А писал ты с обидой, что мы тебя в дальноконные грады, как бы объявив опалу, посылали, — и ныне мы с Божьей помощью при своих сединах и дальше твоих дальноконных градов прошли, и коней наших ноги прошли по всем вашим дорогам, из Литвы и в Литву, и по тем дорогам мы пешком ходили и воду во всех тех местах пили, — уж теперь в Литве не скажут, что не везде коня нашего ноги прошли. И где хотел найти успокоение от всех твоих трудов, в Вольмере, и тут на покой твой Бог нас принес, и где надеялся найти убежище, — мы тут и с Божьей помощью тебя согнали, ты тогда дальноконнее поехал.
И это мы тебе от многого малое написали. Сам рассуди, что ты и как сделал, и за что Божий Промысел не обошел нас своей милостью; рассуди, что ты натворил. Об этом сам поразмысли и сам себя спроси обо всем. А мы тебе писали все это, не гордясь, не надмеваясь (Бог о том ведает), но чтобы ты опомнился для исправления, чтобы ты о спасении души своей помыслил.
Писано в нашей отчине Ливонской земле, в городе Вольмаре, лета 7086-го, <на 43-м году нашего правления, на 31-м году нашего Российского царства, 25-м Казанского, 24-м Астраханского>.
Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским относится к числу наиболее известных памятников русской средневековой литературы. Начало полемики двух непримиримых оппонентов было положено весной 1564 г. Князь Андрей Михайлович Курбский (1528–1583) покинул свое воеводство в городе Юрьеве и перешел на сторону польского короля Сигизмунда II Августа. Из ливонского города Вольмара боярин отправил Ивану Грозному (1530–1584) письмо, в котором упрекал царя за немилостивое обращение с подданными, говорил о том, что московский государь нарушает Божественные заповеди и грозил справедливым наказанием на Страшном суде. Упреки Курбского не остались без внимания. Летом этого же года царь ответил. Его письмо превосходило, пожалуй, все полемические сочинения этого жанра не только по объему, но и по силе аргументации, и по многообразию использовавшихся литературных источников. Фактически царь осуществил детальнейший разбор всего послания князя Андрея: каждый довод противника получил подробное опровержение. Подобная манера ведения спора отвечала канону дипломатической грамоты: многие документы Посольского приказа строились сходным образом.
Вероятно, через пять лет А.М. Курбский ответил. В небольшом втором послании он не касался существа обвинений, брошенных ему Иваном IV. Курбский ограничился тем, что высмеял литературный стиль своего бывшего сюзерена. С точки зрения князя Андрея, главным достоинством образцового письма является краткость, отсутствие повествовательных вставок и бытовых деталей, умеренное цитирование авторитетных авторов.
Полемика продолжалась и в 70-е гг. XVI в. В 1577 г. Иван IV захватил большую часть ливонских городов и отправил письмо из города Вольмара, где некогда укрывался Курбский. Судя по всему, царь не был знаком со вторым посланием Курбского. Ивану не стало известно и так называемое третье послание князя, завершенное в 1579 г. Каждый из участников полемики был уверен в том, что сказал последнее слово, поставил точку в столь долгой дискуссии, длившейся приблизительно 15 лет.
Эпистолярный жанр русского Средневековья остается одним из наименее изученных. Своеобразие письма состоит в том, что оно находится между литературой и бытом. В Древней Руси послания рассматривались часто как факт литературной жизни и помещались в рукописные сборники, становившиеся достоянием читательской аудитории. Переписка Грозного и Курбского сохранилась в книжной традиции XVII в.
В новейшее время она неоднократно издавалась и комментировалась. В этом издании выборочно публикуются лишь отдельные послания, полно характеризующие тем не менее индивидуальную авторскую манеру каждого из оппонентов.
Тексты первого и второго письма А.М. Курбского и второго письма Ивана Грозного переведены по изданию: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Текст подгот. Лурье Я.С. и Рыков Ю.Д., Л., 1979. с. 7–9, 101–102, 103–105.
Из Казанской истории[818]
Новое сказание, вкратце повествующее о начале Казанского царства, и о войнах с казанскими царями великих московских князей, и о победах их, и о взятии Казанского царства, что было недавно.
Прекрасную и новую повесть эту послушайте радостно, о христоименитые люди, о содеявшихся преславных делах в нашей земле и во дни наши, в годы преславного и благочестивого и державного царя и великого князя Иоанна Васильевича, Богом возлюбленного и Богом избранного, и Богом венчанного, владимирского и московского и всей великой России самодержца, которому даровал Бог всемирную победу и славное одоление презлого царства сарацинского, предивной Казани, ради правой его веры во Христа. И молю вас, о боголюбцы, не презреть грубости моей. О любви Христове рассказать чаял я и постарался не знающим сего последующим поколениям писанием своим пояснить разумно о начале Казанского царства: откуда впервые, в какие годы, и как возникло оно, и о прежних великих победах великих наших самодержцев московских. Пусть же, прочитав, братия наши, воины, скорби свои оставят, а прочие возвеселятся и прославят Бога Иисуса Христа, и разумеют все дивные чудеса его и великие милости, что подает истинным рабам своим верным. Начну же теперь. А вы внимайте разумно сладкой повести моей…
…О первом начале царства Казанского, в какое время и как началось, не нашел я сведений в летописцах русских и мало в казанских увидел. И много спрашивал у мудрейших людей русских: один говорил так, а другой иначе, но никто не ведал истины.
За грехи мои случилось мне плененному быть варварами, и отвезли меня в Казань. И отдали в дар царю казанскому Сапкирею. И взял меня царь к себе служить во дворец свой. И был я там двадцать лет. Во взятие же казанское вышел из Казани на имя царя московского. Царь меня крестил и немного земли мне в удел дал. И начал я служить ему верно.
И я, когда жил в Казани, часто и прилежно расспрашивал царя и премудрейших и честнейших казанцев — ведь царь знал меня и любил, а вельможи его уважали меня. И слышал много раз от самого царя и вельмож его…
Был на Каме старый город Брягов, оттуда пришел царь Саин Булгарский. И поискал и нашел в год 1177 место на Волге, на самой окраине русской, на этой стороне Камы реки, одним концом прилегающее к Булгарской земле, другим же концом к Вятке и к Перми. Место хорошее и красиво очень, и скотопажитно[819], и пчелисто, и все земные семена рождает, и овощами изобильно, и зверями, и рыбой, и всего в нем много, так что не обрести другого такого места во всей Русской нашей земле…
(На этом месте царь Саин[820] — легендарный персонаж — решает возвести город. Но место оказывается занято двуглавым змеем, которого царь изгоняет с помощью волхва. Тогда на этом месте возникает Казань, что символично но: змей олицетворяет зло, злое и Казанское царство.
Даже повесть подробно рассказывает о взаимоотношениях казанских и русских правителей, о войнах и перемириях между ними, о преданности одних и предательстве других.
Один из самых драматических эпизодов в истории отношений двух царств представляет собой описание судьбы татарского хана Улу-Ахмета[821]).
Спустя 18 лет после смерти Зеледии-султана, царя великой Орды, и через 30 лет после взятия Казани князем Юрием[822], прибежал от восточной страны, Большой Золотой Орды, изгнанник царь Улу-Ахмет, с малой дружиной и с царицами и детьми своими, изгнанный великим старым Едигеем[823], князем заяицким, царства своего лишенный и едва смерти избежавший. И ночь и день скитался по полям, переходя с места на место, ища, где бы поселиться, но не находил. И не смел ни к одной стране приблизиться, ни к одной державе, но между ними скитался, как хищник и разбойник. И приблизился к пределам Русской земли, и послал моление смиренное к великому князю Василию Васильевичу[824] московскому, в шестой год великого княжения его, в десятый год своего царствования. Не рабом, но господином и любимым сыном и братом называл его Улу-Ахмет, прося позволения на пределах земли Русской недолгое время оставаться, чтобы отдохнуть от трудов своих, собрать воинов множество и возвратиться скорее в Орду, против врага своего, заяицкого князя Едигея, и выгнать его с царства. Было у того Едигея 70 сыновей от 30 жен, и у меньшего из сыновей было воинов до 10 000, и за силу их были прозваны мангитами сильными, потому и покоряться царю не захотели, и Орду большую дерзнули взять.
Князь же великий не противился царю, позволил ему приблизиться к земле своей и принял его с честью, не как беглеца, но как царя и господина своего, и дарами его почтил, и дружелюбие к нему высказал, как сын к отцу, и брат или раб к господину своему. Ибо на княжение им посажен был с сыном своим названым, 10 лет не взимал с него царь дани и оброков, и надеялся князь великий не только приятелем быть ему, но и иметь с ним, как: говорил, любовь верную и дружбу великую. Но не подумал о том князь великий, что волк и агнец вместе не питаются, не спят, не живут, и сердце слабого уязвлено боязнью до тех пор, пока один из них не погибнет.
И обещание и клятву дали царь и князь великий ничем друг друга не оскорблять, до тех пор пока царь от Русской земли уйдет. И дал князь великий царю для кочевья Белевские земли. Царь же, кочуя там, начал собирать воинов своих, желая отомстить врагу. И сделал ледяной город, из реки вынимая толстый лед, осыпая его снегом и водой поливая, ибо опасался еще погони за собой: нужна была ему крепость в то время. И уходя, пленял земли чужие, как орел, улетая от гнезда своего далеко пищу искать.