И так прожила Ульяния с мужем много лет в добродетели и чистоте по закону Божьему, родила сыновей и дочерей. Ненавидящий же добро враг старался препоны ей творить: часто ссоры поднимал среди слуг и детей. Она же всех, разумно и смышлено рассуждая, смиряла. Враг же подстрекнул слугу их, и убил тот сына их старшею. Потом и другого сына убили на службе. И хотя она и скорбела, но о душах их, а не о смерти, и почтила их пением, и молитвою, и милостынею.
Потом начала молить мужа, чтобы отпустил ее в монастырь. Он же не отпустил, а договорились вместе жить, но плотских отношений не иметь. И устроила она ему обычную постель, сама же с вечера после многих молитв ложилась на печи без постели, только дрова острыми сторонами к телу подкладывала и ключи железные под ребра себе клала, и на всем этом недолго спала, пока слуги ее не засыпали, а потом вставала на молитву всю ночь и до рассвета. И после в церковь шла к заутрени и к литургии, а потом рукоделием занималась, и дом свой богоугодно вела, слуг своих пищею и одеждою наделяла и дело каждому по силам давала, о вдовах и сиротах заботилась и бедным всем помогала.
И еще через десять лет муж ее умер, она похоронила его по обычаю и почтила пением и молитвами, сорокоустами и милостыней. И еще пуще от мирской жизни отошла, пеклась о душе, как угодить Богу, постилась, милостыню безмерную творила, и часто не оставалось у нее денег, и, взяв взаймы, давала милостыню, и в церковь каждый день ходила Когда приходила зима, брала у детей своих деньги, чтобы сшить теплую одежду, и все раздавала нищим, сама же без теплой одежды зимой ходила и сапоги на босые ноги обувала, только под ноги себе ореховую скорлупу и черепки острые вместо стелек подкладывала, и тело мучила.
Один раз зима была очень студеная, земля трескалась от мороза, Ульяния некоторое время в церковь не ходила, но дома молилась Богу. Однажды рано утром, когда один только поп пришел в церковь, был ему голос от иконы Богородицы: «Пойди и спроси милостивую Ульянию, почему в церковь она не ходит на молитву? И домашняя ее молитва приятна Богу, но не так, как церковная. Вы почитайте ее, уже ведь ей больше шестидесяти лет, и дух святой на ней почивает». Поп же в великом страхе был, тотчас пришел к ней, пал к ее ногам, прося прощения, и сказал ей о видении. Она с опасением все то выслушала, что он поведал, и сказала: «Ошибся ты, если так говоришь, я грешница и недостойна такого обращения». И умоляла его не рассказывать никому. Сама же пошла в церковь, со слезами молитву совершила, поцеловав икону Святой Богородицы. И еще боже поклонялась Богу, ходя в церковь.
И всякий вечер молилась Богу в уединенной горнице: были здесь иконы Богородицы и святого Николая. Однажды вечером вошла, как обычно, на молитву, а горница была полна бесов с оружием: хотели они убить ее. Она же помолилась со слезами Богу, и явился ей святой Николай с палицей и прогнал их, и, как дым, они исчезли. Одного же беса, поймав, мучил. А святую благословил крестом и стал невидим. Бес же, плача, вопил: «Я тебе много бед творил каждый день: поднимал ссоры среди детей и слуг, а к самой тебе не смел приближаться из-за милостыни твоей, смирения и молитвы». Она же непрестанно читала молитву Исусову, перебирая четки. Ела ли, пила ли, делала ли что-то — всегда молитву читала. Даже когда спала, уста ее двигались, душа устремлялась к слову Божьему: много раз видели мы ее спящей, а рука ее перебирала четки. Бес убежал от нее, вопя: «Много бед сегодня принял из-за тебя, но устрою и тебе беду в старости: сама начнешь от голода умирать, не то что чужих не будешь кормить». Она перекрестилась, и исчез бес от нее. Она же к нам пришла в сильном страхе и лицом переменившись. Мы, увидев ее смущенной, спрашивали — и не сказала она нам ничего. А через некоторое время сказала втайне, и велела никому не рассказывать.
И прожила во вдовстве девять лет, многие добродетели проявив, и много богатства в милостыню раздала, только то, что необходимо для дома, оставляя и пищу от года до года рассчитывая, а избыток весь нуждающимся отдавала. И дожила она до царствования царя Бориса.
И был в то время голод великий во всей Русской земле, и нечего многим было есть, и неисчетное множество людей от голода умерло. В доме Ульянии была великая скудость: не взошли посеянные хлеба. Кони и скот умерли. Она же молила детей и слуг, чтобы воровству и грабежу не предались, но что осталось у нее скота, и одежды, и сосудов — все распродала, купив хлеб, и всех домочадцев кормила, и милостыню давала, и ни одного из просящих с пустыми руками не отпускала. Дошла и до последней нищеты, что ни одного зернышка в доме не осталось, но и это ее не смутило: все упование свое на Бога полагала.
В тот год переселилась она в другое село в пределы Нижегородские, и не было тут церкви ближе, чем за два поприща Она же, старостью и нищетою измучена, не ходила в церковь, но дома молилась: немало печалилась о том, но вспоминала святого Корнилия[863], которому не повредила и домашняя молитва, и иных великих святых.
Бедность же увеличилась в доме ее. И она отпустила слуг на волю, чтобы не умерли от голода Одни остались с нею, обещая терпеть, другие ушли, она с благословением и молитвою отпустила их, нисколько не держа на них гнева И повелела оставшимся слугам собирать лебеду и кору древесную, и из нее хлеб печь, и этим с детьми и слугами питалась, и по молитве ее был хлеб тот сладок. Его и нищим давала и никого с пустыми руками не отпускала, хотя в то время без числа нищих было. Соседи ее говорили нищим: «Чего ради в Ульянин дом ходите? Она сама от голода умирает!» Они же отвечали: «Многие села обошли и чистый хлеб пробовали, а такого сладкого, как хлеб вдовы этой, не ели». Многие и имени ее не знали. Соседи ее, имевшие в достатке хлеб, посылали в дом Ульянии просить хлеба, испытывая, действительно ли хлеб ее сладок. И, дивясь, говорили: «Горазды слуги ее хлеб печь!» А не понимали того, что по молитве хлеб ее сладок. И прожила Ульяния в такой нищете два года, не печалясь, не ропща, не согрешив устами своими на Бога, и не изнемогла от нищеты, но весела была боже, чем раньше.
Когда же приблизился ее смертный час, разболелась она декабря в 26 день и лежала шесть дней. Днем лежа молилась, а ночью, вставая, молилась Богу, сама стояла, никем не поддерживаемая, говоря: «И от больного Бог требует молитвы духовной».
Января во второй день, на рассвете, призвала отца духовного и причастилась. И сев, призвала детей и слуг своих и наставляла их о любви, о молитве, о милостыне и о прочих добродетелях. Сказала еще: «Хотела я принять ангельский образ иноческий, но не сподобилась из-за грехов моих, потому что недостойна была — грешница и убогая, Бог так судил, слава праведному суду его». И повелела приготовить кадило и фимиам, простилась со всеми бывшими с ней, всем мир и прощение дала, легла, перекрестилась трижды, обвив четки вокруг руки, и последнее слово сказала: «Слава Богу, в руки твои, Господи, предаю дух мой, аминь». И предала душу свою в руки Бога, которого возлюбила И все видели вокруг головы ее круг золотой, как на иконах вокруг голов святых пишут. И, омыв, положили ее в клети и в ту ночь видели свет и свечи горящие, и благоуханием веяло из клети той. И положили ее в гроб дубовый, повезли в пределы Муромские и погребли у церкви праведного Лазаря подле мужа ее (а до церкви Лазаря четыре версты от города) в лето 1604 января в 10 день.
Потом поставили над ней церковь зимнюю во имя архистратига Михаила. И случилось так, что над гробом ее сделали печь. И в год 1615 августа в 8 день умер сын ее Георгий. И начали в церкви копать ему могилу в притворе между церковью и печью, — потому что был тот притвор без настила, — и нашли гроб ее поверх земли цел и невредим. И недоумевали, чей он, потому что много лет не было здесь погребений. Того же месяца в 10 день погребли сына ее Георгия подле гроба ее и пошли в дом. Женщины же, бывшие на погребении, открыли ее гроб[864] и увидели, что полон он мирра благовонного, и в тот час от ужаса не сказали ничего, когда же ушли гости, рассказали о случившемся. А мы, услышав, удивились и, открыв гроб, увидели то, о чем жены сказали, почерпнули в небольшой сосуд мирра того и отвезли в город Муром в соборную церковь. И днем мирро выглядело, как квас свекольный, ночью же густело, как масло багряновидное. Тело же Ульянии до конца не смели осмотреть от ужаса, только видели, что ноги ее целы, а голову не видели, потому что на конце гроба бревно печное лежало. От гроба под печь шло отверстие, через которое гроб на восток лежал на сажень в подпечье. В ту ночь многие слышали в церкви той звон, и думали, что пожар, и прибежали, и не видели ничего, лишь благоухание исходило. И многие, услышав, приходили и мазались мирром тем, и облегчение от недугов принимали. Когда же мирро иссякло, начал около гроба прах рассыпаться, как песок. И когда приходят больные различными недугами и обтираются песком тем, облегчение получают и до сего дня. Мы же не смеем об этом писать, ибо не было церковного свидетельства.
Повесть о Юлиании Лазаревской имеет второе название — «Повесть об Ульянии Осорьиной». Написана в 20-30-х гг. XVII в. сыном героини, Дружиной Осорьиным. Произведение написано в форме жития, но по содержанию отступает от традиции этого жанра, представляя собой первый в древнерусской литературе образец биографической повести.
Повесть переведена по изданию: ПЛДР: XVII в. Кн. 1. М., 1988. с. 98–104.
Повесть о Горе-Злочастии[865]
Изволением Господа Бога и Спаса нашего.
Исуса Христа вседержителя
от начала века человеческого.
А в начале века его тленного
сотворил Бог небо и землю,
сотворил Бог Адама и Еву,
повелел им жить во святом раю,
дал им заповедь Божественную:
не велел вкушать плода виноградного