сам, спрося их, узнаешь это; всех же побед перечислять не хочу, ведь не моя это победа, но Божия. Тебе же от многого малое напомню. На все упреки, которые обратил ты ко мне, прежде ответил я тебе доподлинно, ныне же от многого малое напомню. Вспомни сказанное в книге Иова: «прошел землю, и прохожу поднебесную»[812], так и вы хотели с попом Сильвестром и с Алексеем Адашевым и со всеми своими семьями под ногами своими всю Русскую землю видеть: Бог же дает власть тому, кому хочет[813].
Писал ты, что я растлен разумом[814], чего нет и у безбожных народов; и я тебя судьей поставлю между мной и тобой: вы ли растленны или я, потому что я хотел вами владеть, а вы не хотели под моей властью быть, и за то вы оказались у меня в опале? Или вы растленны, потому что не только не захотели быть мне подчиненными и послушными, но и мной владеть, и всей власти меня лишить, и сами править, как вам угодно, а меня отвести от правления государством: чтобы я только считался государем, а на самом деле ничем не владел? Сколько напастей я от вас принял, сколько оскорблений, сколько обид и укоризн! И за что? В чем моя перед вами изначальная вина? Кого и чем оскорбил? В том ли моя вина, что Прозоровского полтораста четей земли моего сына Федора вам дороже? Вспомни и рассуди: с какой обидой для меня судили вы Сицкого с Прозоровским[815] и как допрашивали, словно злодея! И та земля наших жизней была вам дороже! И сами Прозоровские кто пред нами? … А у батюшки Божиим милосердием, и Пречистой Богородицы милостию, и великих чудотворцев молитвою, и Сергиевою милостию, да и у меня батюшкиным благословением, Прозоровских таких была не одна сотня. А Курлятев чем меня лучше? Его дочерям всякое узорочье покупай (то благословенно и хорошо), а моим дочерям — проклято и за упокой. Да много того было от вас всех бед моих не исписать.
А с женою вы меня зачем разлучили? Если бы вы у меня не отняли юницы моей, то Кроновых бы жертв не было. А скажешь, что я во вдовстве не терпел[816] и чистоты не сохранил — все мы люди. Ты зачем взял стрелецкую жену? Только бы вы с попом на меня не восстали, ничего бы этого не было: все то злое повелось от вашего самовольства. А князя Владимира на царство зачем хотели посадить, а меня с детьми извести? Я разве обманом, войной и с помощью пролития крови взошел на престол? Родился по Божьему изволению на царстве и не вспомню того, как меня батюшка пожаловал, благословил на царство (так давно это было), да и вырос на царском престоле. А князю Владимиру[817] разве положено быть царем — от четвертого удельного родился! Разве он достоин того, чтобы быть государем и по праву наследует? И случилось бы то разве от вашей измены и его дурости. В чем моя вина пред ним? В том ли, что ваши дядья и господа отца его уморили в тюрьме, а его с матерью также держали в тюрьме? И я его с матерью от заточения освободил и держал в чести и всяком подобающем устроении, а он было уж того лишился. И я такие обиды стерпеть не смог — за себя решил постоять. И вы стали противиться мне больше прежнего да изменять, и я потому еще ожесточеннее вам сопротивлялся. Я хотел подчинить вас своей воле, и вы за то святыню Господню осквернили и поругали! Осердясь на человека, на Бога восстали. Сколько церквей и монастырей и святых мест осквернили и поругали! Сами о том Богу ответ дадите. Об этом же теперь умолчу; ныне же о настоящем напишу. Смотри, о князь, на то, каковы судьбы Божии, Бог ведь дает власть, кому хочет. Вы вот, по-дьявольски, с Сильвестром попом и с Алексеем Адашевым хвалились, говоря словами из книги Иова: «Обошел землю и прошел поднебесную и вся земля под ногами моими», а забыли, что сказал ему Господь: «а знаешь ли ты раба моего Иова?» Так и вы хотели попирать ногами всю Русскую землю; но вся мудрость ваша оказалась напрасной Божьим изволением. Потому и заострил я свое перо, чтобы тебе написать. Вот вы говорили: «Нет людей на Руси, некому за нее постоять». Но вас самих нет, а кто претвердые города германские берет? То сила животворящего креста, победившая Амалика с Максенцием, города берет. Не дожидаются города германские осады, но перед явлением животворящего креста головы склоняют. А где по грехам случалось, не было животворящего креста явления, тут и бой был. Много отпущено из плена всяких людей: спроси их, узнай.